– Я что, собачка, бегать за тобой, Вика? – очень ровно поинтересовался он. – Что ты издеваешься надо мной? – Отпусти, – процедила она. Он сжал сильнее – и Виктория скривила губы, застыла. – Можно подумать, я тебе не обед предложил, а домогаться начал. Саше бы тоже отказала, если бы позвал? Или он для тебя безопасен, а я нет? – продолжил он так же неестественно спокойно. – Мне что, нужно умирать каждый раз, чтобы ты обратила на меня внимание? Он попал в точку – и от страха, от того, что не могла вырваться, Виктория дернулась, крикнула ему в лицо: – А что нужно сделать мне, чтобы ты отстал, Март? Может, переспать с тобой? Может, тогда ты угомонишься? – Отстал? – спросил он, усмехнувшись; глаза потемнели сильнее, появился в них лихорадочный блеск. Посмотрел на свои руки – и отпустил ее, шагнул назад. – А давай, – заговорил он насмешливо и потянул с себя футболку, – переспать так переспать. Вдруг я успокоюсь? Вдруг я только этого от тебя хочу, да, Вик? Такая вот я похотливая свинья, зациклило меня, что ты мне не даешь, вот и придумал себе любовь. Правда, Вик? Он расстегнул ремень, молнию, потянул вниз брюки. – Не дури, Март, – сказала она дрожащим голосом. – Я не дурю, – ответил он жестко. – Ты предложила, я согласился. «Нет» – завтраку и обеду, «да» – здоровому сексу. Раздевайся. Сбросил ботинки, следом полетели брюки. – Пошел к черту! – выдохнула она и застучала по его спине кулаками – он за мгновение до этого вжал ее в себя, в горячее мужское тело. Поцеловал – и губы его были одновременно жадны и нежны, будто он и атаковал, и спрашивал разрешения. И язык был ласкающим. И запах, и вкус – знакомыми, давно впечатавшимися в память, родными. С университета Вики не могла находиться рядом с ним: стоило услышать этот теплый, чуть терпковатый мужской запах – и она слабела и умирала от тоски. Поэтому и держалась подальше. И его держала – словами и делами. – Ничего кроме секса, да? – с насмешкой пробормотал барон, глядя ей в глаза, потянул платье вверх – и Виктория наконец-то очнулась, толкнула его в грудь, дернула головой. Умела она и стегнуть словом, и охладить, но что делать сейчас? Когда Март этим своим взрывом, своим безобразным поведением навсегда разрушал тихое перемирие, установившееся между ними, с обозначенными границами и ролями? – Отпусти! – голос был похож на рычание больного зверя, и Мартин отодвинулся, продолжая сжимать пальцы на ее запястье. Вики отвернулась, прижала ладонь к лицу, с силой потерла его. Врезать бы ему как следует, но ведь бесполезно. Если у нее и получалось попасть в него, то только потому, что он позволял. – Посмотри на меня, Вик, – попросил Мартин удивительно мягко. Она неохотно, устало взглянула на него – черноволосого, полуголого, мрачного. Как же ей плохо. Зачем он так поступает с ней, с ними обоими? – Если бы я только понимал, что не нужен тебе, – сказал Март очень ровно, будто в его глазах не полыхало то же возбуждение, что и в ней, и не кривила бы губы та самая опасная улыбка, – если бы ты не давала мне надежду. Если бы не вспыхивала все эти годы рядом со мной! Ты говоришь одно – но я не вчера родился, Вики, и я знаю теперь, что слова – это всего лишь слова. Я долго был дураком, долго верил словам, долго пытался забыть тебя, выкинуть из головы. Но не вышло, понимаешь, не вышло! Я очень старался, иногда мне казалось, что получилось, но нет! И не выйдет уже. И мне не двадцать четыре года, как тогда, – я не уйду, не попытавшись убедить тебя. Но и бегать за тобой больше не стану. Достаточно. Я сто лет могу так бегать, и не будет толку, поэтому решим все здесь и сейчас. От его слов и от напора осколки давно разбитого пришли в движение и начали резать изнутри так, что в глазах помутнело и запульсировало чернотой. Как не похож он был сейчас на Мартина-разгильдяя, Мартина-весельчака и как напоминал себя самого – голодного, жесткого, экспрессивного. Готового зубами выгрызать то, что ему нужно. Тот Мартин и раньше периодически прорывался сквозь маску, в которую всех заставил поверить, – и тогда Вики терялась, не зная, как вести себя с ним. И