* * * 24-го февраля. Из дневника Николая II: «В 10½ пошел к докладу, который окончился в 12 часов. Перед завтраком принесли мне от имени бельгийского короля военный крест. Погода была неприятная — метель. Погулял недолго в садике. Читал и писал. Вчера Ольга и Алексей заболели корью, а сегодня Татьяна последовала их примеру». * * * Михаил обладал счастливым характером не впадать ни в какую религиозную догму от православия до марксизма. Более того, в монархии он находил много полезного, равно как и недостатков. Факт, что она себя изжила, значило для Михи лишь одно — систему управления надо менять, а не трястись в праведном гневе до полного заворота мозгов, чем грешила русская революционная интеллигенция. Его обуревали два противоречивых чувства — сожаление по поводу гибели державы и удовлетворение от того, с какой легкостью это происходит. По этой причине, когда Центр сообщил, что лично объехав с утра город, и не обнаружив признаков назревающего бунта, градоначальник, генерал Бланк… занялся приемом посетителей, Миха в сердцах припечатал — идиот! Что характерно, не ошибся. Спустя два часа Знаменская площадь заполнилась возбужденным народом, и тот же Бланк в панике телефонизировал командующему Петроградским военным округом о неспособности полиции справиться с ситуацией. Ответ Хабалова был по-военному краток: «Считайте, что войска вступают в третье положение. Передайте подведомственным вам чинам, что они подчиняются начальникам военных районов, что должны исполнять их приказания и оказывать содействие в размещении войск». А вот известить государя Хабалов, похоже, «запамятовал». В это же время «смутьяны» занялись своим любимым делом — зачарованно слушали бесчисленных ораторов, что взбирались на разборные помосты, с символикой энесов. В этом они напоминали покачивающих головами кобр. Вроде бы как зачарованы, но иного оратора могли и приложить, и хорошо, если не кастетом. На фоне парней «от рашпиля» и трескучих активистов от леваков, люди Самотаева смотрелись едва ли не гигантами мысли и отцами русской демократии. Оно и понятно — если в репетициях на оратора обрушивать шквал воплей с затрещинами, то поневоле заговоришь, как Цицерон и Троцкий в одном флаконе. Было бы наивно думать, что энесы выигрывали все схватки за умы, но в целом «поле битвы» осталось явно за ними. Ничего сверхъестественного в этом не было — легальной партии на порядки проще добиваться успеха, к тому же «научная организация» воздействия на толпу это вам не кот нагадил. Приказ Хабалова задействовать запасные полки, Самотаев ждал, как манну небесную, и генерал не подвел — поздно вечером с криком: «Ура», к Михаилу ворвался оперативный дежурный по штабу Фаза: — Миха, генерал только что приказал завтра выставить военно-полицейские заставы. На места тут же полетели директивы Центра. Первая адресовалась руководителям пятерок: Завтра, 25-го февраля, восставшим будут противостоять войска Петроградского гарнизона. Приказа на открытие огня нет, но существует высокая вероятность провокаций со стороны преступных и крайне левых элементов, поэтому, считая основной задачей пропаганду среди солдат запасных полков, командирам ячеек обратить особое внимание на предотвращение провокаций. В случае необходимости разрешается применение силы». Вторая касалась снайперов, которым было предписано занять подготовленные позиции. Третья директива полетела в Кронштадт — там надо было готовиться к выступления моряков. В тот же вечер на конспиративной квартире энесов Путиловскго завода проходил «разбор полетов» после митинга на Знаменской площади: — Артем, ты куда смотрел, когда к нам полезли анархисты? — распекал командира третей пятерки Максим Крючков. — Да кто же мог знать, что они такие нахальные, — оправдывался Артем. — Ты нам лапшу на уши не вешай. Бросил свою пятерку, а сам пошел чесать языком с курсистками. — Максим, я что предлагаю, — обратился к Крючкову его заместитель Илья Головин, — давай отправим Артема с девками. — Во, Артюха, набирай баб, и вперед на казаков, то-то они юбок испужаются. — Костя, кончай издеваться, — поспешил на помощь Артему Крючков, — сам-то едва справился. — Товарищи, а теперь внимание! — прервал всеобщее веселье Максим. — Завтра нам будут противостоять войска гарнизона. Наша задача — работа с солдатами, поэтому вспоминаем, чему нас учили, а Артем со своим девками идет впереди, — не удержался от подкола главный энесовец Путиловского завода. По окончании реального училища, бывший «выживальщик» Максим