Ловкие пальцы князя быстрее любой камеристки избавили меня от камзола и верхней рубашки, под которой у меня совсем ничего не было, даже корсета. – О, cherie, – услышала я его сдавленный стон, когда он увидел мои две белоснежные грудки, не стеснённые никакими одеяниями. – Они божественны, – прошептал он, нежно обхватив мои перси как двух трепетных голубок своими тёплыми ладонями, и я почувствовала, как моё сердце затрепетало в его руках. Сладкие уста князя по очереди обхватывали каждый сосок, осторожно посасывая его, пока низ моего животика наполнялся, как сладким сбитнем, вязкой тяжёлой сладостью. – О князь, прошу вас, – прошептала я, уже не в силах сдерживаться, и мои ловкие ручки уже забрались в его панталоны, высвобождая из плена его прекрасного вздыбленного воина в шёлковых одеяниях. Под моими пальчиками он затрепетал и стал ещё больше расти и наливаться яростной силой, и я, не удержавшись, пала перед ним на колени, как перед античным божеством, разглядывая и поклоняясь ему. – Это он божественен, – промолвила я, запечатлев на его круглом навершии лёгкий поцелуй, и ощутила на языке терпкий солёный вкус. И протолкнула его в свой ротик, не сумев совладать со своими диким и необузданным желанием. Это божество наполнило меня всю без остатка, поглотило меня, пока я всячески ублажала его своим ловким острым язычком. Мои руки сами собой скользнули назад, лаская гладкую упругую кожу князя, и шаловливый пальчик, не удержавшись, пробрался в развилку и скользнул в маленькую тугую дырочку, проталкивая себя всё дальше и глубже. Похоже, мой маневр подарил величайшее наслаждение моему князю, и я почувствовала, словно гигантский фейерверк взорвался в моём ротике, пока Дубицкий крепко прижимал мою головку к своему паху, не отпуская меня и повторяя: – Я тебя обожаю, Кати, я тебя обожаю… – а я сглатывала его солёное семя, извергающееся в меня с невероятной силой. – О любимый, – подняла я на него глаза, полные влаги, и в то же мгновение он вздёрнул меня мощным рывком на ноги, и сорвал с меня мои панталоны, полностью обнажив меня. Ещё одно мгновение, и я, уже стоя на коленях на расстеленной на полу медвежьей шкуре, принимаю в себя сзади его бойца, неистово и без объявления войны ворвавшегося в меня, и подарившего огромное неземное наслаждение, которое я никогда не испытывала прежде. И даже не могла себе вообразить и в самых смелых своих мечтаниях, что такое возможно между мужчиной и женщиной. Крепкие руки удерживали мои бёдра, как круп у норовистой лошадки, пока всё моё тело сотрясали мощные толчки языческого божества, не давая мне вырваться на свободу из его сладострастного плена. Всё моё тело пылало и горело, пока волны неземного блаженства накатывали и отпускали меня. И только очередной вал затихал, и я думала, что всё завершилось, как новый взрыв наслаждения накрывал меня с головой. Отбросив в сторону все приличия, я кричала и извивалась под ударами этого волшебного обжигающего жезла, норовя ещё сильнее прижаться к нему, добровольно сдав все свои бастионы на его милость. – О мой князь, – кричала и стонала я сквозь слёзы счастья, лившиеся из моих очей, пока храбрый Дубицкий вбивал в меня свою огромную сваю. Но вот он замер, прижав меня к своему мощному гибкому торсу, обхватив мои перси, сжав со всей силы соски в своих пылающих ладонях, и сотрясаясь сам от своего извержения, тёплой рекой выплеснувшегося в моё лоно, с благодарностью принявшее его вкусное семя. Нежные пальцы Дубицкого ласкали сладкую складочку между моих ножек, пока я, не желая отпускать его бойца, гладила и перекатывала в ладонях его круглые яички, уже напрягшиеся из-за моих осторожных любовных прикосновений. – Стоило сразиться с медведем ради такого, – пробормотал мой князь, укладывая меня спиной на мягкую шкуру и наваливаясь на меня сверху всем своим тяжёлым гибким телом. – Ты самая лучшая женщина, которая у меня была, – прошептал он мне жарко в ушко, и я почувствовала, как моя дырочка снова изнывает от невыносимого вожделения. – Любимый, – только и успела я ему ответить, как