Вечер давно наступил, на улице уже успело стемнеть, но фонари хорошо освещали новое пригородное шоссе двумя рядами желтых огней. Я любила этот участок дороги. Именно здесь время для меня всегда сокращалось вместе с расстоянием до сжатого мига, а мысли исчезали. Однако сейчас, вопреки привычке, я сбавила скорость до минимума и остановилась у обочины. Заглушила мотор. — Что-то случилось? — спросил Антон. Держал он меня крепко. — Да так, — повела плечом. — Руку что-то судорогой свело. Так некстати! Наверное, Морозов, дальше ты нас повезешь, иначе застрянем. Антон отодвинулся, отпустил мою талию, и сразу стало прохладно без его груди и пальцев. Встав с мотоцикла, он подошел ближе и попросил: — Покажи мне руку. Где болит? Хм. Откровенно говоря, нигде не болело, а очень даже наоборот — на полную силу дышало и чувствовало, особенно когда Морозко стоял так близко. Но на короткую секунду я замешкалась. Этой секунды вполне хватило, чтобы беспокойство из голоса Антона исчезло, словно его и не бывало. — Такая здоровая с виду девушка, — продолжил он серьезно и негромко. — И с чего бы вдруг у нее случиться судороге? На то, что у тебя истощение и обезвоживание, не похоже. — Парень помолчал. — Корсак, ты уверена? Потому что водить я не умею. Я всегда была уверена в том, что делала и чего хотела. А вот играть в слабость не умела, здесь Антон меня поймал. — Ну, ладно, — призналась неохотно. — Ты меня раскусил, Морозов. Нет у меня никакой судороги! — посмотрела перед собой на дорогу. — Просто я подумала, что вот сейчас мы приедем к твоему дому, и ты уйдешь, потому что у меня не останется повода тебя задержать. А мне бы очень хотелось, чтобы ты запомнил этот вечер не только из-за неудавшегося ужина. Я встала с мотоцикла и обернулась к Антону. Улыбнулась ему. — Ну давай же! Садись и держи! — решительно предложила. — Я уверена, что тебе пойдет байк! Морозов смотрел на меня удивленно и растерянно. — Ты серьезно, Корсак? Не шутишь? — глухо спросил. — Конечно! Самое время научиться! Почему не сегодня? Антон колебался, но отнекиваться не стал. Посмотрел на мотоцикл голодным взглядом. ????????????????????????????????????????????????????????????????????????Я знала, что у отцовского «Бэтмена» особая красота и власть над людьми. Тем более над мужскими сердцами. Хотелось бы и мне так быстро покорить сердце Морозко, как за несколько секунд удалось байку. Антон сел и… Вот что-то есть в мужчинах такое, что заставляет их почти сразу овладевать техникой, а ту им повиноваться. Ко мне Морозов прикасался с опаской, а тут сел и сразу же уверенно положил руки на руль. — Теоретически с устройством мотоцикла знаком? Как водить, знаешь? — Да. Я не спешила садиться. — Хорошо. Покачай его под собой, почувствуй. Начнем с малого. Этот красавец спокоен и послушен, сейчас убедишься. Антон повторил. Крепкие предплечья напряглись, а на руле заострились костяшки пальцев. Я сняла и передала парню перчатки. Попросила надеть. Коротко рассказала о контроле над мотоциклом, где что находится и как работает. — Мотоцикл реагирует на каждое твое движение. Главное — не забудь, что это ты им управляешь, а не он тобой. Запомни два вопроса «Как?» и «Когда?», и всегда задавай четкую команду. А сейчас включай зажигание — попробуем сцепление и газ! — Ну, поехали! — сказала через несколько минут, когда мы несколько раз тронулись и попробовали тормоз. И, кажется, Морозко даже не заметил, как я села позади него, прижалась к спине и обняла под грудью. Конечно, у него все получилось — не могло не получиться. Лично я в Кудряшке ни секунды не сомневалась! Он не рвал газ, но держал мотоцикл достаточно уверенно, чтобы в конце наконец почувствовать скорость. Впереди показались огни города, мимо пролетали редкие автомобили… Антон прижался к обочине, затормозил и заглушил двигатель. Отставил подножку. Сняв перчатки и шлем, повесил последний на руль и уперся ногами в асфальт — нам обоим надо было время, чтобы выдохнуть. Я сделала то же самое — надела шлем на руку, сместив на локоть, и затихла. Но Морозова не отпустила. Моя ладонь лежала на груди Антона, в области сердца, и в тишине вечера, сквозь рубашку я услышала, как оно забилось быстрее, а мышцы напряглись. После шлема светлые пряди взлохматились на затылке… Мое собственное сердце билось гораздо громче, когда, не удержавшись, я ласково провела по этим прядям пальцами и приблизила к парню лицо. Прошептала в ухо, сама себя обжигая признанием: — Морозов, сколько ты еще будешь меня мучить, скажи? Ты мне нравишься. Очень! Давай представим, что мы вместе? По-настоящему вместе. Сейчас! Ведь ты обещал… И что на меня нашло? Возможно, вечер и тишина, а возможно, тепло напряженной спины, к которой я прижалась, но в голове словно помутилось. Не хотелось больше ничего говорить. Хотелось только чувствовать — и его, и себя. — Я… п-помню, Корсак, — тихо ответил Морозов, но дыхание у него сбилось. — Послушай… — Что? — Я