Я на секунду задумался, потом догнал его и спросил: — Простите, а кем вы работаете? — Я еще никем не работаю, только что освободился, сидел по сто второй… ГЛАВА 2 Я вернулся в отделение. В дежурку уже поступила телефонограмма из Института скорой помощи. Комаров скончался, не приходя в сознание. По предварительному диагнозу — огнестрельное ранение, поражение кишечника, печени, желудка и других органов. Убийство. Если информацию уже передали в Главк, поднимется кипеж. Хотя, может, и не поднимется. Убийство сейчас не редкость, по несколько на дню. Года четыре назад тут бы уже все на ушах стояли, а сейчас — ничего. Дежурный пальцы греет о батарею, помдеж книжку читает. Сейчас заштампуют телефонограмму, и будет она все выходные в книге происшествий лежать до прихода опера, который еще дней через десять отправит ее в прокуратуру для возбуждения уголовного дела. На этом розыск преступников закончится. Но не я эту систему выдумал, не мне ее и менять. Раз такое положение вещей существует, стало быть, оно всех устраивает. Всех, кроме, может быть, потерпевших. Я не имею в виду сегодняшний конкретный случай. Комарову уже ничего не надо. Похоронят за госсчет, квартиру разворуют, если родственников не сыщется, и на этом поставят точку. Был ты, а теперь — нет. Я вздохнул и отправился к себе в кабинет. Выходные пролетели незаметно. Два дня я просидел дома, читая детективы, греясь у самодельного камина и слушая «Европу-плюс». Выходить на улицу в такой мороз чертовски не хотелось. Слава Богу, меня туда никто и не тащил. Со службы не звонили и выполнять долг не приглашали. В субботу я позвонил Вике, одной моей хорошей знакомой, но ее не было — возможно, уехала за город покататься на лыжах с Бинго. Бинго — это ее ньюфаундленд, а совсем не хахаль. Хахаль у нее я, но я на лыжах катаюсь не очень, так же как и на коньках. Утром в понедельник я сидел на сходке у Мухомора (подпольная кличка моего шефа) и слушал информацию за прошедшие выходные. Работа в уголовном розыске, с отделения и до Министерства, начиналась каждый день одинаково — с утренней сходки. Здесь, помимо рабочих вопросов, обсуждались и житейские — у кого что случилось, кто сколько выпил и кто только собирается. Опера, как правило, с грустными минами, слушали нотации руководства, реже похвалы, а еще реже предложения отдохнуть или сходить в ресторан. Я скучающе сидел на стуле среди пятерых коллег по оружию и слушал сводку. — Кирилл, — обратился ко мне Мухомор, — я огнестрельное тебе отписал, Филиппов заболел, что-то с горлом. Ты, собственно, и выезжал, объяснять ничего не надо. «Весело, — подумал я, — у Женьки горлышко, видишь ли, заболело, а я его убийство раскрывать должен. Я ему после сходки позвоню, устрою разгон. У меня тоже горло болит». Но с Мухомором спорить не имело смысла, только лишний раз выслушивать лекцию про низкую раскрываемость. — Там выходы есть какие-нибудь? — Не знаю, как насчет выходов, но вход там хороший, в полживота. — Все остришь? Доостришься. Конец года, а ты со всеми долгами рассчитался? Дела оперучета все завел? Смотри, чтобы как в прошлом году не было, из-за тебя одного все отделение вздрючили. Ну, это, конечно, перебор, в том году никто вовремя бумаг не сдал. Но Мухомору тогда точно влетело. Вот он теперь и перестраховывается. Черт с ними, с преступлениями нераскрытыми, за них сейчас не так долбят, как раньше. Но вот за дела незаведенные по головке не погладят. А кому эти дела нужны? Точно не мне. Дела — это страховочный вариант для начальства. Если приедет проверка — можно сослаться: «Вот Ларин дело завел, его и проверяйте». А не будет дела — тут Мухомору отвечать придется. Поэтому он и бесится. Кто, интересно, вообще эти дела придумал? Зачем — это понятно. Это своего рода крюк для подчиненных. Надо