Он скинул со спины вещевой мешок, стал рыться в нём, всё было тщетно - Дубровский умирал, бледность покрывала сведённое судорогой лицо. - Влад, живи! Не уходи! - твердил как заклинание Шубин, склоняясь над товарищем. - Не уходи, Влад! - Я постараюсь, товарищ лейтенант. Обещать не буду… - кривая ухмылка боролась с судорогой, дыхание становилось прерывистым, буксовала. Внезапно Иван встрепенулся, зажглись глаза. - Что с катюшей, товарищ лейтенант? Она жива? - Живая, Влад, жива. Всё в порядке с твоей Катюшей, - сердце разрывалось. – Все, вместе будете… Она понравилась тебе? - Ага, понравилось товарищ лейтенант. Как вы думаете, она согласится выйти за меня замуж? - Конечно согласиться, как не согласиться? - чистил Баттахов. - Даже за тебя любая замуж выйдет, - он сам не понимал, что нес. Дубровский хрипло засмеялся, но смех застрял в горле, из распахнутого рта поползла пена, пальцы конвульсивно дёрнулись, на почерневшем лице осталось улыбка. Застыл сержант Климов с разорванной упаковкой бинтов, всхлипнул, сунул её обратно в мешок, извлёк туго скрученную брезентовую накидку, стал укрывать погибшего товарища. Остальные подтаскивали ветки, нагребали на Дубровского листву. На коленях подползла Лида, насилу успокоившая детей, она потеряла берет - волосы перемешались с землёй, в глазах застыла щемящая боль. - Глеб, мне очень жаль, что погиб ваш товарищ. Правда, очень жаль… Это был такой неунывающий парень, он постоянно улыбался. Скажите правду, Глеб, Катя Литовченко… - она поняла всё без слов, затряслась, закрыла лицо ладонями. Всё стало другим, этот бренный мир снова потерял что-то важное, без чего нельзя у Дубровского забрали всё, что ему теперь было не нужно: две гранаты, снаряжённый дисковый магазин. Поредевшая колонна углубилась в лес, дети подавленно молчали, кто-то украдкой всхлипывал, маленькие люди прекрасно понимали, что случилось с их воспитательницей и солдатом. Баттахов и Смертин двигались флангами, контролируя тылы, не давала покоя подлая мысль: «Противник может появиться сбоку», несколько раз Глеб доставал карту, смотрел в неё на ходу, но никакой практической пользы в этом не было. Неизменным оставалось Ярцево - в трёх-четырёх верстах, но кому оно принадлежало - было неизвестно. Бой в том направлении не шёл, но войска могли оставить Ярцево и без боя, а немцы также без стрельбы в него войти, тогда в передвижении на север не было никакого смысла, но надежда теплилась. Где-то совсем скоро, с очередным полем, за следующем леском, пробежали мимо позиции, которые советские войска сдали без боя, покинутые траншеи, наспех срубленные блиндажи, так и оставшиеся невостребованными. Войска отошли, чтобы не попасть в окружение. Сквозь поляны и перелески простирались извивы колючей проволоки, окопы вырыты в полный рост, пулемётные гнёзда, на краю поля чернели бетонные доты. Шубин приказал уходить влево, обогнуть поле по западному краю - противник пока не проявлялся, но опасность ощущалась мурашками немел затылок. Дети притихли, машинально семенили за взрослыми. Лидия металась от одного к другому, иногда оборачивалась, бросала на командира разведгруппы жалобные взгляды, от этих глаз становилось ещё тоскливее. Иногда он оборачивался, казалось вот-вот их нагонят Чусовой с Дубровским, объяснят в своей весёлой манере, что их неправильно поняли. Укрепрайон был недостроенным, за перелеском валялась куча, так и не использованных, брёвен, дальше был разреженные лесок, за ним открытая местность, а в северном направлении, куда спешили люди, убегала покатая лощина, в этот час она смотрелась весьма привлекательно. До леса на северной стороне поэтому логу можно было добежать за несколько минут - команды последовали незамедлительно. Разведчики скатились в овраг, за ними Лида, принимая уставших, теряющих чувства, детей. Они напоминали куклы - ко всему безучастные, способные передвигаться только по окрику. - Бегом! - скомандовал Глеб. И они засеменили в указанном направлении, растянувшись в неровную цепь. Конторович спускался последним, когда за его спиной послышался треск, объявились мотоциклисты - нашли где-то, твари, объездную дорогу. - к бою! - скомандовал Шубин. - Будем держаться, пока не уйдут дети. - Товарищ лейтенант, не надо. Бегите! - вдруг замахал руками Конторович. - Они пока за лесом, их не видно. Дорога тянется вдоль опушки. Я пулей в западный лес - вон туда, буду на себя отвлекать они этот лог не заметят, решат, что мы все там, а я ваш отход прикрываю. Думайте быстрее, товарищ лейтенант, - Конторович побледнел, но держался хорошо, даже криво улыбался. - Не волнуйтесь - я не смертник, жизнь люблю. Повожу их маленько, собью со следа, а потом догоню вас. - Действуй, Михаил! - выдохнул Глеб. - Только осторожно давай, без геройства. Жизнь детей действительно была важнее. Конторович побежал на запад - за деревья, остатки разведгруппы припустились по врагу догонять своих подопечных. Дети спотыкались, тормозила зарёванная Вероника - ссадинам на коленках не было числа, рвались натянутые нервы, бесил мотоциклетный треск, пройденное расстояние не было тому помехой. И вдруг шумы стали удаляться куда-то в сторону, застучал автомат - советский Шпагина, взорвалась граната, за ней ещё одна, снова надрывался ППШ, закричали гитлеровцы, захваченные врасплох. «Только бы на рожон не полез, - твердил себе Глеб. - Нечего героя изображать, Конторович. Просто беги вприпрыжку». Какое то время слышались выстрелы, потом они стихли и разведчикам снова пришлось вживаться в роль нянек, даже выносливого Павлика мотало из стороны в сторону. Над головами мелькали кроны деревьев, дети падали без сил, за спиной было тихо, в тридцати метрах голубела пушка, справа - на окраине леса возвышался пригорок. В чаще, насколько хватало глаз, не было ни троп, ни полян. - Лида, отведите детей туда, - Шубин указал пальцем. – Проверьте - все ли на месте. Несколько минут на отдых. По первой же команде бегите со всех ног дальше. - Вы куда? - испугалась воспитательница. - Здесь мы будем, никуда не денемся. Он взобрался на пригорок, сгорая от волнения: «Что происходит? Где немцы? Где Конторович, будь он не ладен?». Глеб распластался на косогоре, схватился за бинокль. Подчинённые тяжело дышали, пристраиваясь рядом - не могли они повлиять на исход драмы, слишком далеко и, опять же, подставлять детей. Конторович был жив, но ничем хорошим его игра в догонялки не закончилась, по крайней мере для него. Лесок был небольшой - простреливался насквозь, в качестве укрытий можно было использовать травянистые бугорки, очевидно, этим он и занимался, пока не кончились патроны. Конторович вышел из перелеска в поле на подгибающихся ногах - без оружия, в разорванном маскхалате, в бинокль можно было различить даже выражение его лица. Разведчик озирался, гримасничал, держался правой рукой за простреленное левое предплечье, с лица откачали всю кровь, оно не естественно вытянулась, потухли глаза. Михаил перебрался через заросшую чертополохом колею, закачался на краю поля, схватился за шаткий столбик, увенчанный фанерным щитом - поди разбери, что там написано. Опора казалась неважной, щит завалился, но сам Конторович устоял, он повернулся, исподлобья посмотрел на леток, поморщился от боли в руке - конечность висела плетью, на землю стекала кровь. Из леса выехали два мотоцикла с пулемётами в люльках, подкатили к