– Ах, моя милая Аннет, не будь такой жадиной, – расхохоталась ей в лицо Лалла. – В конце концов, кавалеров при дворе предостаточно, уверена, что твоя постель не остаётся надолго холодной. – Мне нисколько не жаль этого гадкого жуира, – ответила фрейлина, вся вспыхнув. – Просто мне никак не даёт покоя мысль, что у графини Бестужевой родились совсем недавно двое сыновей, и злые языки поговаривают, что это отнюдь не наследники её супруга, – понизив голос, прошипела Аннет. – Одно дело в открытую жить с двумя мужчинами, но другое – в открытую рожать от них детей! – сотрясаясь всеми своими добродетельными членами взвизгнула графиня. – Ах, моя дорогая, оставьте все эти разговоры злопыхателям, разве это не прекрасный пример того, что порок и похоть должны быть наказаны? – с доброй улыбкой мечтательно пробормотала императрица. – И порочный и развратный граф Бестужев получил по заслугам? Разве не об этом хоть раз втайне мечтала каждая из нас? – внимательно посмотрела она на свою подругу. – Вы как всегда правы, моя светлейшая царица, – потупив взор, сдержанно ответила Терлецкая. Она старалась никогда не спорить со своей лучшей подругой, дабы не потерять её августейшего расположения. А императрица, отложив в сторону таинственный памфлет, приказала: – Не пора ли нам готовиться к балу-маскараду, дорогая? Готово ли моё платье? Третий памфлет мадам N Императрица восседала на своём троне, и наряд её был поистине прелестен: белоснежное платье, усыпанное бриллиантами и жемчугом, перемешавшимися с лёгкими перьями, и такая же восхитительная маска в виде лебедя венчала её царственную головку. Ничто не могло испортить ей настроение, а пылающий взор князя Радзивилова, который она постоянно ловила на себе, заставлял её милые щёчки алеть и пылать, что очень шло её прелестному личику. Бархатная мушка, которую императрица приклеила над своей верхней слегка пухлой губкой, недвусмысленно давала понять, что сегодня она готова на всё. И этот тайный знак явственно придавал смелости её тайному поклоннику и воздыхателю. Лалли милостиво встречала всех приглашённых, щедро раздавая свои улыбки и поклоны, и все знали, что одного её приветливого слова будет достаточно, чтобы особа стала самой желанной гостьей в любых великосветских салонах. А холодное равнодушное стоило бы несчастливцу карьеры и положения при дворе. Но вдруг общий гул придворных словно смолк, и к царственному трону прошествовала героиня недавнего откровенного памфлета – графиня Бестужева. Позади неё на полшага следовали её верные рыцари – князья Дубицкий и Черкесов. – Это великая честь для меня, быть приглашённой на ваш бал, Ваше Высочество, – присела графиня в глубочайшем реверансе перед королевой, и в её низком вырезе всколыхнулись, как две белые голубки, её налитые маленькие грудки. Всё общество умолкло и устремило свои взоры на королеву, ожидая её реакции и дальнейшей судьбы графини. Королева медлила и молчала, и было слышно, как у кого-то на пол упала золотая табакерка и покатилась по мрамору с оглушающим звоном. Всё общество застыло, словно статуи в летнем саду, не решаясь пошевелиться или издать хоть малейший звук. И тут в глубокой тишине раздался приветливый мелодичный голос королевы: – Ах, графиня, я так рада наконец-то познакомиться с вами лично. Ваши померанцы, стоит признать, великолепны. На днях я даже решила, что они из Италии, пока мой повар не сообщил мне, что они выращены лично вами. Примите моё восхищение вашими талантами, – проговорила императрица, и сотни изумлённых взглядов устремились на Бестужеву. Теперь весь двор желал заказывать продукты у графини. А королева тем временем продолжила: – Уверена, что за такими женщинами как вы, наше будущее. Поразительно, как вы умеете вести хозяйство и приумножать ваше состояние, при этом производя чудесные вещи у нас, в России. Я обязательно назначу вас личным поставщиком императорского двора. А ваша севрюга и чёрная икра просто выше всяческих похвал. И, сделав царственную паузу, Лалли добавила совершенно счастливой графине Бестужевой: – Я очень надеюсь, что вы сумеете получить удовольствие от моего бала, ведь вы это заслужили, как никто другой! Уже намного позже, когда свечи бала догорали, а ночной бархат неба расцветили самоцветы фейерверков, императрица Лалли стояла в глубине прохладных зарослей, взволнованно дыша, а рядом с ней князь Радзивилов шептал ей на ушко жаркие признания, и только Её Высочество знала, что за речи заставили её сердечко биться, как маленькой птичке в клетке, а её губки приоткрыться и зардеть пунцовым цветом, приглашая к поцелую. Князь в чёрном костюме корсара был великолепен и строен, и даже лёгкая седая прядь не портила его хищного и властного облика. Его руки уже легли туда, куда не дозволено было дотрагиваться ни одной руке в империи, кроме императорской, и его губы прикоснулись к мочке маленького ушка, до которого нельзя никому было прикасаться. – Пощадите меня, моя королева, – страстно шептал он, и Лалли уже чувствовала, что её бастионы пали. – В час. Жду вас в своей рубиновой опочивальне, – только и смогла прошептать сдавленным голосом императрица, уже убегая прочь от коварного завоевателя, оставив в его хищных руках несколько белоснежных пёрышек и своё пылающее сердечко… В ожидании князя императрица не находила себе места. Она уже миллион раз успела пожалеть о своём решении, но сладкое томление и мука ожидания не давали ей отпустить его. Будь что будет, – решила про себя маленькая Лалли, усаживаясь на свою французскую кушетку. Но тут её рука, бесцельно блуждавшая по вышитому атласу, вдруг нащупала какие-то листки. Не сразу поняв, что это, императрица поднесла их к лицу и увидела заветную надпись: «Бедная Саша. Третий памфлет мадам N», и, не удержавшись, погрузилась в чтение…