Долбануть по лодке из трехдюймовки можно было в любой момент, опять же, в упор это делать не рекомендовалось, так почему бы не попробовать? И облеченная в слова мысль, прозвучала утвердительно: — Дай ей под ватерлинию в районе центрального поста. На первую очередь немка никак не отозвалась, хотя позже сигнальщик клялся и божился, что видел пробитую в корпусе дыру размером с кулак. Так это, или иначе, но вторая очередь вызвала рев, вырывающегося из пробитого баллона сжатого воздуха. Насосы заполнения цистерн смолкли, но погружение продолжилось. Правда, медленнее и по преимуществу на один борт. Все говорило о том, что левая балластная цистерна пробита и погружение становится дорогой на дно моря. Как позже выяснилось — кучно ударившие пули калибра 12,7 мм, не только пробили прочный корпус, но и разбили распределительный щит, вызвав замыкание и задымление поста, следствием чего стала паника. Надо отдать должное капитан-лейтенанту фон Бортхейму, сумевшему справится с этой напастью, и сообразившему, что русские на этом не успокоятся. Поэтому, вместо штурма, абордажной партии пришлось спешно переквалифицироваться в спасатели. Германскую лодку утопили огнем трехдюймовки, предварительно освободив командирскую рубку от шифровальных блокнотов и карт с границами минных полей. Не осталось без реквизиции и знамя германской субмарины. Зато после встречи Пантеры с Львицей, половина пленников, с истинно германским коварством стала портить воздух в командирской лодке. Не иначе как в отместку. Птичкин долго чертыхался по поводу неуместного пацифизма. По его мнению матросиков надо было отправить на ком рыбам, или, как минимум, пустить в плавание на манер царевича из сказки о царе Салтане. Но то ли ему стало жалко корабельного имущества в виде резинового спасательного плота, то ли понимание, что узнав о захваченных шифровальных блокнотах, германское командование сменит все коды, но тевтоны остались портить жизнь русским подводникам. Одно радовало — до Кронштадта оставалось не многим больше суток хода. Кстати, допрос пленников показал, что на германских лодках действительно стали устанавливать шумопеленгаторы, правда, пока без электроники. Из-за ремонта такого устройства, русским и удалось застать германскую лодку врасплох. Раскололись фрицы не сразу, но кто сказал, что Птичкин не владел методами ускоренного допроса? Одним словом, среди поочередно вызываемых пленников, разговорчивых хватило. И вот сейчас на Пантере вновь прозвучала тревога и лейтенанта фон Эссена попросили подняться на мостик. После встречи субмарин, лодки вышли на связь с Ревелем и получили указание следовать домой. Ближе к вечеру, с пролетающего «Миг-3», по УКВ-связи Гарсоев получил информацию, что им навстречу движется отряд германских крейсеров. Колонну возглавляет эскадренный миноносец V-25. За ним с интервалом около мили, шли два легких крейсера «Аугсбург» и «Магдебург». Миноносцы V-28 и V-30 осуществляли боковое охранение. Скорость отряда оценивалась примерно в пятнадцать узлов, а расчетное время встречи с лодками около двадцати трех часов. Брать крейсера на абордаж, Гарсоев не решился, но его план был по-своему изящен. Идущие строем пеленг лодки, должны были пропустить между собой колонну противника, и, оказавшись внутри пояса охранения, на славу порезвится. Чтобы не пострадать от дружественного огня, лодкам категорически запрещался пуск торпед вдоль колонны. Поднявшийся на мостик лейтенант фон Эссен выслушал доклад вахтенного офицера. — Ваше благородие, пять минут тому назад, с идущей впереди Львицы, поступило сообщение о множественных шумах по курсу. По команде головной лодки, субмарина отвернула на восемь градусов левее, с тем, чтобы выйти строго навстречу эскадре противника. Пленники под охраной в кают-компании и согласно приказанию начальника похода, связаны. Последнее, молодому мичману было явно не по душе. Такое отношение к пленникам вызывало протест у всех офицеров лодок, тем более учиненный гражданским допрос с пристрастием. Не был исключением и Антоний Николаевич, но приказ есть приказ. Может быть, поэтому его ответ прозвучал излишне резко: — Вы начали маневр, вам его и заканчивать. Спустившись в центральный пост, лейтенант приложил к голове наушники шумопеленгатора. Группу больших кораблей он слушал впервые, но, странное дело, Эссен отчетливо различил высокий тон винтов эсминцев и низкие звуки, издаваемые крейсерами. Невольно родилось сравнение — как скрипки и контрабасы. После выхода на встречный курс, Львица передала распоряжение перейти в позиционное положение, а спустя полчаса, с характерным звуком заполнения цистерн главного балласта, лодка погрузилась на перископную глубину. С этого момента подводные хищницы действовали автономно. Подводная связь не отключалась, но пользоваться ей можно будет только после первых пусков торпед, и не факт, что лодки друг друга услышат — такие фокусы гидроакустика выкидывало достаточно часто. Теперь все зависело от того, сохранит ли курс эскадра противника. Подняв на несколько секунд зенитный перископ, Антоний визуально убедился, что акустик не ошибся и курс противника тот же самый. И вновь потянулись минуты томительного ожидания, в течении которых лейтенант перешел из центрального поста в боевую рубку. Когда справа и чуть впереди зашумели винты головного эсминца, лодка, четко повинуясь команде командира, закончила разворот вправо. Теперь ее торпедные аппараты нацелены строго поперек курса противника. Такой же маневр, сейчас совершала Львица, с той лишь разницей, что она поворачивала влево. Командирский перископ пошел вверх, когда шумы передового эсминца стали удаляться. Даже без сообщений от акустика, было понятно, что лодка внутри периметра охранения, и вот-вот решится судьба идущего первым Аугсбурга. Подтверждение, что до пуска ровно одна минута, совпало с появлением ритмичного звука, которому здесь взяться было неоткуда, и на который сейчас категорически нельзя было отвлекаться. Лишь спустя долгих десять секунд, до сознания лейтенанта дошло, что он слышит слитный грохот сапог, но не по мостовой на Александр-Плац, а по палубе в кают-компании его лодки, и почти сразу после этого осознания слитно грохнули пять выстрелов, а спустя несколько секунд шестой. Наступившая тишина ударила по нервам, а в голове набатам зазвучала одна единственная мысль: «Только бы на миноносцах никто ничего не услышал, только бы там действительно не стояли шумопеленгаторы». Сколько раз он успел повторить эту мысль, Антоний не считал, но вбитые настырным Птичкиным рефлексы, заставили дать залп всеми четырьмя торпедами строго в тот момент, когда визир перископа замер в центре четырехтрубного красавца, а сигнализация сообщила об оптимальном моменте для пуска. Как это ни странно, но резкий разворот перископа на сто восемьдесят градусов к мининосцу бокового охранения, вернул командиру способность думать рационально. Вот он номерной V-28, справа вползающий в поле зрения. Судя по ровному ходу, ни какого шума на борту русской субмарины он не засек. Теперь визир строго в центре. Пуск торпед на целых пятнадцать секунд опередил взрывы двух торпед сзади. Эти попали в Аугсбург. Почти одновременно три взрыва пришли справа, сообщая, что и Магдебург не остался без подарков русских мастеров. Попытку эсминца уйти от торпедной атаки, Эссен увидел, уже отдав команду на погружение, когда миноносцу оставалось жить не более двух-трех секунд. Взрыва обеих торпед лейтенант Российского Военного флота, Антоний Николаевич фон Эссен, не видел, зато слышал, стараясь при этом остановить все еще сочащуюся из носа кровь. Такова на самом деле, героическая служба командира-подводника. Командир краснее рака-начинается атака. * * * О том, что на выставленной Пантерой в фарватере Данцига мине, подорвался броненосный крейсер «Фридрих Карл», подводники узнали по радио перед встречей с отрядом крейсеров. До этого прошло сообщения о потере Швецией еще одного грузовоза, и о подрыве трех германских тральщиков расчищавших фарватер у Киля. Там, из десяти выставленных мин, пять нашли свои жертвы. Результат более чем достойный, и не факт, что из оставшейся пятерки больше ни одна мина не сработает. Германские инженеры отнюдь не дурачки, и