сейчас растерялась. – Ты ведь любишь меня, Вики, – продолжил он серьезно, всматриваясь ей в глаза – жадно, требовательно. – Ты не девочка уже, хватит обманывать себя. Почти шестьдесят лет мы изводим друг друга – сколько можно? Выходи за меня, Вик. Будь со мной. Я так люблю тебя. Если бы она могла, то закрыла бы уши. Потому что только на мгновение представила, что скажет «да», – и страх, укоренившийся так глубоко, что она и забыла о нем, вдруг заполонил ее всю. «Да» – и она снова будет плакать, «да» – и опять будет унижена, «да» – и будет больно. Уже больно. Все это пронеслось за какой-то миг. «Да» – и она умрет. И Вики все-таки нашла в себе силы. – Мартин, – проговорила она с сожалением, пытаясь, чтобы голос звучал ровно, – пожалуйста, уходи. Мне жаль тебя, но я не буду с тобой только потому, что тебе так хочется. Можешь мне не верить, но прошу: уходи. Я не знаю, что ты себе придумал, но ты мне не нужен. И я тебя не люблю. Прости. Он все-таки дернулся, и пальцы вцепились ей в запястье так, что еще немного – и сломает. Закрыл на мгновение глаза. Можно сто раз повторить себе, что слова не значат ничего, можно знать, что не нужно им верить, – но они не перестанут ранить страшнее любого оружия, двадцать тебе лет или восемьдесят, юнец ты или один из сильнейших магов в мире. Можно открыть сердце, получить в ответ ложь – и уйти, потому что нет больше сил добиваться правды. Барон наконец-то разжал пальцы – заныла ее рука, запустил пятерню в волосы и улыбнулся понимающе: – Да, я пойду. Извини, Вик. Я больше не побеспокою тебя. Не потому, что поверил, конечно. Прикоснулся теплыми губами к ее щеке, повернулся, создавая Зеркало. Вики закрыла глаза. Всего пару мгновений перетерпеть. Пару мгновений. Раз. И два. Портал со звоном рассыпался, Мартин едва успел отскочить. Повернулся к Виктории, напряженно выпрямившейся и поправляющей рукава, насмешливо поднял брови. – Меня не обязательно убивать, я все и так понял, Вик. Или я тебя настолько достал, что ты решила развеять меня по подпространству? От этих вот шуточек в такой момент, от снова появившейся интонации весельчака, которому ничто не важно, с глубин души хлынуло что-то настолько тяжелое и темное, что она задохнулась от злости. Она одним движением сказала ему больше, чем Мартин за все выступление, – а он и тут язвит? Снова рискнула – потому что из Зеркала, открытого Мартом, на нее глянуло вековое одиночество, годы и десятилетия ровного, вежливого общения, десятилетия пустоты, потому что Мартин больше действительно не побеспокоит ее. И не повернется к ней, если она все-таки решится. Рискнула, умирая от страха, – а он смеется? – Ненавижу тебя! – крикнула Виктория сквозь слезы, схватила попавшийся под руки кувшин с прикроватного столика. – Как же я тебя ненавижу, Мартин! Зачем ты все портишь? Ты всё всегда портишь! Кувшин со звоном разлетелся на осколки далеко за спиной блакорийца. Следующей пострадала толстая «Энциклопедия виталиста» – Вики читала ее на ночь. Врезалась в грудь барона – он не успел или не захотел уклониться. Захохотал, и она возненавидела его еще сильнее. – Тебе всего лишь нужно было подождать! – стакан осыпался осколками у его ног, разбившись о щит. – А не лезть напролом! Дать мне еще немного времени! А ты опять все испортил! Я не умею мгновенно переключаться, Март, я не ты. Это ты меняешь баб, как перчатки, а я привыкла к одиночеству, мне хорошо и спокойно в нем! Ты все эти годы показательно трахал всех подряд, а теперь хочешь, чтобы я поверила тебе за какие-то месяцы? Я что, похожа на идиотку? – Ты очень умная, – не стал спорить барон, отклоняясь от несущегося в лоб телефона, – но не очень меткая, если честно. Она зарычала от оглушающей ненависти и швырнула в него столик. Столик с грохотом обрушился на границе щитов. – Каждый раз, когда мы виделись, ты рассказывал о своих девках! От тебя несло сексом! – Вики оглянулась, не нашла ничего бросательного и ударила разрядом – Март поймал его, скрутил и швырнул куда-то за спину. Там грохотнуло, потянуло дымом. – Да ты даже помаду не трудился стирать! И сейчас