мои бёдра снова широко раскинулись, и его гигантский фаллос начал свой неуёмный и страстный путь во мне. Но вот он вынырнул, покинув моё изнывающее лоно, как ловкий дельфинчик из волны, и его упругий язычок взялся за дело, облизывая и лаская всячески мою складочку. Его тёплые уста на секунду впились в мой крошечный бугорок, чтобы затем отпустить его и продолжить рисовать изысканные узоры кончиком языка вокруг моей дырочки. И только я уже снова почувствовала приближение вершины наслаждения, как князь отпустил меня, усевшись у моих бёдер, и направил своего смелого страстного воина прямо в меня, и я, не удержавшись, посмотрела, как он врывается в мою податливую набухшую плоть, словно разрезая меня пополам. Это зрелище так взволновало и взбудоражило меня, что я более не могла отвести от него взора, подавая свои бёдра вперёд, прямо ему навстречу, словно принимая приветливо в себя сладострастный пиратский фрегат. Дубицкий тем временем продолжал ласкать своим перстом мой бугорок, который рос и набухал под его пальцами, обещая низвергнуть меня в новую клокочущую пучину наслаждения. – Французы называют его маленьким женским фаллосом, – с улыбкой проговорил мой князь на французском, нежно продолжая ласкать мою пуговку, и уже сам весь напрягшийся в предвкушении извержения. – Ах, любимый, я так хочу снова ощутить твой вкус у себя на устах, – почти в беспамятстве пробормотала я, и в то же мгновение сладкая дубинка ворвалась в мой ротик, наполняя его своим соком, пока моё лоно рыдало в сладкой неравной схватке с наслаждением. 11 Обессиленные, но не утратившие свой пыл, мы с Дубицким улеглись спать на нашу большую кровать рядом с мирно почивающим князем Черкесовым. Его грудь мирно вздымалась и опускалась, чело было прохладным, когда я положила ладонь, чтобы проверить, есть ли у него жар, и убедилась, что его жизни ничего не угрожает. Я сама не заметила, как провалилась в глубокий сон, охвативший меня после всех треволнений и любовных экзерсисов прошедшего дня. За окном нашего шале бушевала дикая буря, рыдающая и хохочущая, как стая безумных адских демонов, а в камине потрескивал огонь, дарящий благодатное тепло. Рядом со мной спал любимый человек, подаривший мне самое великое наслаждение в моей жизни. И мужчина, который рискуя собственной жизнью спас меня от дикого зверя, вступив с ним в неравную схватку, и выиграв её. Сумею ли я быть благодарной и отплатить ему той же монетой? Метель за окнами не утихала, и я понимала, что в наших местах в это время года она может затянуться на долгие дни. А в такую погоду отправлять за нами поисковую экспедицию было бы сущим самоубийством. Удалось ли моей Малинке найти путь домой? И если так, что должны были подумать мои домочадцы, увидев кобылку, всю в крови и без своей хозяйки? Поэтому мне оставалось только отдаться на волю Господа и продолжать жить одним днём в нашем затерянном охотничьем домике, благо, что в сундуках мы нашли съестные припасы на подобный случай. В комнате было совсем темно, и угли алыми рубинами догорали в камине, когда я проснулась от странного чувства. Я лежала в кромешной темноте, и моё обнажённое тело гладили и ласкали чьи-то руки. Сначала я было решила, что это проснулся князь Дубицкий и пожелал продолжить нашу любовную игру, которую мы начали с ним накануне, и моё тело с радостью отозвалось на его призыв, я прижалась к нему и поцеловала прямо в уста. – Любимый, – еле слышно, чтобы не разбудить спящего Черкесова, прошептала я, и тут вдруг к своему вящему ужасу и смущению поняла, что это и был князь Черкесов, настойчиво исследующий моё нагое тело под ворохом покрывал. Это его гигантский жезл уже упирался в моё бедро, обжигая его своим огнём, и это он ответил мне в темноте: – Ах, сударыня, как быстро всё же вы решились меня отблагодарить… И его рука уже дерзко раздвинула мои ножки, пробираясь во влажное и пульсирующее углубление между ними. А уста накрыли мои страстным и властным поцелуем, не дав мне возможности промолвить и слово в ответ. Я лежала, прижатая к простыням его сильным