— А каковы, Антоний Николаевич, могут быть планы противника? — руководитель похода стал втягивать в обсуждение красного, как рак, лейтенанта. — Прорваться в Финский залив и бомбардировать базу флота в Гельсингфорсе и Санкт-Петербург. Второй отряд кораблей я бы отправил на обстрел Либавы, Риги и Ревеля. Василий Иванович, но ведь мы можем их перехватить на обратном пути! — достаточно было лейтенанту предложить дельную мысль, как его настроение сразу пошло вверх. Постепенно план стал приобретать более-менее законченные черты — выставив по пять мин в фарватере Киля, лодки разделялись. Львица оставалась караулить проходящие мимо корабли противника, а Пантера отправлялась ставить мины на входе в бухту Данцига. Встреча лодок должна была состояться на севере от входа в гавань Пилау, где Львица выставляла последние пять мин, после чего отряд субмарин должен был попытаться перехватить возвращающиеся с востока германские корабли. — Признаться, господа командиры, вы меня порадовали, поэтому попытаюсь развеять ваши сомнения. Первое, наши корабли предназначены для ведения военных действий и мне совершенно не важно, когда их формально передадут флоту. Тем более, что военное министерство давно оплатило строительство наших красавиц. Что касается ограничений по применению автоматически взрывающихся мин, то они касаются якорных мин с контактным взрывателем, у нас же мины донной установки с магнитным взрывателем. Этим юридическим казусом, мы прикроем свои задницы, хотя лично я поставил бы мины при любых обстоятельствах. В заключении же, я прошу вас поразмыслить над таким фактом — торпедирование одного единственного рудовоза из якобы нейтральной Швеции, спасет жизни тысячи русских солдат на фронте. К этому разговору предлагаю вернуться, когда германские субмарины утопят первую сотню гражданских судов Антанты. * * * Обогнув после стоянки в Факсе-Бугте датский архипелаг, лодки углубившись в пролив Кадетринне, где затаились в небольшой бухте на траверзе датской деревушки Стубберуп. Днем субмарины лежали на дне, а ночью обследовали фарватер на предмет установки мин. Кодовый сигнал о начале военных действий между Россией и Германией пришел вечером тридцать первого июля. Факт отсутствия дополнительных распоряжений говорил сам за себя — команде дан карт-бланш на принятие решения. На постановку мин много времени не потребовалось и едва забрезжил рассвет, как Пантера направилась в сторону Динцига, а Львица затаилась севернее фарватера в ожидании жертвы. Первые две мины должны были встать на боевой взвод первого августа к часу дня. Третьего августа к ним должны были присоединиться еще три мины. Черед следующей тройки наступал на пятый день, а последние две активизировались седьмого августа. Таким образом, вход в Киль мог оказаться запечатанным минимум на неделю. После заглубления мины ниже пяти метров, запускался часовой таймер, по истечении работы которого, датчик магнитного взрывателя в течение часа настраивался на окружающееся магнитное поле и становился на боевой взвод. В дополнение к этому, в мине стоял прибор кратности, который пропускал от одного до пятнадцати срабатываний, что существенно затрудняло работу тральщиков и могло дополнительно задержать судоходство. При подъеме мины до глубины четырех метров, или по истечении полугода, срабатывал самоликвидатор. Продумано было многое, но нежный механизм магнитного взрывателя доработать не успели. Некоторые мины не взрывались, другие срабатывали от природных вариаций земного поля, поэтому таймеры первых двух мин устанавливали с гарантированным запасом на отход из района минирования. С утра погода стала портиться. Разгоняемая ветром, крутая балтийская волна периодически захлестывала перископ. В десять тридцать из Киля прошел небольшой германский купец. Тратить на мелкого каботажника торпеду и поднимать