Бейби Лав, Алекс Стар. Охота Второй памфлет мадам N 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Третий памфлет мадам N * * * Охота Бейби Лав, Алекс Стар. Охота Второй памфлет мадам N Сегодня для императрицы был необыкновенный и волнительный день: в первый раз за многие месяцы его августейшее высочество изъявил желание отзавтракать вместе со своей супругой. По этому случаю её величество велела приготовить прелестный розовый пеньюар, которые только входили в моду, и который был специально доставлен ей прямиком из Парижа с царской почтой. Волосы она заколола небрежными локонами в высокую причёску, а её маленькие породистые ушки украшали изумрудные серьги из царской сокровищницы, которые ей были подарены августейшим мужем на день их венчания. Одним словом, императрица очень надеялась очаровать своего супруга и привлечь его рассеянное внимание к её юности и красоте. Но, похоже, все её старания были пустыми: император смотрел словно сквозь неё, бесконечно рассуждая о каких-то совершенно скучнейших государственных делах и заботах, а когда её высочество заикнулась было об обещанном бале-маскараде, император с удивлением посмотрел на неё, словно слышал об этом в первый раз. От разочарования императрица чуть ли не разрыдалась прямо там, за своим горячим шоколадом, который она просто обожала, но тут, протянув руку за очередным крохотным миндальным печеньем, лежащим тут же, на фарфоровом блюдце, она вдруг обнаружила, что под её тарелкой лежит долгожданный памфлет, который она вместе со всем двором так долго ждала! Стоявший рядом лакей смотрел молча перед собой, и было невозможно понять, кто же сюда доставил заветный листок, но, впрочем, это не имело ровно никакого значения. И вот уже императрица забыла о равнодушии и бессердечности своего супруга, потому что знала, что на шести сложенных в тонкий журнальчик листках бумаги её ждёт очередное невероятное любовное приключение! Даже толком не попрощавшись со своим изумлённым такой бестактностью супругом, её высочество отправилась в свои покои, чтобы углубиться в новое увлекательное чтение… Последние дни весь двор только и судачил о знаменитых и едких памфлетах некой мадам N, уже успевшей забраться чуть ли не в каждую аристократическую постель высшей знати, и теперь все с огромным нетерпением, но и затаённым ужасом (вдруг следующий заветный журнальчик расскажет именно об их грязных тайнах) ожидали очередной выпуск заветных памфлетов таинственной незнакомки. 1 Сегодня я в который раз обнаружила своего драгоценнейшего супруга за очередной изменой. Впрочем, которую я и изменой-то перестала считать уже давным-давно. Боже мой, какая же это пошлость и скука: найти в очередной раз своего мужа за забавой с какой-нибудь Фифи, Жужу или простой Парашкой! Я помню, как это разочаровало и глубоко ранило меня, когда я столкнулась с неверностью своего супруга в первый раз. В те дни я, измученная и бесконечно изнурённая тяжелой беременностью и родами, старалась восстановить свои силы, проводя большую часть времени в постели за чтением, как мне и рекомендовал наш семейный доктор. И, конечно же, для нашего первенца мы взяли няньку и кормилицу: дебелую и порядочную немку с выдающимися способностями, так необходимыми для обеспечения младенца необходимым количеством грудного молока. Все дни я лежала в своей спальне, куда мне раз в день приносили моего новорожденного младенчика, после чего я, совершенно ослабленная, неспособная свободно передвигаться по дому, снова отдыхала на своём ложе, иногда разглядывая в окно проплывающие мимо облака. Но вот и моё здоровье восстановилось наконец достаточно для того, чтобы я смогла одеться в приличествующее матери семейства платье и выйти к ужину. Мой муж, Сергей Бестужев, отметил мою мертвенную бледность и слабость и выразил опасение, что мне пока ещё рано приниматься за обычные заботы по усадьбе, и я помню, как была тронута его этой необыкновенной заботой. Но всё же я решила не оставлять своих обычных трудов ежедневных и возвращаться к своей жизни и делам по хозяйству. Мой маленький Никита внушал мне некоторую тревогу относительно своего детского здоровья. К тому же мне было необходимо присматривать за всей нашей многочисленной прислугой и дворней, включая и мою новую няню с кормилицей. И вот я, в полуденный час, когда вся наша усадьба тихонько дремала после обеденных хлопот, я решила навестить детскую, чего обычно не делала в это время суток. Я подошла к двери, и услышала престранные звуки, доносившиеся из комнаты. Сначала я было испугалась, что это может быть мой новорожденный Никита, но каково же было моё изумление, когда я, очутившись в детской увидела преотвратительнейшую картину: мой дражайший супруг, уютно устроившись на полу, прямо на персидском пушистом коврике, зажимал обеими руками выдающиеся способности нашей новой кормилицы, Гертруды, которые свободно болтались над ним, как две гигантские перезрелые дыньки из нашей усадебной теплицы, и с нескрываемым наслаждением слизывал с них струйки молочка, которые наша огромная немка, пускала, смеясь, прямо ему в рот. Её оттопыренный зад необъятных размеров ходил ходуном, пока она прыгала, подрагивая, как аппетитный розовый окорок, на дерзко