гибким телом, словно это не его ранил накануне дикий зверь, и язык князя ворвался в мой ротик, сплетясь с моим в яростной схватке, пока его рука решительно раздвинула мои бёдра, чтобы направить в меня свой победоносный клинок. У меня захватило дух, когда он страстно ворвался в меня, и я издала слабый стон, почувствовав, как меня словно всю разрывает изнутри от сладкой боли. – О, мадам… Моя Кати… – простонал в ответ Черкесов, не выпуская меня из своего сладостного плена и продолжая вбивать в меня свой восхитительный поршень. Всё глубже, всё глубже, всё глубже, пока я не почувствовала приближение волшебной волны наслаждения, подобную той, что я уже пережила не раз со своим любимым князем накануне. Но тут странная мысль пронзила меня: что я сейчас делаю, как не предаю свою любовь к Дубицкому, которую уже успела подарить ему? Что я делаю, принимая и страстно отвечая на ласки второго моего спасителя, сама крепко обхватив его попку своими ножками и прижимая его к себе, не отпуская его и на вершок? Что делает моё тело, пульсируя в сладких муках, и мои губы, шепчущие словно в горячечном бреду: – Любимый… И словно подстёгиваемый моим невольно вырвавшимся у меня признанием, Черкесов усилил свой напор, доводя меня до настоящего исступления, пока я, не в силах сдержаться, начала громко стонать и кричать от наслаждения, кусая его за пальцы, которые он вложил мне в ротик. – Тише, тише, моя милая Кати, – ласково бормотал он, заканчивая свой маленький победоносный поход, пока тёплая струя драгоценного семени не наполнила моё лоно до краёв. Я задрала высоко свои ножки, прижимая колени к грудям, пока князь продолжал поглаживать мои складочки своим фаллосом. И ощущая всю мягкость на своей коже, я испытывала не меньшее удовольствие, чем то, когда он покорял меня изнутри. – А это французы называют маленькой смертью, – вдруг произнёс князь Черкесов, наклоняясь к моему лицу и целуя меня прямо в веки. Я даже на какое-то время забыла, что мы были в постели не одни, и что рядом спал мой любимый. Я повернула голову в сторону князя Дубицкого, чтобы убедиться, что я не разбудила его своими громкими криками, но, к своему ужасу, встретила его пылающий взгляд, словно прожигающий меня насквозь. – Любимый! – вырвалось у меня, когда я поняла, что всё это время он не спал, а наблюдал за нами. – Любите ли вы меня сударыня? – спросил он грозно, привставая со своего ложа, и я, в порыве страсти кинулась ему на грудь, восклицая: – О да, князь! Всем своим сердцем! – и мои губы поцеловали его горячим поцелуем. – Как я могу не любить вас? – чуть ли не со слезами в голосе вскричала я. – Как я не могу любить это божество, которым вы обладаете? – и мои руки схватили его прекрасный фаллос, который, о чудо, снова стал увеличиваться и расти, как по волшебству. И, не удержавшись, я снова припала к его мужскому достоинству страстным и нежным поцелуем, не в силах оторвать от него уста. В моём теле появились словно два органа, дарящих мне наслаждение, о котором я доселе и не подозревала: моё лоно, увенчанное женским маленьким фаллосом, как его называют французы, и мой ротик, в котором, казалось, выросли новые сосочки, чтобы вбирать и обволакивать собой мужской жезл. И пока я ласкала и ублажала Дубицкого язычком, который порхал крыльями бабочки вокруг его княжеского скипетра, я вдруг неожиданно почувствовала, как Черкесов ворвался в мои врата сзади, словно оседлав меня, как норовистую кобылку. Теперь вместо одного, у меня было целых два источника бесконечного удовольствия, которые неутомимо обрабатывали мои две дырочки, как жнецы – своё поле. И чем глубже пронзал меня жезл Дубицкого, тем глубже я ощущала в себе фаллос Черкесова, крепко сжимающего мои лягви и не давая мне вырваться на свободу, которой я и не желала, пребывая в сладостном плену двух мужчин, которых я полюбила всей своей душой… 12 За окном выла, не переставая, вьюга, а мы втроём с моими сердечными друзьями любили друг друга или, как говорят французы: faire d’amour – занимались любовью. До этого дня я и вообразить себе даже