тревогу, посчитали ошибкой. Спустя час тем же курсом продефилировали два сухогруза под шведскими флагами. Судя по осадке, загружаться они будут в Швеции. Тут же вспомнилась фраза Василия: «Каждый шведский грузовоз в своих трюмах несет смерь русским солдатам». Одно радовало, что купцы вернутся этим же путем и кто-то из них подорвется на мине. После прохождения «шведов», море опустело. Дважды пробили склянки, извещая экипаж, что первые две мины уже должны заступить на свою смертельную вахту, но фарватер был по-прежнему девственно чист. Насмотревшись в перископ, Гарсоев приказал отойти севернее и залечь на дно. Слушать море можно из любого положения, а для выхода в атаку лодке достаточно нескольких минут. Конечно, отсутствие противника нервировало, но разум подсказывал — что к русским берегам корабли противника должны были пройти еще двое-трое суток тому назад, а купцы выжидают развития ситуации. Как бы в подтверждение этого вывода, только в шестнадцать часов раздался долгожданный возглас акустика: — Вашбродь, на пеленге шестьдесят пять слышу шумы. Похоже опять швед, Только непонятный какой-то. — Что значит непонятный, может другое судно? — Гарсоев взялся за ручки перископа. — Да нет, такой же, как утром, только, вашбродь, пыхтит, по-туберкулезному. — Константин, ты этот «голос» запомни, а что там за туберкулезник идет по нашу душу, скоро узнаем. И действительно, спустя полчаса, сквозь морось стали проступать знакомые надстройки, а еще через полчаса последние сомнения отпали — осев по ватерлинию, в Киль шел тяжелогруженый сухогруз. И опять, как сегодня утром, вспомнилось хлесткое высказывание о гибели русских солдат. «Как просто нажатием вот этой кнопки, пустить торпеду и спасти тысячу русских жизней, и чего тогда стоят мои стенания?» — от напряжения на лбу Гарсоева выступила испарина. Чтобы избавится от наваждения, Александр объявил учебную торпедную атаку, и дал команду на активную локацию шведа. Оторвавшись от дна, лодка развернулась на курс шестьдесят пять градусов, и от акустика тут же пришло тревожное сообщение: — Ваше благородие, кажись за шведом идет давешний миноносец. — Ты его видишь? — Нет, но слышу. По звуку дает не меньше пятнадцати узлов. Ситуация складывалась тревожная. К узости фарватера, с моря подходил шведский сухогруз. Его нагонял германский миноносец, для которого семнадцать узлов считалось крейсерской скоростью. И не важно, что локатор пока не видит отраженного сигнала — если у немца есть аппаратура, то луч Львицы уже замечен. — Акустик, что с миноносцем? — Идет тем же курсом, скорость не сбавляет, похоже, локатором мы его вот-вот увидим. — Каждую минуту долби его коротким импульсом и сразу докладывай. — Есть долбить и докладывать. Вот что значит слаженный экипаж! Стоило командиру объявить боевую тревогу, как со всех постов посыпались команды о готовности. Отклик на экране гидролокатора, пришел чуть позже появления миноносца в окулярах перископа. Не могло не радовать, что никакой реакции на облучение гидролокатором, не наблюдалось, зато пошли точные сведения о противнике. Сейчас он шел строго посредине фарватера. Скорость шестнадцать с половиной узлов, а последние три минуты миноносец стал снижать ход. Все данные для стрельбы уже готовы, но пока неясно, станет ли он обгонять шведа. Если пойдет на обгон, то вероятность поражения цели не слишком велика, а дать полный залп из носовых торпедных аппаратов непозволительная роскошь — впереди наверняка появятся достойные цели, а запасных торпед у Львицы нет. Их место занимали мины. Понемногу поворачивая вправо, лодка почти повернула носом на фарватер, когда в голове командира наконец-то сложился рисунок боя, учитывающий возможные маневры миноносца, и тут же полетели команды: — Оба мотора полный вперед, рулевому выполнить циркуляцию вправо, до курса триста