идею магнитного взрывателя вычислят довольно быстро, после чего протралят магнитным тралом. Но игра на этом не закончится, и на смену «старым» взрывателям очень скоро поступят, новые, реагирующие на магнитное поле и шумы корабля, а там… борьба брони и снаряда будет длиться, пока жив хоть один солдат, а до этого германские корабли будут подрываться на все более и более совершенных русских минах. Несмотря на уничтожение двух кораблей противника, и открывающиеся перспективы в карьере, настроение лейтенанта фон Эссена периодически омрачалось воспоминаниями о гибели молоденького матросика. Виновником этой трагедии был лично он, лейтенант Антоний фон Эссен. Проигнорировав распоряжение Птичкина поставить на охрану пленников опытного в таких дела вольноопределяющегося из торпедистов, командир Пантеры спровоцировал немцев на бунт. Пока часть команды, топотом отвлекала незадачливого первогодка, громила-механик умудрился развязаться, и одним движением свернуть шею деревенскому простачку. Освобожденный от пут командир, подхватил наган матросика и с этого момента счет пошел на секунды, а нападающие имели все шансы на успех, но как это часто бывает, все решил случай. Правильнее сказать подготовка бойцов «Вагнера». Острием германского тарана оказался все тот же механик, походя отбросивший второго штурмана, но даже его голова не выдержала встречи с сапогами сигнальщика, свалившегося на германца сверху из командирской рубки. Одновременно с этим, две пули акустика, остановили наступательный порыв германского командира, а еще три успокоили толкающихся в проходе немцев. Как потом подсчитали, итогом стали пять выстрелов и четыре трупа. Шестым выстрелом, сигнальщик разбрызгал мозги зашевелившегося было механика, отчего мальчишку-штурмана вывернуло наизнанку, а на немой вопрос: «Зачем?», последовал жесткий ответ: «Противника за спиной «Вагнер» не оставляет». Узнав об инциденте, Птичкин дал команду идти к юго-восточной оконечности Готланда, где в закрытой со всех сторон крохотной бухточке, экипажи могли размяться после трех недель непрерывной болтанки в море. Под предлогом наблюдения за представителями шведских властей, личный состав был отправлен любоваться известняковыми скалами и открывающейся за ними безжизненной равниной, оставив офицеров в уединении. Все понимали, о чем пойдет речь, и хмуро ожидали выволочки, но разговор принял неожиданный оборот. Для начала, прихваченным с лодки коньяком, Василий Птичкин предложил помянуть командира германской субмарины. На вырвавшийся у мичмана Северского вопрос: «Как же так, ведь Бортхейм нарушил слово офицера и поднял бунт?!» — был дан исчерпывающий ответ: — Господа, капитан-лейтенант фон Бортхейм, показал всем нам пример того, как должен поступать на войне настоящий офицер. Все его поступки были подчинены единственной цели — нанести противнику максимально возможный урон. Сейчас нам предстоит дотошно разобрать действия этого, в высшей степени достойного противника, исповедующего принцип китайского стратега Сунь-цзы: «Война — это путь обмана», но прежде, давайте помянем его по нашему обычаю. Готовя операцию с «испытательным» походом лодок, переселенцы ставили перед собой задачу — обратить внимание командования на донные мины, к которым оно отнеслось, мягко говоря, с прохладцей, и подтолкнуть его к переосмыслению роли субмарин. Для этого достаточно было на неделю закупорить ведущий из Киля на Балтику пролив, и утопить что-нибудь крупнее рыбацкого баркаса. С этой целью они пошли на отнюдь не мизерные траты, но для флота это поход считался сугубо испытательный. О наличии на кораблях торпед флотское командование попросту не знало. Более того, по большому счету, это было правом администрации «Корабела», ведь лодки пока принадлежали заводу. Загрузили мастеровые на борт торпеды, значит, так и надо, и нечего соваться не в свое дело. Что касается связи, то с какого рожна давать гражданским флотские частоты, коль скоро на верфи «Корабела» стоит их собственная станция? Пусть пользуются своими. Аппетит, как известно, приходит во время еды, отсюда всплыла вторая цель — по мере