не могла, что любовь – это не только бесконечная мука и скука, как случилось у меня в браке, но и бесконечная радость и наслаждение от обладания друг другом. Двое самых изысканных и желанных кавалера нашего государства нашли во мне свою страсть и призвание, и я с не меньшим пылом отдавала им всю себя без остатка. Ведь это самое меньшее, что я могла для них сделать за спасение своей души и жизни. И если в первые минуты я опасалась, что одновременное обладание мною раззадорит в них дух соперничества, и они не смогут поделить меня между собой, наше восхитительное утро, когда я всячески ласкала князя Дубицкого своим ротиком, а в это время Черкесов распечатывал мою заднюю дверцу, смогло примирить двух моих любимых мужчин друг с другом. Ведь тогда им стало совершенно очевидно, что я безраздельно принадлежу им обоим без остатка, и смогу ублажить сразу двоих, не вызывая излишней ревности. Часы в маленьком шале перетекали в дни, а мы так и не могли насытиться сполна друг другом. Стоило только князю Черкесову улечься на нашем ложе, пристраивая меня сверху на свой алый жезл, как и князь Дубицкий мгновенно вспыхивал страстью и победоносно входил в меня сзади, ещё в одно волшебное отверстие для наслаждений, которое я открыла для себя. И если раньше я даже и помыслить не могла, что такое возможно, то сейчас во мне совершенно синхронно двигались два оживших античных божества, нажимая во мне секретные клавиши, как будто играя на клавесине, покусывая мои сосцы и пришпоривая меня, похлопывая по крупу, пока я снова не начинала содрогаться в бесконечном наслаждении. Я открыла для себя восхитительную игру втроём, a trois: ухватив мои вожделенные фаллосы за самое основание обеими своими ладонями, я начинала попеременно их облизывать и целовать, как щербет, который недавно стал готовить мой повар. Не ослабляя своей крепкой хватки, я поглаживала и водила своими кулачками по их натянутым пушечным стволам, не переставая ласкать их язычком. И с детским восторгом ждала, чьё же орудие выстрелит первым, с наслаждением слизывая вкусное gelato с их круглых горячих ядер. А порой, расшалившись, я одновременно засовывала их горящие орудия в свой ротик, одновременно облизывая их, и для меня было высшим наслаждением, когда они заканчивали бой одновременно, и я слышала их глухие сладострастные стоны: – О, Кати… Я тебя обожаю… И я только отвечала им: – А я обожаю вас… Стоит ли говорить, что первое утро, когда я увидела в окне яркое солнце, стало для меня самым ужасным утром в жизни. Я и представить себе не могла, что мне придётся расставаться со своими двумя сердечными друзьями, без которых я даже не могла и помыслить более своего дальнейшего существования… Мы вернулись в нашу усадьбу, где нас встречали как настоящих героев, сумевших выбраться из цепкой хватки смерти, и только мы втроём знали тайну, навеки соединившую нас… Конец – Вы же знаете, дорогая Лалла, что она посмела приехать на наш бал-маскарад? – в возмущении шевеля бровями, произнесла фрейлина Терлецкая, врываясь в покои Её Величества. – Вы о ком, моя милая Аннет? – отложив в сторону своё увлекательное чтение, но всё ещё пребывая в нём, рассеянно переспросила императрица свою подругу. – О графине Бестужевой! – яростно прошипела Терлецкая, в сердцах притопнув каблучком своих шёлковых туфелек. – Это же скандал, это совершенно неслыханно! Мало того, что она почти публично наставляет рога своему мужу! Так она это в открытую делает с двумя любовниками! – Постой-ка, ma cherie, – перебила её императрица, всё ещё с затуманенным взором пребывая совсем в другом месте и времени. – Это не с тем ли князем Черкесовым, с которым ты имела неосторожность делать амуры в позапрошлом году? И который жестоко бросил тебя, воспользовавшись твоей наивностью и добротой? – с лёгкой усмешкой напомнила ей подруга. – По всей видимости, он остепенился с тех пор и хранит верность только одной даме сердца? Графине Бестужевой? – О да, ей, вместе с князем Дубицким, – закатив глаза долу и скривив свой прелестный ротик, ответила Терлецкая.