дороге, остановились - мотоциклисты обменялись репликами, засмеялись, из коляски вылез пулемётчик, стащил краску, взъерошил слипшиеся от пота волосы, спешились и другие - достали сигареты, закурили - происходящее доставляло им удовольствие - загнали таки еврея. Смотри - самый настоящий юде, жидо-комиссарское отродие, казалось Глеб читал по губам. Убивать загнанного в ловушку красноармейца фашисты не спешили, а Конторович неуверенно брёл по полю, опустив голову, иногда оборачивался. Рослый гренадер вскинул МР40, что-то пролаял. Конторович и ухом не повёл - простучало очередь, пули вспахали землю под ногами разведчика, он съёжился, остановился, втянул голову в плечи. Немцы засмеялись, Михаил повернулся, он стоял с опущенной головой, расставив ноги, смотрел исподлобья, немцы обсуждали феномен, смеялся коротышка с торчащими из под каски ушами, хлопал себя по коленям. - Чёрт, не помочь никак Мишке, - расстроено прошептал Баттахов. - Странно он шёл, словно горящие угли и под ногами. - Мины, - пробормотал Климов. - Что? - не понял Баттахов. - Мины, говорю - минное поле. Наши устанавливали их - в тех местах, где не хватало ресурсов на фортификацию, а потом все бросили, отошли, не стали использовать. И на щите, что Мишка повалил, было написано «Осторожно – мины!». - Мать честная!.. Что он делает? - у сержанта сел голос. Конторович поднял руки, даже ту, что была прострелена, для этого потребовалось усилие, разведчик справился. - Эй!.. - заволновался Смертин. - Он что - собирается сдаваться? Немцы продолжали веселиться - прошлая гренадер махнул стволом: - Давай сюда! Конторович не реагировал, немцы переглянулись - какой тупой русский еврей! Снова крикнули и снова ничего в ответ. Ладно, если Магомед не идёт к горе… Трое вышли на поле и направились к одинокой фигуре, на этом участке мин, по видимому, не было - это Михаил уже выяснил, а вот там, где он стоял… Немцы подошли, стали разглядывать его, как невиданную зверушку. Какая-то нечеловеческая тоска отразилось в глазах советского бойца, он миролюбиво закивал, словно собрался идти. И вдруг, резко подался назад, надавил пяткой на взрыватель - взрывом разметало всех четверых. Мина была противопехотной и неслабой, разлетелись клочья земли, порванные на куски тел. Шубин отнял от глаз бинокль - грудь сдавили железные тиски, словно самого на куски порвало. До мотоциклов осколки не долетели, но взрывная волна достигла дурных голов - немцы отпрянули, схватились за автоматы, с благоговейным трепетом таращись на разбросанные тела. Один согнулся пополам - его вырвало, другой зашёлся удушливым кашлем. Сержант Климов заскрипел зубами, что-то замычал, яростно заколотил кулаком по пригорку, остальные потрясено молчали. - Мишка – Мишка, где твоя улыбка?... Горькая желчь подкатила к горлу, перекрыла кислород. Выжившие немцы пришли в себя, расселись по мотоциклам, резко тронулись, едва не столкнувшись друг с другом, устремились к перелеску. Ненависть поднималась вместе с желчью, но на ком её сорвёшь? В небе кружил двухбалочный разведывательный самолет Фокке-Вульф - летающий глаз. В Красной Армии его окрестили незатейливо - «Рама». Он действительно напоминал оконный переплёт с крыльями. Эти изделия немцы начали применять с первых дней войны, изучали передвижения частей, система укреплений, высматривали аэродромы. Частенько их использовали в качестве наводчиков артиллерийских и бомбовых ударов. В Красной Армии знали - появилась «Рама», жди бомбардировку. Вид у самолёта был хрупкий, скорость черепашья, но «Рама» обладала хорошей манёвренностью на больших высотах и была для истребителей непростой целью. Пилот уклонялся от атак при помощи горизонтальных