пятьдесят пять градусов. Кормовым торпедным аппаратам товсь! — все это Александр выпалил, резко опуская перископ и мысленно представляя, как, рванувшая вперед лодка, почти пересекая курс миноносца, описывает под водой крутую циркуляцию вправо. Штурман непрерывно сообщает о положении лодки, акустик дает пеленги на цель. Когда субмарина почти закончила эволюцию, прошла команда: «Моторы полный назад», а как только лот показал нулевую скорость: «Моторы стоп». На пять секунд, приподняв над волнами перископ, Александр разом охватил всю картину. Швед в миле впереди по фарватеру. Немцу до залпа лодки около минуты. Судя по опавшим бурунам перед форштевнем, командир миноносца от обгона отказаться. То же самое подтвердил штурман. До пересечения курса торпед и цели, пистолетная дистанция в три кабельтова, поэтому выросла опасность обнаружения перископа, зато миноносцу гораздо труднее будет увернуться от торпед. Опуская перископ, командир почувствовал, что по спине течет пот, но расслабляться пока рано: — Атакуем залпом. Штурману: в курс торпеды пятого аппарата внести отклонение на три градуса правее. Если выбрать точку прицеливания с небольшим смещением к корме, то благодаря введенному упреждению, первая торпеда должна поразить борт ближе к форштевню. Вторая торпеда должна попасть в точку прицеливания. При таком раскладе нивелируются любые изменения скорости, а миноносцу даже одной торпеды хватит за глаза. Вот теперь действительно можно расслабиться, правда, всего на полминуты, зато не надо думать о времени — штурман видит, что перископ опущен и предупредит за двадцать секунд до залпа. Когда торпеды покинули аппараты, лодку словно пнули под зад, но этого ждали. Кондуктор, удерживающий лодку на вывеске, заранее переложил кормовые рули на погружение, а залп торпед на несколько секунд открыл клапан кормовой балластной системы. В результате дернувшаяся было вверх корма лодки, тут же вернулась в нормальное положение. Его величество судьба имеет свойство выкидывать самые невероятные фортеля. Порою, когда до финиша остается мгновенье, она ставит нам подножку. В другом случае ее высочество милостиво задерживает занесенный над нашей головой топор палача и королевский глашатай успевает объявить о помиловании. Сейчас роль судьбы взяли на себя русские торпеды, несущиеся к борту германского эскадренного миноносца G192 со скоростью сорок узлов. Первые три секунды уже пройдены. Осталось двадцать восемь. Учитывая ситуацию это число можно назвать магическим, но что будет после истечения этих мгновений? Разгулявшийся ветер срывал с волн пенные гребни. В такую погоду увидеть след торпеды или перископ лодки маловероятно, но правила есть правила — с трудом оторвавшись от перископа, и подавив в себе назойливый стишок из фильма о подводниках: «Командир краснее рака — начинается атака», Гарсоев, толкнул вниз колонну перископа и подал команду: «Глубина пятнадцать метров. Курс девяносто, оба мотора полный ход». А еще он таки вытер красное от напряжения лицо, точнее, попытался это сделать. Позже Александр не раз ломал себе голову, что бы произошло, не приложи он к своей армянской физиономии платок, но он его приложил, и в тот же момент по лодке будто ударила большая кувалда. «До миноносца торпедам оставалось двенадцать секунд хода, значит, одна взорвалась раньше срока, повредив взрывом вторую», — эта мысль хлестнула по болезненно напряженным нервам, и все-таки надежда осталась, и оставшиеся секунды показались командиру бесконечным адом, зато ударивший по лодке грохот, прозвучал фанфарами. Это была его первая победа, и поднятый над водой перископ показал фантасмагорическую картину гибели почти переломившегося пополам миноносца, и дрейфующего без огней шведского рудовоза. Теперь стало понятно, что швед подорвался на одной из первых донных мин. Этот взрыв