собирался тебе сегодня сказать… Когда все закончится, я верну тебе деньги. Мне они не нужны. А вот с этим я была категорически не согласна, хоть в душе и зажигались звезды. — Не выйдет, — погладила шею пальцами. — Еще как нужны! Тебе надо ехать и учиться. Заявить о себе! В конце концов, ради своей мечты ты прыгнул с моста и… терпишь меня. Морозов качнул головой. — Нет. Это не так. — Что именно не так? — шепнула. — Мечта или я? Я расстегнула пуговицу на его рубашке, пробралась пальцами под ткань, и парень резко вдохнул полной грудью, когда мои холодные пальцы легли на его горячий живот. — Морозко, помнишь сегодня ты сказал, что не понимаешь меня? — Помню, — от прикосновений к Кудряшке я и сама плавилась — тепло растекалось по телу, закручивалось в жаркие вихри и горячило дыхание. Такого со мной еще никогда не было. — Так вот, я тоже себя не понимаю. Но когда ты рядом, я готова пойти на что угодно, лишь бы тебя удержать. Я знаю, что ты мне нужен, и этого достаточно. Все еще думаешь, что это игра? — Агния… Морозов накрыл мою ладонь своею и крепко сжал, то ли собираясь меня притянуть ближе, а то ли остановить. Он глубоко дышал, и больше не казался ни холодным, ни отстраненным, каким выглядел, когда покидал мой дом. Я прижала лоб к его затылку и замерла, боясь нарушить внутреннюю борьбу Морозко с самим собой. С тем, что он пытался отстоять. И в нашем противостоянии мы проигрывали оба — он мне, а я — его сомнению. Антон — Антон, поцелуй меня… Нам никто не мешает, — легкий шепот мягких губ коснулся слуха, и по телу словно огненный разряд прошел, стиснув легкие. Меня скрутило от одного ее прикосновения и ласки, а от просьбы потемнело в глазах. Никогда не думал, что могу чувствовать желание так ярко и почти болезненно-остро. Как будто остался один только выход — ответить. Я держал ее пальцы в своих так крепко, что мог оставить на ладони следы, но едва ли это понимал. Яд по имени Агния Корсак уже проник под кожу, разлился в крови и стремительно поглощал кислород, лишая меня остатков воли и самого себя. Отчаянно толкая навстречу просьбе. Все, что мне сейчас требовалось — это глоток воздуха… или свободы. Той свободы, которую я, кажется, потерял, и над которой смеялся ее отец. Его дочь действительно делала, что хотела, и делала это со мной. Я не знал, что ответить девушке на вопрос об игре. Еще час назад, сидя в большом доме за столом перед ее родителями — красивыми и успешными людьми, слушая, как много они сделали для единственной дочери и как высоко ее ценят, я дал себе слово, что больше никто и никогда не укажет мне в лицо, как мало стоит мое внимание и я сам. Что мы закончим наш с Корсак договор уже сегодня, потому что завтра каждый пойдет своей дорогой, и этим дорогам судьба разойтись. Что я не настолько глуп, чтобы без лишних намеков не понимать очевидного — их дочь ждет блестящее будущее и блестящий брак, достойный известной семьи. Так что же сейчас? Теперь, когда мы встали с Корсак с мотоцикла и повернулись лицом друг к другу, кажется, мне стало плевать на все. На то, что будет со мной завтра, и на собственное будущее тоже. Я уже ничего не понимал. Агния смотрела и ждала. - Я не думаю, что это игра, — признался девушке. — Я больше не знаю, что думать. Ты… потрясающая и опасная, Корсак! Тебе сложно верить, и не верить нельзя. Ты сама, как мечта, от которой не отказаться. Я хочу представить, что мы вместе… и не могу. Я не только тебя не понимаю, я уже не понимаю себя. Я отступил. Сердце просто рвалось из груди, а тело горело, помня прикосновение ласковых пальцев и теплое дыхание на коже. Слова, которые хотелось заглушить ответом. Она была моей первой девушкой и от нее сносило крышу. Какие к черту барьеры и условности? Здравый смысл? Куда я, дурак, бегу, если уже оказался в капкане? Только будет больнее. Возможно, завтра больнее, но не сейчас. Мне хотелось… Мне так ее хотелось! Она стояла, опустив руки — в одной держала шлем. На открытом пространстве теплый ветер дул ей в спину, и распущенные волосы налетали на щеки. Темные глаза подозрительно блестели, а губы… Идеальные губы красавицы Корсак, о которых мечтал любой парень, хоть раз их увидев, были открыты и ждали. Я сделал от нее три шага, а к ней — один. Больше не думая, только лишь чувствуя! Она сидела во мне занозой. Проросла под кожей и пропитала своим запахом — той самой весны, которая навсегда останется в памяти. Везде, где только дотронься, звенело «Агния… Агния… Агния…» Если это и было сумасшествие, то я оказался не способен с ним справиться. Воздух из легких вырвался то ли с хрипом, а то ли со стоном, когда я схватил ее, притянул к себе и нашел губы. Впился в них так жадно, что нам обоим стало больно от вскипевшего удовольствия, накрывшего обоих. Ладонь обхватила затылок, пальцы зарылись в волосы… Я целовал Агнию так, словно делал это уже сотню раз, но и за сотню раз не насытился. Отключив мысли, только лишь чувствуя.