возможности, показать российским офицерам их заблуждения относительно рыцарских законов чести, и подготовить к тотальному характеру предстоящей войны. С этой целью, морякам тонко подкинули некоторые героические эпизоды из боевого прошлого Птица, что не могло не вызывать у команды уважения. Существенное значение имело происхождение Василия из поморов, а факт пересечения им Белого моря на рыбацком баркасе оценен по достоинству. Подготовка Птичкина особых сложностей не вызвала. Информацию о грядущей войне он принял, как должное, и лишних вопросов не задавал. Так же был усвоен ход нескольких операций подводников из грядущих времен, т. е. все то, что смогли припомнить переселенцы. Собственно говоря, придуманный Птичкиным план атаки на крейсера, позже названный «атакой Птичкина», был компиляцией этих воспоминаний. Сложнее было убедить молодого человека, не навязывать, а подталкивать своих подопечных в нужном направлении. «Птиц, тоньше надо действовать, тоньше, — не раз поправлял Василия Зверев, — самый большой эффект дает непрямое воздействие и аргументация в символах твоего оппонента. Опять же, и о своих принципах забывать нельзя». Обстоятельный разговор на шведском берегу вылился в беспристрастный анализ поступков германцев. Никаких упреков в адрес русских моряков не прозвучало. Действия же командира германской субмарины незаметно из вероломных, преобразовалось в достойные для подражания. Собственно говоря, а как могло быть иначе, если моряков ненавязчиво соблазняли оказаться на месте пленника и, захватив германскую субмарину, с победой доставить ее к родным берегам. При таком подходе, слово офицерской чести чудесным образом трансформировалось в доблестную военную хитрость. Все это проходило под хороший коньяк и к концу разбора, в головах расслабившихся офицеров Российского подводного флота, угнездился нужный мем: «Война — это путь обмана». В немалой степени этому способствовал мичман Северский, припомнивший, как будучи в Великобритании, он держал в руках трактат Сунь-цзы, «Искусство войны». Если уж просвещенные британцы напечатали у себя этот талмуд, значит оно того стоит. И не важно, что спустя несколько дней тот же Эссен и Гарсоев, почувствует некоторое преувеличение степени коварства германского командира. Заложенная Птичкиным бацилла: «Война — это путь обмана», начала свой победный марш, все дальше и дальше отдаляя мифы времен рыцарских турниров. В конце разговора руководитель похода таки офицеров ошарашил: — Господа! Запомните раз и навсегда: о германской субмарине вы ничего не знаете и, тем более, первый раз слышите о пленниках. И чем дольше так будут продолжаться, тем дольше командование Балтфлота будет читать германские шифровки. На наивный вопрос мичмана Северского, мол, что же будет с оставшимися пленниками, тут же последовал ответ: — Молодой человек, вы, видимо, плохо меня слушали — никаких пленников нет, и никогда не было. Зато, когда германское командование сменит шифры, о геройском утоплении германской субмарины, все российские газеты затрубит о вашем, мичман, подвиге, а пленников переведут на обычный режим содержания. И да, чуть не упустил, — с улыбкой продолжил Птичкин, — о вашем подозрительном интересе я теперь обязан сообщить в первый отдел «Корабела», как и все здесь присутствующие. Я хочу, — серьезно продолжил Птиц, — чтобы каждый из вас осознал: подобный интерес является прямым следствием действий германских шпионов, которых надо выявить, не затронув чести честных людей, а дело это крайне деликатное и сложное. Поэтому, первое, никакой инициативы, во-вторых, при любом намеке на подобный интерес, вы тут же информируйте или меня, или начальника первого отдела «Корабела». * * * На подходе к Кронштадту, стоящие на рейде корабли империи встречали героев флагами, салютом и стоящими ровными шеренгами экипажами. Субмарины в своей камуфляжной раскраске и их экипажи, выглядели, мягко говоря, своеобразно. А как иначе можно назвать вид подводных кораблей, идущих под флагом с Андреевским крестом и красной звездой у флагштока. Под стать были и шеренги экипажей субмарин, на треть