манёвров, на которые были неспособны истребители. У экипажа был великолепный обзор и завидный сектор обстрела. Атакующие его самолёты сбивались ещё на подлёте, живучесть у «Рамы» отменная, фактически это была летающая крепость. Шубин вышел на поляну, стал наблюдать за барражирующей «Рамой» - самолёт кружил чуть севернее, явно не просто так. Высматривать кучку красноармейцев и детдомовцев - много чести, он явно проводил тактическую разведку, значит к северу позиции Красной Армии и Ярцево пока не отдали, это было хорошей новостью, однако, то, что немцы скоро захватят город - сомнений не вызывало. В небе недалеко от самолёта сверкнула вспышка, выросла облачко разрыва, затем ещё одно с другой стороны - зенитная артиллерия вела огонь по летающему разведчику, значит оборона работала, во всяком случае её отдельные части. «Рама» неторопливо удалилась в юго-западном направлении, скрылась за деревьями грусть их. Шубин вернулся к месту привала, душила злость. Детдомовцы сидели дружно в ряд, на поваленном дереве - мальчики с мальчиками, девочки с девочками, сейчас смотрели ясными глазами на командира Красной Армии - зрелище было трогательно. Разведчики расположились по одиночке, курили, разговаривать не хотелось, общались мысленно с теми, кого уже не было. Лида села рядом, обхватила руками колени, положила на них голову. - Глеб, мы так устали, дети уже не могут идти. Когда это кончится? Он чувствовал её плечо, скованное судорогой. - Скоро, Лида. Впереди наши, я это точно знаю и пилоты немецких самолётов-разведчиков ошибаться не могут. Дети отдохнут и пойдут дальше, мы сбросили немцев с хвоста, надеюсь ничего страшного уже не произойдёт. - Из-за нас уже погибли трое ваших людей - таких хороших ребят, - глаза воспитательницы наполнились слезами. - Вы не виноваты… - А кто виноват? Не могу поверить, что больше нет Катюши - она любила жизнь, очень любила наших деток, сама она с Украины - в Черниговской области маленький городок, не помню названия. Там был сильный голод, десять лет назад умерла чуть не вся её семья, происходили ужасные вещи. С тех пор у Кати было трепетное отношение к еде. Сама она никогда не набивала желудок, Настя считала, что дети обязательно должны быть накормлены и питаться надо правильно - по часам, всегда следила как повара готовят, лично пробовала пищу, договаривалась со снабженцами, всегда считала, что должен быть запас на черный день, даже если такой не предвидится. Тема голода Советском Союзе не обсуждалась, это не было принято, за подобное обсуждение можно было загреметь и даже навсегда. Создавалась иллюзия, что ничего такого не было, а миллионы умерших от голода - это вражеская пропаганда и антисоветчина. Шубин промолчал - не самое подходящее время проводить беседы об укреплении сознательности. - Всё будет хорошо, Лида. Набирайтесь сил, остался последний рывок, наши рядом. Детей отправят в тыл, вы тоже поедете с ними, навсегда забудете про ужасы войны. Скоро подтянутся резервы, войска пойдут в наступление - немцев отбросят на границу. Мы соберём всех погибших и достойно похороним, и вашу Екатерину тоже. - Вы сами в это верите? - она подняла голову. - Нисколько не сомневаюсь. Имеется лишь неясность по поводу сроков, - он смущённо улыбнулся. – Но, ясное дело, это будет не год и тем более не два. Я просто не понимаю - чем руководствовался Гитлер, начиная войну? Прогуливал в школе уроки истории? Не видел карту Советского Союза. Да, он воспользовался моментом, когда армия была не готова - войска находились на дальних рубежах, бдительность усыпили пактом о ненападении, оказавшимся хитрой уловкой. Но это же не может продолжаться вечно. - Хотите сказать, что