кого-то срочненько с должности скинуть — приезжает проверка и начинает в делах ковыряться. Что-нибудь да накопают. А если дел не будет, то и покопаться не в чем и зацепиться не за что. А так полистали, посмотрели и придрались: «А почему этой бумажки нет, а почему той нет? Не умеете руководить, значит. А раз так — освободите место». Операм при этом тоже достается. Стало быть, для одних дела — палка, плеть, для других — страховка, а для третьих — заваленные макулатурой сейфы. Как же без дел? Нельзя… — Все понял? — перебил плавный ход моих мыслей Мухомор. — Все. Сидевший напротив опер Шурик Антипов улыбнулся. Шурик у нас молодец, все бумажки вовремя пишет, правда, не раскрывает ни фига, но почему-то во всех приказах на поощрение присутствует. Как ему это удается? Наверно, люди, умеющие хорошо писать бумажки, нужны любому начальнику, а потому их ценят. — Между прочим, там канцелярия обижается — у Ларина больше всех долгов, — как бы невзначай вставил он. «Ну, спасибо, Шурик, — подумал я, — добрая душа. Тебе-то что, есть у меня долги или нет, сиди в своем протапливаемом курятнике и не высовывайся». — Слышал, Ларин? Чтобы к пятнице ни одной бумаги за тобой не было. Понял? Сам проверю. — Понял, понял. — Ничего ты не понял. Я это от тебя каждый день слышу. И потом, почему тебя постоянно на рабочем месте нет, почему тебя все время искать надо? Куда ты ныряешь? И заморочки с тобой вечные. Только и слышу — Ларин, Ларин. Значит так, если до пятницы не отчитаешься — можешь искать новую работу. Ты меня со своими выкидонами достал. — Александр Иванович, — обратился затем Мухомор к Антипову, — звонили из РУВД, просят до Нового года одного человека в квартирную группу. После сходки отправляйся, поработаешь там. — Хорошо, Георгий Павлович. «Вот так, — вздохнул про себя я. — Шурика в РУВД бездельничать, водку жрать в квартирной группе, а другие его материалы рассматривать должны и убийства раскрывать». После сходки я направился прямиком в дежурку, получил телефонограмму, вернулся в кабинет и задумался. Банщика, конечно, грохнули не из-за разбросанных презервативов и совсем не за то, что он имел задолженность по кварплате. Выстрелить в человека картечью в упор можно только за большую обиду. Не думаю, что кто-то просто испытывал боевые качества ружьишка, используя Комарова в качестве мишени. То, что он оказался в столь поздний час перед подъездом, да еще и в домашних тапочках, тоже давало пищу для размышлений. Спустился он явно с дружескими намерениями, надеясь на ответное чувство. Но что-то там не вышло, поэтому Миша назад не поднялся, а оппонент укатил в серебристом «Опеле». В какой же бане он имел честь служить в почетной должности сторожа? Эта задача не вызвала у меня особых проблем. Я достал телефонный справочник, свой блокнотик и. путем сличения, вычислил совпадающий телефон. Банька была на Литовском проспекте, недалеко от дома Вики. Отличный повод навестить любимую. Кстати, раз уж мне отписали этот материал, я имею полное право полечить свое больное горло, посетив парную в рабочее время. Проведу, так сказать, разведку боем. Нет ничего более приятного, чем с мороза зайти в жаркую парилку и пошлепать веником по своему хилому организму. Ну а потом можно и насчет Комарова с кем-нибудь перекинуться, глядишь и расскажут, за что его порешили. Я открыл один из ящиков стола, достал оттуда дежурное полотенце, мочалку и мыло, упаковал все это в «дипломат», отметился у Мухомора, сказав, что еду работать по убийству, и вышел на улицу. Морозный воздух, щекоча ноздри, неприятно устремился в легкие. Подняв воротник, я побежал на остановку. Несмотря на то, что «час пик» уже, в принципе, прошел, народу было многовато, но я без проблем втиснулся в трамвай, прижав «дипломат» к груди. Трамвай, однако, не