Антон Морозов: «Я уже и забыл, но спасибо. Ты удивишься, как полярно может меняться настроение и мысли. Кажется, есть человек, с которым бы я хотел оказаться в разных галактиках. Она просто невыносимая. Не знаю, способна ли эта девушка вообще кого-то любить кроме себя, но у нее ужасный характер, и сегодня мы схлестнулись. И это не Элла. Извини, что без подробностей. Сейчас совершенно не хочется думать ни о каком свидании» Нюша Тихуша: «Вторая девушка? Да ты ловелас! И наверняка к ней предвзят. Вдруг ты ей нравишься? По себе знаю, парни часто не видят очевидного». Антон Морозов: «Совсем нет. Так вышло». Нюша Тихуша: «На любовь способен каждый человек, просто ему надо дать шанс это узнать. Ты так не считаешь?». Антон Морозов: «К Дементору это явно не относится. Да, я знаю, что ты фанат Роулинг, но поверь — это самое точное сравнение, когда дело касается этой девушки. Не хочу больше о ней говорить. Завтра в блоге будет новый отзыв на роман — приходи!» Я хотела еще написать Морозову — и о чувствах, и о характере, и о том, что «Глубже в корень надо зреть, Тоша!», но не смогла. Попрощалась коротко, непослушными руками отправляя ответ. В тот вечер мне хотелось, чтобы он говорил со мной, а не с виртуальной Нюшей. Это все напоминало пытку. Следующие два дня я почти не запомнила. Я бегала по три часа на дорожке, пропадала в «Скале» и без спроса брала отцовский мотоцикл — один из двух, чтобы погонять по загородной трассе. И нет, в университет не ходила — не могла. Если бы могла напиться — наверное, лучше бы напилась. — Добрый день, Ольга Павловна, — я поздоровалась с домработницей, возвращая бокал на широкий обеденный стол. — Да, я сегодня дома. — Что-то случилось? Неужели заболела? — всполошилась женщина, и я поспешила ее успокоить, убирая спутанные волосы от лица. — Нет, все хорошо. Учебу в университете я пропускала редко — многолетние часы с репетиторами и занятия танцами с детства приучили меня быть пунктуальной и все планировать заранее, поэтому я нормально восприняла ее беспокойство. А вот на мать взглянула с тревогой. Она в два счета могла раздуть из мухи слона. Мы не виделись почти неделю — утром мама не вставала раньше обеда, по вечерам пропадала в театре, но вот сегодня наши дороги сошлись. Так же, как для меня, утро для нее только наступило. Виола Корсак сидела на барном стуле в домашнем шелковом пеньюаре, без грамма косметики на лице, и держала тонкую незажженную сигарету у своих все еще идеальных губ. Две затяжки. Она сделает две затяжки и погасит ее в пепельнице из тонкого китайского фарфора. Так продолжается уже год. Кто знает, может быть, когда-нибудь у нее и получится бросить. Во всяком случае, мы с отцом этого очень хотели. Я подошла и поцеловала нежную щеку, пахнущую парфюмом. Эта женщина сама была цветком — дорогим и свежим. — Привет, мам. Наконец-то увиделись. Как дела? Голубые глаза взглянули с беспокойством. Мать потянулась и обняла меня в ответ. Скользнула рукой по длинным волосам. — Привет, Огонёк. У меня хорошо, а вот у тебя, похоже, не очень. Что с тобой, Агнешка? Такое впечатление, что ты два дня спала на сеновале, и не одна. — Если бы… Настроение было таким же собачьим, как хвост Гретты, щекотавший ногу, и я вздохнула. Опустившись на стул, схватила из вазы пару орешков кешью и отправила в рот. Не знаю, зачем я сюда пришла, но есть не хотелось. Скорее всего заглянула за передышкой. Я потерялась и не могла себя найти. Мать вопросительно вскинула брови и в раздумье задержала на мне взгляд. Родители у меня, конечно, люди прогрессивные и свободные от условностей, но тему личных отношений, особенно за дверьми спальни, мы не касались никогда. — А… что там Эрик? — мать чиркнула зажигалкой и затянулась. Выпустила дым тонкой струйкой, приподняв подбородок. — Такой красивый, фактурный мальчик. И к тебе не ровно дышит, — заметила между прочим. — Не приезжал? Мне казалось, что вам хорошо вместе. Я пожала плечами — нож Ольги Павловны все так же ровно отстукивал «тук-тук-тук-тук», не отпуская из мыслей Антона. — Не знаю. Нормально, наверно. — Что, так и не помирились? — Да мы и не ссорились. Надоел, и все. Скучно стало, не хочу его держать — зачем? Мне от его фактуры ни холодно, ни жарко. Нож застучал медленнее и тише. Я вспомнила, что Миленка рассказала об Ирке — о том, что у них с Эриком что-то там было, и покосилась на домработницу. Ира была дочерью Ольги Павловны, и кто знает, что она рассказала матери о своих отношениях с Покровским. Мать перехватила взгляд и затянулась сигаретой во второй раз. Выпустив дым, затушила ее в пепельнице и перевела тему. — Так, может, скажешь, в чем дело? — сложила