русский человек долго запрягает? - Лида улыбнулась. - А потом несётся и такое вытворяет, что камня на камне не остаётся? - Примерно так. Вы готовы продолжать движение? - Шубин посмотрел на часы. - Пора идти. Мы разозлили немцев, боюсь они не оставят попыток нас догнать и уничтожить. Сейчас они сбились со следа, плутают параллельными дорогами, но сильно беспокоюсь, как бы эти параллельные прямые в один прекрасный момент не пересеклись. - Я всегда готова, - женщина пожала плечами. – Готовы ли дети? - А это зависит от вас. Подключайте Павлика - назначить его своим комиссаром, пусть личным примером ведёт вперёд и вдохновлённые дети за ним потянутся, к светлому будущему, так сказать. Подтверждая расхожую мысль, что к светлому будущему идут не от хорошей жизни. В глазах воспитательницы блеснул лукавый огонек: - Хорошо, Глеб, так и будет. Только нормально ли, когда командир отряда выбирает себе комиссара? Речушка, закованная в обрывистые берега, не стала сюрпризом на карте. Она значилась, должна была появиться и в реальном мире, но водоразделом между воюющими сторонами она, к сожалению, не являлась. Не было ни одной приметы, что на северном берегу стоят советские войска. Колдобистая просёлочная дорога тянулась между лесом и рекой метрах в двухстах левее, поворачивала направо и выходила на мост за рекой, дорога продолжалась, терялась в лесу. Шубин в одиночку выбрался на дорогу, стал осматриваться: ничего необычного - осиновые леса по берегам, речушка так себе – мелкая, судя по журчанию на перекатах и корягам на дне. Дорога вправо неплохо просматривалась, колдобин вереница, но не сказать, что совсем неодолима для автотранспорта, подорожник примят, виднелись отпечатки протектора грузовой машины. Дорогой пользовались, хотя, возможно, и не сегодня. Мостки были утлые, без перил, бревенчатый накат, деревянные опоры в воде, глубина реки в районе моста от силы по пояс, но по руслу не пройдёшь - упрёшься в обрыв, единственный способ переправить детей - по мосту, сидеть и нервничать лучше не станет. Он ещё раз огляделся: из тернового куста на опушке моргали вопрошающее глаза. - И чего моргаем без надобности? - процедил Глеб. – Смертин, вперед!.. Через мост. Оценить обстановку, в лесу за переправой. Всё чисто – сигнализируй. Разведчик выпрыгнул на дорогу, замелькали стоптанные каблуки, через несколько секунд он достиг моста, прыжками промчался по накату, пропал в лесу, вскоре появился, стал изображать разрешительный сигнал семафора. - Лидия Андреевна, ведите своих! - крикнул Глеб. - Да не забывайте, что вы не на прогулке. Дети вымотались до предела, страх впитался в их поры, они бежали так, что больно было смотреть – спотыкались, падали, тащили друг друга, то сбивались в кучку, то безбожно растягивались. Сутулился Коля Селин, от бега раскраснелись уши, все испачканные, оборванные, вымазанные зелёнкой - любимым лекарством детских врачей, но они бежали. Через пару минут пересекли мост, скрылись за деревьями, последний бежала Лида - она прихрамывала, кашляла. За эти несколько минут Шубин чуть не поседел, разведчики бежали следом за детьми, Смертин сигнализировал - полный порядок, ситуация под контролем. За мостом дорога утопала в пыли - дождей не было несколько дней, ветра тоже не было. Пробежали дети, пыль взметнулась столбом, после разведчиков её стало ещё больше, красноармейцы кашляли, глухо выражались. Дорога прорезала осиновое редколесье, на ней переминались дети - не знали бежать ли дальше, пугала неизвестность. Лида прижимала руку груди, с надеждой смотрела на лейтенанта, будто он тут Бог. - Смертин, вперёд! Прокладывай дорогу. - Стоп вдруг сказал Баттахов и застыл, как изваяние.