трогался. Двери с шипением пытались закрыться, потом опять раскрывались, впуская очередную порцию морозного воздуха. Повисшая на подножке дамочка отчаянно пыталась проникнуть в вагон. Водитель включил микрофон и прокричал: «Гражданочка, давай — или туда, или сюда, не держи двери». На даму эти слова впечатления не произвели, она лишь с большей силой уперлась в широкую спину стоявшего перед ней пассажира. «Не понимает, — ухмыльнулся в микрофон водитель. — А ну, кому сказано, слазь! Дай двери закрыть, иначе не поедем». Реакция — ноль. Женщине очень не хотелось возвращаться на остановку. «Ладно, — произнес водитель, — поехали, замерзнет — сама отвалится». Трамвай наконец тронулся. Минут через сорок я был уже на Лиговском проспекте, нашел баню, купил номер в первый класс без бассейна и, сдав в гардероб свой тулупчик, прошел в мужское отделение. Временем-то я особо не располагал, поэтому, погревшись в парной и поболтав с пенсионерами о политике и трудностях быта в переходный экономический период, я обсох, некоторое время понаблюдал за персоналом, купил у спекулянта бутылку пива и пошел искать директора. Найдя его апартаменты, я постучался, зашел в кабинет и постарался широко улыбнуться. Директором, судя по юбке и прическе, была женщина, и женщина очень симпатичная, чем-то напоминающая Шэрон Стоун. Приятной наружности соответствовал не менее приятный голосок, прожурчавший: «Вам кого?» Я, разумеется, не стал дожидаться повторения вопроса, а посему представился, присел на единственный стул и осмотрелся. На одной из стен висела реклама сауны, на которой был изображен здоровенный дядька, массажирующий спину стройной мадам, возлегающей на полатях. Внизу имелась надпись о пользе массажа и сухого пара. Я мысленно представил себя на месте мужика и решил, что долго я б на такой работе не выдержал по чисто физиологическим причинам. — Простите, а как вас по имени-отчеству? — Татьяна Васильевна. — Я полагаю, вы заведующая баней? — Ну да, разумеется. Что-нибудь случилось? — Да нет. Хотелось бы навести справочки об одном вашем стороже — Комарове Мише. Кто он и с чем его едят? — Он натворил что-нибудь? — Я думаю, что да, иначе чего ради в него стрелять из ружья? Татьяна Васильевна резко изменилась в лице. — Он жив? — Не совсем. Умер в пятницу. — А я думаю, почему он на работу не вышел, решила, что заболел. — А в чем его обязанности заключались? Татьяна Васильевна достала из сумочки пачку сигарет и прикурила. Пальцы слегка дрожали. — Он обычный сторож. — А что, у вас есть что сторожить? — А как же — киоск внутри, бар, автоматы игровые, фены, банные принадлежности всякие — белье, мыло. В общем, много всего. Сигнализации у нас нет, в прошлом году две кражи через окна были. Вот мы и наняли сторожа. Вернее, четверых. Баня большая, охраняют ночью вдвоем. Потом другая пара. Работают через день, — Комаров с постоянным напарником работал? — Да, с Максимовым Сережей. Кстати, его тоже вчера не было. Я домой звонила, а там никто трубку не берет. — Ну, наверное, его тоже застрелили, — мрачно пошутил я. — Не смешно. Я пожал плечами. — Данные-то Максимова у вас есть? Адрес? — Да, конечно. — Татьяна Васильевна открыла журнал и продиктовала мне адрес. — Еще вопрос. Как вы их нашли, ну, наняли? По объявлению или еще как? — Сергея, кажется, наш продавец привел. Он пивом торгует на этаже. А Миша — знакомый Сергея. — А кто у нас продавец? Татьяна Васильевна явно нервничала. Может, конечно, ее смущал мужик на плакате, а может, и мой проницательный взгляд. Но это вряд ли. Голых мужиков она, слава Богу, видела каждый день, а взгляды ментов — вещь приятная. Значит, причина дрожащих пальцев и бегающих глазок в чем-то другом. — Кто продавец? Ну, парень как парень, как все. Торгует пивом, и все. Ничего плохого сказать не могу.