Крючков, работал сначала в Нижнем. Потом устроился на Путиловский завод в Питере. Здесь его связи с новыми социалистами только окрепла, и недавно его выбрали в городской комитет партии. Когда руководители пятерок разошлись, Максмим обратился к своему заместителю: — Илья, тревожно мне. Нутром чувствую, что какой-нибудь идиот откроет стрельбу по войскам, поэтому завтра всех наших распредели по первым шеренгам и напомни о внимании. — Что-то случилось? — В том и дело, что сказать нечего. Поднявшись сегодня на трибуну, Максим поймал на себе полный ненависти взгляд. Человек в надвинутой на уши шапке, развернулся и стал протискиваться сквозь толпу прочь, едва его заприметил Крючков. Что-то в его движениях показалось знакомым, но Максим никак не мог ухватить что именно. Говорить об этом своему помощнику было неловко, а утром ему стало не до рефлексий. В это же время, Зверев оказался на званом вечере у шталмейстера Николая Бурдукова, человеке влиятельном и стороннике монархии. В числе приглашенных Протопопов с его предшественником на посту МВД, ярым монархистом Николаем Маклаковым, что само по себе являлось намеком на разгорающиеся на улице события. Как всегда у Бурдукова хороший стол, тонкие вина. Играл небольшой оркестр лейб-гвардии Преображенского полка и не верилось, что за окнами бушует революция. На тревогу Маклакова, Протопопов весело уверил: — Всё обойдется хорошо. Но если произойдет что-либо серьезное, то я сумею все прекратить немедленно, — эти слова Протопопов произносил везде и всюду, и бывшему министру оставалось только удрученно покачать головой. В конце вечера хозяин попросил музыкантов исполнить что-либо веселое, и солист Леля-шоколадка спел частушку: Сидит Сеня на заборе с революцией во взоре, Подошла и я взглянула, сразу… за «нос» потянула. Матерный рифмы в адрес революции, на самом деле были обращены к министру МВД, и Протопопов сник, а все немного сконфузились — умел хозяин делать намеки. * * * 25-го февраля бастовало более 300 тысяч человек, а это, между прочим, около трех четвертей рабочего люда столицы! * * * В этот день Вера Судейкина написала в своем дневнике: «Читаем «Дафниса и Хлою». Закупаем продукты». Николай II о революции по-прежнему ни гу-гу: «Встал поздно. Доклад продолжался полтора часа. В 2½ заехал в монастырь и приложился к иконе Божией матери. Сделал прогулку по шоссе на Оршу. В 6 ч. пошел ко всенощной. Весь вечер занимался». * * * Между тем, у мостов протестующих встретили усиленные военно-полицейские заслоны Гренадёрского, Кексгольмского, Московского, Финляндского и других полков. Набережные патрулировали конные разъезды казаков. Над протестующими реяли красные знамена и транспаранты: «Хлеб, мир, свобода!», «Долой царя!», Долой войну», «Да здравствует республика!» На большей части плакатов сиял набирающий популярность символ энесов: «серп и молот». Сказать, что заслоны походя сметались восставшими, значило бы сильно погрешить против истины. То тут, то там протестующих разгоняли, но они снова собирались и прорывались к центру города, где к ним присоединялись студенты, курсистки с гимназистками и рабочие предприятий Васильевского острова. Во второй половине дня, по городу молнией разнеслась весть о бунте солдат четвертой роты лейб-гвардии Павловского полка. Кто из солдат застрелил командира, выяснить не удалось. Бунт подавили, но двадцать с лишним гавриков с оружием телепортировались. Так как сути этого явления в этом времени никто толком не знал, то исчезнувших посчитали дезертирами. Впрочем, возможно эти солдаты и в самом деле дезертировали. Практически в то же время на Выборгской стороне восставшие насмерть забили полицмейстера Шалфеева, а на Знаменской площади казак из наряда на глазах всего четного народа зарубил пристава Крылова, когда тот попытался вырвать из рук безвестного героя красное знамя свободы. Вся женская команда Артема тут же брякнулась в обморок, а бросившихся к приставу конных полицейских оттеснили казаки во главе со своим офицером. По толпе понеслась радостная весть: «Казаки за нас, казаки за нас!» * * * Александр Фиолетов, в свое время спасенный Крючковым от нападок дворовой шпаны в Нижнем, за эти годы переродился до неузнаваемости. Не случайно Максим его вчера так и не узнал. Читая и перечитывая «Катехизис революционера», Саша все больше отдалялся не только от друзей по кружку виживальщиков, но даже от родителей. Среди своих он почувствовал себя, только попав под крыло бывших эсеровских боевиков-террористов.