ты имеешь принцессу и хочешь параллельно меня? И ты смеешь говорить мне о любви?! – Да у меня секса уже черт знает сколько не было! – крикнул он в ответ почти радостно. – Вики, клянусь, с Мариной у нас очень нежная дружба! – Лжец! – Да клянусь! – Он, широко улыбаясь, поднял руки, шагнул вперед, схватил ее, поцеловал куда попал и с недоумением – как она может не верить? – проговорил ей в лицо, снова превращаясь в до жути серьезного Мартина: – Вики, я всю жизнь сохну по тебе как сумасшедший. Я устал от других женщин. Мне нужна только ты. – А-а-а, – откликнулась она ядовито, прерывающимся голосом, – не прошло и ста лет. И как мне тебе доверять, Мартин? Откуда мне знать, что ты не поиграешь и не пойдешь дальше? – А никак, Вик, – сказал он тихо, продолжая ее обнимать – волшебница сердито, напряженно, но все же позволяла ему это. – Что бы я ни сказал, ты будешь сомневаться. Вопрос только в том, готова ты осознанно пойти на риск или нет. – Не готова, Март. Не хочу больше рисковать. – Ты же смелая, Вики. Ты ничего не боишься. – Неправда, – Виктория вытерла ладонями мокрые щеки. – Я притворяюсь смелой. – Я знаю, – усмехнулся он, согревая дыханием ее волосы. – Ну не плачь, родная. Я сволочь, я знаю. Но ты любишь меня. – Какая любовь, Март? – с печальной иронией спросила она. – Нам слишком много лет, чтобы романтизировать физиологию. Это совпадение, игра гормонов, инстинкт… что угодно. – Вики, – наставительно поправил барон, – в нашем возрасте уже можно давать волю инстинктам. Даже нужно. И не мешать играм гормонов, раз они за столько лет не устали. А там и до романтизации физиологии недалеко. – Все шутишь? – спросила она обиженно. – И не думал, клянусь, – сказал Мартин самым честным тоном и поцеловал ее в мокрую щеку. Виктория закрыла глаза: стоять так близко и не желать его убить было удивительно. Как и вдыхать его запах – вдоволь, без утайки. – Я не хочу менять свою жизнь. Я слишком стара для этого. Мне вполне комфортно без мужчин. – Стара? – переспросил он смешливо и сжал ее ягодицы под легким платьем – упругие, крепкие. И тут же получил по наглым рукам. – Но у тебя были мужчины, Вик, – ревниво добавил он. – Я же все знаю, обо всех. Я за тобой следил, как маньяк, все эти годы и каждый раз сдерживался, чтобы не убить очередного твоего любовника. И Сашу хотел размазать… долго, Вик, очень долго. И Макса. До зубовного скрежета. Только потом я понял, что ты слишком усердно любишь всех, кроме меня. – Ты же понимаешь, о чем я, – прервала она поток его откровений. – Не уверена, что смогу выносить тебя рядом, Мартин. – Понимаю, – согласился он спокойно. – Я тоже привык к одиночеству, Вики. И нам будет трудно. Беда в том, что без тебя мне вообще невыносимо. И если ты кого-то и сможешь вытерпеть рядом, то только меня. Виктория замолчала, переживая его правоту. Внутри все ужасно болело, как после оглушающей истерики, но боль была не тягостной, словно осколки, изрезав и сердце, и все, что еще можно было, все же вышли наружу. – Что за безобразную сцену ты устроил, – сказала она наконец с укоризненным вздохом и коснулась его губ пальцами, погладила. – Стоишь тут голый. – В трусах, – поправил он со смешком. – Самому неловко, но я уже не знал, как тебя расшевелить, Кусака. Мы бы так и ходили вокруг да около до конца жизни. Ты такая упертая. И я уже поверил, что проиграл. – Не называй меня так. – Кусака? – Да. Меня раздражает. – Не буду. Они бурчали, прижавшись друг к другу лбами, будто всю жизнь прожили вместе. – Что мне теперь делать? – Пообедать со мной? – предложил он с готовностью. – Я буду милым. Самым милым парнем из всех известных тебе парней. – Я не могу с размаху взять и пустить тебя в свою жизнь, Мартин. – Я сумею тебя убедить, – заявил Март самоуверенно. – Просто дай мне шанс и не бегай от меня. Я, – добавил он с видом мученика, – даже готов прожить на поцелуях в щечку столько, сколько тебе будет нужно. Виктория скептически хмыкнула: душевное равновесие возвращалось, и вместе с ним – способность трезво мыслить. Насколько это вообще возможно после такого всплеска эмоций.