перед собой руки. — Пропуски занятий, отцу не звонишь, внешний вид… Агния, ты меня расстраиваешь, и твоя прическа тоже. Вацлав огорчится, если увидит тебя в таком виде. Ты — наше лучшее произведение, помни об этом в следующий раз, когда решишь обойтись без шампуня. — Мам, перестань, — я скривилась. — То, что работало в девять лет — больше не работает. — И не подумаю. Я вчера звонила Игорьку в салон — он жаловался, что ты отменила маникюр и не назначила новое время для процедуры. — Мама протянула руку и погладила мое плечо. Улыбнулась так, как умела только она — эту улыбку знали тысячи. — Огонёк, убивать в себе женщину — это преступление, — произнесла с ласковым укором. — А отказать такому мастеру — преступление вдвойне! Не знаю, что тебя так расстроило, но не существует причины, по которой ты можешь отказаться от этого священного ритуала и ходить лохматой, особенно возле своего мужчины. И снова перед глазами встал проклятый Морозко — злой и гордый, как неприступная крепость. В очках и с рюкзаком за спиной. Где-то над головой засмеялся Купидон. Провернул стрелу в сердце, так, что оно в тоске заныло. Но хоть мозги не отключил, и на том спасибо. Вот снять бы этот рюкзак, да как шарахнуть им хорошенько по светло-русому затылку, чтобы очки слетели, а глаза прозрели — видишь ли, видит он меня насквозь! Нострадамус очкастый! И сама не ожидала, что признаюсь. Ольга Павловна как раз опускала на стол тарелки с завтраком, когда я неожиданно вполголоса заявила: — А моему мужчине плевать, мам. На все плевать. Он мне не верит — я для него лишь красивая обертка с ужасным характером. Он мечтает выселить меня в соседнюю Галактику и никогда не видеть. — То есть… как это? — мать застыла с салфеткой в руке, так и не дотянувшись до приборов. — Это что, шутка? — растерянно спросила. — Нет, правда. Он физик, измеряет расстояние угловыми секундами и парсеками. «У черта на куличках» — для него недостаточно далеко. — Агния, он что, взрослый? Я встала. Пора было собираться, но прежде стоило успокоить маму. Это я у нее достаточно взрослая, чтобы решить свои проблемы самостоятельно. — Да нет, младше меня на целый день, но упертый. И самый лучший, хоть и дурак! — Спасибо, Ольга Павловна, — я обернулась к присутствующей в кухне женщине. — Чудесная брускетта, но мне пора в «Скалу». — Агнешка, а как же… — Я в «Макдональдсе» что-нибудь перекушу! Уже выходя из дому, подумала о том, что теперь, когда о Кудряшке знают Дита и мама, похоже, моя семья готова к встрече с Морозовым. Осталось только придумать, как его с ними познакомить. Антон — Антон, а какие девушки тебе больше нравятся — светленькие или темненькие? — Умные. — Ну, Тошка! Я же серьезно спрашиваю! Я сидел дома в кухне, поглядывал на часы и пил чай. Кристина сидела за столом напротив, барабанила пальцами по задранной к подбородку коленке и рассматривала меня сквозь румяную сушку. После того, как она надела сушку на нос, я у нее ее отобрал и вернул на тарелку. — А я серьезно отвечаю. Зачем это тебе понадобилось знать, интересно? — Да так. Мы тут с девчонками в школе поспорили, кто Денису больше нравится— я или Вика. Хотим понять закономерность. Ведь по логике вещей, если парень светленький, значит, ему должны нравится темненькие девчонки, и наоборот. Так? Я уже давно перестал удивляться тому, чем забита голова у моей сестры. — Нет, не так. Если судить по твоей логике, тогда рыжим нравятся исключительно рыжие и никто другой. Кристина удивлённо ахнула: — А тебе что, рыжие нравятся?! — Протянула задумчиво: — Как-то я не подумала… Я откусил бутерброд и запил его горячим чаем. Сунул в рот кусок сыра. — Да причем тут я? — пожал плечами. — Я же тебе уже ответил, какие. — Ну да! А если девушка похожа на двойной чизбургер? А если она феминистка или у нее уши лопоухие? Что, все равно, лишь бы умная? — сестра подозрительно прищурилась и подперла подбородок кулачком, не желая во мне разочаровываться. — Да хоть с кольцом в носу! — Ой, Тошка, а тебе что, нравится пирсинг? — к мелкой тут же вернулось настроение и глаза заблестели. — Ой, а мне тоже! А еще татуировки! — она воодушевленно защебетала, помахивая руками: — Череп там, дракон, символы всякие кельтские — особенно у парней! Антон, а давай тебе сделаем одну, а? — сложила ладони вместе у груди и заныла: — Совсем малюсенькую! Ну, пожалуйста! И вот это «пожалуйста» продолжалось уже вторую неделю. — Нет. — Но это же так круто! Я строго взглянул на нее. — А кто-то в космос летает и в шахту спускается, вот это действительно круто. Поверь, там можно и с татуировками обделаться. — А если бы ты влюбился в девушку — сделал бы? Ради любви?!