состоящие из гражданских лиц. Если вспомнить, в каких условиях живут подводники, где люди моются исключительной морской водой со специальным мылом, а помывка пресной водой, представляет собой протирание интимных мест влажной салфеткой. И на все про все на эту процедуру выделяется по одной кружке пресной воды в сутки, то… Так вот, если вспомнить, удивляться будет нечему, но кому об этом вспоминать, если скучные будни подводника известны разве что реально знающим проблему и самим подводникам. Так что, видок у команды был еще тот, зато эти лодки и их экипажи, всего за семь дней войны, поспособствовали лишению ВМФ Германии трех крейсеров, двух эсминцев, трех тральщиков и новейшей подводной лодки, правда, о ней до поры никто не вспоминал. А то, что безвременно утопшие шведские суда, так и не довезли до заводов господина Круппа десять тысяч тонн первоклассной железной руды, с большим содержание никеля, так это, по мнению некоторых военных, досадные издержки. Ага, издержки, в результате которых войска Кайзера недосчитаются нескольких сотен орудийных стволов, а на головы солдат Антанты, не вывалится немалое количество снарядов. Справедливости ради, надо отметить, что далеко не у всех военных одна извилина и настоящую цену металла они знали. Потом был официальный доклад командующему Балтийским флотом, глаза которого в какой-то момент предательски заблестели, но командующий не был бы командующим, если бы не шепнул лейтенанту Антонию фон Эссену: «Ох и запашек же от вас, господин флибустьер» и тут же громогласно заявившему: — Господа офицеры, в связи с открывшимися обстоятельствами, торжественный обед откладывается на два часа, а экипажи геройских субмарин всем составом немедленно направляются в баню! Двенадцатого августа в Зимнем дворце состоялось чествование героев-подводников. Дела на Северо-Западном фронте к этому времени вызывали тревогу, поэтому для поднятия духа населения, экипажам субмарин пришлось повторить путь экипажей Варяги и Корейца от Николаевского вокзала до Зимнего дворца, а стоящие вдоль всего Невского проспекта петербуржцы восторженно приветствовали марширующих. На Дворцовой площади команды построились напротив входа его величества, а вышедший из Зимнего дворца император принял рапорт от командиров, поздоровался, и выслушал ответное ура. Как потом написали газеты, в сопровождении высших чинов и придворной свиты, император совершил обход. Он часто останавливался и милостиво задавал вопросы. Матросы и мастеровые завода «Корабел» бодро отвечали, вызывая довольные улыбки императора и сопровождающих. Дольше всего он задержался напротив мастерового с несерьезной фамилией Птичкин, которому император задал вопрос: — Правду ли о вас говорят, что вы сторонник социалистических идей? — На мой взгляд, степень социализации общества должна быть подчинена идее могущества России, а не наоборот, как считают наши «истинные» социалисты. В необычном для человека из низов ответе звучал неприкрытый сарказм, в определении «истинные». Что сообщало больше, нежели можно было выудить из иного философского труда, но заметного восторга у императора не вызвало. Впрочем, особой прозорливостью Николай II никогда не отличался. Этого разговора газетчики не слышали, но мир не без добрых людей, и фраза Птичкина потом не раз кочевала из газеты в газету, приводя «истинных» в бешенство. Особый интерес, император проявил к форме одежды мастеровых «Корабела». На его вопросы все дружно отвечали, что одежда очень удобна и в носке, и в работе. Как потом сообщила пресса, такую форму изначально получали все работники «Корабела». После обхода, герои торжественным маршем прошли по главной площади, а дальнейшая церемония проводилась в двух залах. Как и девять лет тому назад, нижних чинов препроводили в Николаевский зал, где для них был накрыт длинный стол. В стороне стоял круглый стол с пробами блюд для императора. Перед обедом всем объявили, что на память, об этом событии столовые приборы император дарит нижним чинам, на что самые ушлые из мастеровых тут же смекнули — все равно ведь стырят, а если подарить, так и конфуза не будет.