Александр принял за преждевременное срабатывание торпеды. Миноносец успел отработать «полный назад», но даже одной торпеды, угодившей чуть правее миделя, хватило, чтобы навсегда выбыть миноносец из состава германского военно-морского флота. Глядя на грузовоз, Александр расстроился — по всем признакам с ним ничего особенного не произошло и он, либо выбросится на песчаный берег, либо его отбуксируют в Киль. В данном случае командир ошибся. Взрыв усиленного заряда донной мины не только сорвал со своих мест все механизмы, он вдрызг разбил клепку по всему днищу. В результате, судно, оставаясь на ровном киле, быстро погружалось. Чтобы не выдавать своего присутствия, лодка в подводном положении двинулась в сторону Пилау, а пока подводный корабль удалялся, команда смогла полюбоваться на дело своих рук. * * * Тревога потому таковой и называется что, несмотря на ожидание, всегда бьет по нервам трелью звонков громкого боя и сопровождается командой командира или вахтенного офицера. Сейчас по всем отсекам раздался голос вахтенного штурмана: «Экипажу боевая тревога, командиру на мостик». По сути, всего две фразы, но всем все понятно: лодка обнаружила цель или угрозу, но время на принятие решения еще есть, поэтому на мостик вызван командир. В противном случае сразу бы полетела команда о срочном погружении, или на торпедную атаку. Не исключено, что все могло бы повторится, как это было с Пантерой после «засева» подходов к Данцигу. Благополучно выставив мины, лодка направилась на место встречи с Львицей, а с наступлением темноты перешла в надводное положение, благо что прячущаяся за облаками луна хоть немного, да подсвечивала. Как бы сложились события, не дай акустик короткий импульс по курсу лодки, сказать трудно, но отраженный от цели сигнал, запустил целую цепь событий. О препятствии узнал стоявший на вахте командир, а встревоженный акустик, сообщил о звуках, похожих на скрежет металла по металлу. Справедливости ради, надо отметить, что действия лейтенанта фон Эссена, были несколько необычны, но по-своему эффективны. Лодка тут же перешла на электромоторы, ход снизился до самого малого, а тихо поднятая команда, заняла места по боевому расписанию. Подойдя ближе, Эссен таки умудрился разглядеть в ночной бинокль, лежащую в дрейфе подлодку. Надпись на рубке «U-26», сняла последние сомнения в ее принадлежности. К немке Пантера приближалась с кормы и чуть левее. Сама корма оказалась притоплена, а у задранного форштевня суетилось пятеро членов экипажа. Естественную для любого моряка мысль об абордаже, может пересилить разве что желание схватить первую попавшуюся шлюху. Ни кабака, ни тем более, шлюхи, поблизости не наблюдалось, поэтому идея абордажа восторжествовала. Наспех собранная команда флибустьеров ждала сигнала, а модернизированная под установку на лодке трехдюймовка, приказа на открытие огня. Неслышно работающие электромоторы, медленно толкают Пантеру к цели. Еще чуть-чуть, еще пару десятков метров и можно будет прыгать, но всю малину испортил истошный вопль германского сигнальщика, с блеском исполнившего любимую арию «Алярм», и лающая команда командира немки. Вспыхнувший прожектор Пантеры, совпал с рокотом крупнокалиберного пулемета, поставившего точку в жизни голосистого сигнальщика и сбросившего с палубы германских ремонтников. Увы, Пантера не лодочка для катания дам в городком пруду, и дав ход, мгновенно не разгоняется. К тому же небольшое волнение быстрой швартовке не способствовало. Зато звуки заполнения балластных цистерн ясно обозначили коварные замыслы германцев сбежать от ночного кошмара. Эссен уже готов был отдать прислуге орудия команду «огонь», когда стоящий за гашетками пулемета «Зверь 12М», торпедист Федор Солнцев проявил совсем не свойственное ему человеколюбие: — Вашбродь, позвольте я эту холеру упокою из своей машинки.