торчащем, как стручок, органе моего мужа. А мой ненаглядный Никита мирно посапывал в своей колыбельке, посасывая свой крошечный пальчик во сне. – Я-я, хер Бестужев! – покрикивала на моего беспутного супруга кормилица, всячески ускоряя свои неприличные скачки, а дражайший хер Бестужев, всё так же сладострастно продолжая ловить капли молока, предназначавшегося его наследнику, уже обхватил две роскошные половинки Гертруды, стараясь пронзить её как можно глубже. – Сударь, что вы себе позволяете! – воскликнула я, прикрыв в отвращении глаза ладонью, но боюсь, эта картина запечатлелась перед моим внутренним взором на всю мою оставшуюся жизнь. Вот и сейчас, стоит мне подумать о кормилице и няньках, как перед глазами всплывает пышный дебелый зад, подрагивающий как рождественский студень под ласками и натиском красного ловкого жезла моего супруга. Отвратительное зрелище. Мой муж, наконец-то оторвавшийся от пышных ланит нашей Гертруды, увидел меня и весь ужас, написанный на моём лице, и произнёс фразу, которую в дальнейшем я слышала от него превеликое множество раз: – Графиня, это совсем не то, о чём вы подумали! – Сударь, как вы можете знать, о чём я подумала! – выкрикнула я ему в лицо и выбежала из детской, чтобы он не смог увидеть моих слёз, которые к стыду моему, я не смогла сдержать в тот раз. Ах, какой же я была тогда наивной неиспорченной девицей! Мне как раз совсем недавно исполнилось восемнадцать, и я всё ещё верила и ошибочно полагала, что всё это совершилось случайно и исключительно по моей вине. Ах, зачем, зачем я взяла к нам в кормилицы такую выдающуюся немку! Не будь у неё такого гигантского бюста, мой добрый супруг устоял бы от искушения! И от того наслаждения, которое сулила ему немецкая пышная девка. Гертруда была рассчитана в один день, и в нашей семье воцарились мир и покой на некоторое время: мой супруг, пристыженный своим нескромным поведением, некоторое время был чрезвычайно внимателен и нежен со мной, и даже посещал меня в моей опочивальне несколько ночей. И я было уже решила, что это была гадкая случайность, как в следующий раз я натолкнулась в буквальном смысле этого выражения на графа Бестужева в его библиотеке, выполненной в английском стиле, где он, подсадив дворовую девку Глашку на стол, на котором, как я по своей наивности верила, он записывает свои распоряжения и запечатлевает мемуары, сношался с ней самым гнусным способом! – Дорогая, это совсем не то, о чём вы сейчас подумали! – даже не отрываясь от своего паскудного блуда прямо в спущенных до колен панталонах, продолжал мой супруг покрывать грязную девку. Я, гордо задрав голову, вышла из библиотеки, и постаралась ни о чём не думать. Поскольку граф продолжал повторять, что я думаю о чём-то не том и совсем не так. Ну что же. Я дала ему эту великолепную возможность. Тем более на тот раз я смогла вполне держать себя в руках и не проронила более ни слезинки. 2 Меня выдали замуж очень рано: я была весьма завидной партией, нарасхват, к тому же юной и неопытной, и ко мне выстраивались в ряд все желающие просить моей руки и сердца. Поэтому выбор моих дражайших родителей пал на Сергея Бестужева – одного из богатейших наследников, денди, франта и любимца двора и светских салонов. Ах, если бы только все эти качества дополнялись добродетелью! Но увы, пребывание при дворе с юных лет развратило его, и с младых ногтей вкусив запретных и сладких забав с фрейлинами при дворе, мой муж уже не мог остановиться и продолжал свои развратные и дикие игрища. Как часто все пороки общества идут рука об руку со знатностью и богатством! И очарованная красивым и обходительным Сергеем Бестужевым, которого я видела в салонах и на балах, я была шокирована и сконфужена тёмной порочной стороной в нашей спальне, которая проявила себя в полной мере в нашу же первую брачную ночь… Нисколько не заботясь о том, что я никогда не имела подобного опыта, мой муж грубо и жестоко овладел мною на супружеском ложе, не задумываясь о моих нежных чувствах и невероятной боли, которую я испытала в свою первую брачную ночь. Привыкнув к безудержным оргиям, мой Серж даже помыслить не мог, что для юной девушки всё это может обернуться сущим адом и не приносить того низменного наслаждения, которое, по всей видимости, испытывал он. Внушив мне, что теперь я его законная супруга и отныне должна исполнять любые прихоти своего мужа, Бестужев заставлял меня заниматься самыми омерзительными вещами, которые не могли бы понравиться и уж тем более доставить удовольствие ни одной благовоспитанной девице из знатной семьи. Он брал меня, как дворовую девку или как продажную кокотку, используя все отверстия в моём юном неподготовленном для таких экзерсисов теле, чем совершенно сломил мой дух и привил отвращение к исполнению в дальнейшим каких бы то ни было супружеских обязанностей. Поэтому, конечно же, после нашей первой брачной ночи я всячески старалась избегать её повторения, сказываясь регулярно больной, на что мой супруг неизменно отвечал: – Ах, мне досталась самая болезненная жена в государстве! Если бы я знал, сударыня, что у вас такое слабое здоровье, то я бы очень задумался, прежде чем брать вас в жёны, – на что я ему с неизменной холодностью отвечала: