– А-м-а. А-п-а. Чередует эти два слова, пуская хрустальные и прозрачные слёзы. Грудную клетку сдавливает от жалости, у самой влага застревает в глазах. Чуть не срываюсь с места, чтобы утешить мальчика, но понимаю, что я ему абсолютно чужая. Он зовёт родителей. – Кто это у нас здесь сопли распустил, а? – как-то мягко, несвойственно для него, проговаривает Игорь. Привлекает к себе внимание сына. Выражение лица малыша при виде отца потихоньку меняется. Уже не выглядит как потрёпанный щеночек, отчаянно разыскивающий маму. Тянется ручками к папе и пытается сам встать. Женщина поддерживает его до тех пор, пока Игорь не хватает Огонька под мышки и подбрасывает того в воздух. Так внезапно раздаётся детский радостный смех, что я пугаюсь. Он ведь только что плакал… А теперь жмётся к папе, улыбается, сияя ярче солнышка. Трогает его везде крохотными пальчиками и трётся носиком о гладковыбритые скулы. Не могу не улыбнуться. – Ой, Игорь Викторович, я уж думала, это не закончится… Что я тут ни делала, – качает головой женщина. – И купались мы, и в игрушки играли. Бесполезно! А тут, только вас увидел, и всё! Нет истерики! – Маленький проказник, – довольно тянет Покровский, будто даже гордится тем, что малыш не сдавался до конца и ждал папу. – Скучал по мне? Ответом служит смачный «чмок» в щёку. Папу он всё же любит… Я даже к Маше у него таких эмоций не видела. А тут… Совсем другой Огонёк. – Я тебе тут кое-кого привёз. Но учти на будущее, не будь жадиной и делись с папой. Лев до этого момента не замечал меня. А теперь округляет свои карие тёмные глазки, цвета тёмного шоколада. Вытягивает крохотные ручки вперёд. И медленно, будто затаив дыхание, выпаливает: – Ама!.. Глава 15 Лев резко начинает плакать при виде меня. Пульс мгновенно подпрыгивает, и я чувствую себя виноватой. А чего я ожидала? Что он вспомнит своего тренера по плаванью, с которым буквально научился вставать, ползать? Задерживать дыхание под водой. Это же ребёнок, Вась, он хоть всё и понимает, но острой привязанности, кроме как к отцу и матери, у него нет. И я тут лишняя. Пришла, испортила ему настроение, когда он хотел побыть с отцом. Делаю шаг назад, ретируясь. Нужно было всё же поехать домой. Сердце разрывается от детского плача. И от того, что Огонёк неожиданно начинает сильнее плакать и вырываться из отцовских надёжных рук. Игорь переводит молниеносный взгляд на меня. До этого нежный, тёплый, он ожесточается. Там мелькает сталь, ярость и ненависть. – Солнышко моё! – раздаётся противный и чересчур слащавый голос за спиной. Этот крик я уже прекрасно знаю: вдоволь наслушалась в бассейне. Повернув голову, ещё раз в этом убеждаюсь: Покровская влетает в зал, пробегает мимо меня и спешит к сыну. – Бедненький! Вот ты до чего, Игорь, его довёл! Малыш без меня не может! Тянет свои руки к ребёнку, но Игорь и пальцем тронуть его не даёт. – Ты что здесь делаешь? – цедит сквозь зубы. – Как что?! – женщина, топнув ногой, указывает на няню. – Зина позвонила! Сказала, что Льву плохо! Меня зовёт! Ты видишь, что ты наделал? Травмируешь психику ребёнку! Не хочу я быть на месте этой Зины, потому что Покровский буквально убивает её глазами. Мысленно разрезает на кусочки и скармливает собакам. Но, надеюсь, это всего лишь мои ощущения от напряжённой атмосферы. – Я разве не говорил, чтобы вы не звонили ей? Зинаида теряется, разводит руками. – Я сначала Марии Георгиевне позвонила… Но как только вы мне сказали, что не надо, я тут же всё отменила! Но он так громко плакал, Игорь Викторович! Я не знала, что делать! – И правильно сделала! – вмешивается Маша. Боже, почему я стала свидетельницей всего этого? Не хочу лезть в эту семью! Но отчего-то продолжаю стоять, смотреть на Огонька, который жмётся к папе. На каждую попытку мамы взять его он истошно кричит. Неужели она так сильно нанесла ему травму ногтями? Не думала, что малыши в этом возрасте это понимают… Да и уверенности в том, что поцарапала его в прошлый раз именно она, у меня нет. Но почему-то же он так её боится? – Зинаида, отнеси Льва в его комнату, – чеканит Покровский. – С тобой поговорим позже. Пытается отдать мальчика, но он только сильнее вцепляется в отцовскую шею. – Апа-а-а, – протягивает, будто зовёт его. И смотрит на меня своими бусинками, от которых желудок скручивает, а дыхание пропадает. – Давайте его мне, – выпаливаю, не задумываясь. Слишком много на себя беру, раз думаю, что он усидит у меня на руках, но… Пусть плачет, кричит, но хотя бы не слышит ругань родителей. Игорь Викторович кивает. И, на удивление, Огонёк сам идёт ко мне, прижавшись головой к моему плечу. – А она что здесь делает? Какого чёрта, Игорь? Она что, твоя любовница? Почему ты доверяешь ей нашего сына? Что она вообще забыла в нашем доме? – В моём доме, Маша! – повышает голос, похожий на гром. Меня снова передёргивает, и я ощущаю на себе, как сжимается маленький Львёнок. Хочется плюнуть в лицо Маши, но я обнимаю мальчика, успокаивая. – Мы можем пойти на второй этаж? – смотрю на роскошную закруглённую лестницу. – Да. – Нет! – снова протестует Маша. – Я не разрешаю! Ты с ума сошёл? А вдруг она воровка? И, пока мы здесь, что-нибудь украдёт? Я недослушиваю весь этот бред. Быстро ретируюсь, поднимаясь по лестнице. Но кое-что заметить успеваю. Покровский бесцеремонно хватает свою жену за запястье, дёргает её так, что она чуть не падает. И, кажется, тащит её в коридор. Но ор Маши тише не становится, наоборот, только усиливается, потому что та начинает кричать. Поднимаюсь на второй этаж с безумно колотящимся сердцем. Нахожу детскую, которая как раз была открыта. Захожу в довольно тёмную комнату. Не так должны выглядеть детские, но не мне судить. Падаю на небольшой диванчик и пытаюсь отвлечь Огонька от всего, что он только что испытал. Трогаю его за пальчики, делаю лёгкий массаж ладошек, которые он с трудом разжимает из кулачка. Немного расслабляется, помня, что сразу после этого мы идём в бассейн, где даёт жару. А сегодня он расслабляется. Не плачет, лишь тяжело дышит от пролитых слёз. Устал, бедненький… Целую его в макушку. Это странно, но я дико соскучилась. Будто не видела его не неделю, а несколько месяцев. И так радостно на душе, что никакой гром и дождь за окном не пугают. Такое я чувствую редко. Только к Еве, своей племяннице и крестнице. А тут совершенно чужой ребёнок… Это плохо. Привязываться нельзя. Это я уяснила за годы практики. Я всегда даю себе мысленные оплеухи. Но не сейчас… Убаюкиваю мальчика, засунув ему в рот соску, всё это время прикреплённую к слипу, и напеваю ему колыбельные, которые раньше пела нам с Милкой мама. А потом сестра делала это своей дочурке. Давно я этого не делала… Слова путаются, пропадают из-за памяти, но укачать Льва мне удаётся. Криков уже не слышно, и я выдыхаю. Надеюсь, там обошлось без драк… Похлопываю малыша по спине. Я бы тоже так прилегла и вздремнула, но за окном сверкает молния, и я напрягаюсь. Словно чувствуя мой страх, Лев распахивает глаза и внимательно смотрит на меня. Но не пугается, лишь изучает. Протягивает ладошку, кладёт на мою щёку. Сосёт соску, отчего уголки моих губ несутся вверх. – Спи, – тихонько проговариваю. А он улыбается с соской во рту.