Ну, приехали наши, пошептались с теми и решили — половину стоимости тачки возмещает хозяин, а половину — мы с Лехой. Сечешь? А это восемь тонн! Баксов, мать их! То есть нам с Лехой по две тысячи с носа навесили. Мы погоревали, попили. Здорово нас обули. Все, что заработали, пришлось отдать да еще столько же осталось. Меня потом приятель-то надоумил: «Что ж вы, дураки?! — говорит. — Так же всех обувают, и не только с машинами. Баба-то с вашей крышей заодно была. Дали вам немного приподняться, а потом сами же и опустили». Короче, свалили мы со стоянки, стали снова дыру искать. Я опять на шашлычки пристроился, торгую помаленьку бараниной собачьей. Должок отдал, вот сейчас даже на пиво хватает. — Не боишься? — А я ж аккуратно. Это дураки прямо тут же головы собачьи бросают. Да и не наглею слишком. Так, пару кусочков на шашлык, остальное — чистое мясо. Ну, нормальное, в смысле. Вот. А Леха в банк сунулся. Понятное дело, по блату. Допрыгался, мудак. Роскоши захотелось. — У него были знакомые в банке? — Да, парень какой-то. Я их видел как-то вместе. У Лехи дома. Зашел курева стрельнуть. А они сидят, коньячок сосут, анекдотики травят. Леха мне потом сказал, что это тот самый, из банка. Я спрашиваю: «Где скорешились?» А он: «Дружок мой по зоне. Нормальный парень». Но много не трепался, не хотел, видно. Сказал, что приятель сейчас в банке ошивается, узнал, что у Лехи проблемы с работой, вот и предложил подсуетиться. — Интересно. Я, вообще-то, всех в банке знаю. Ну-ка, опиши, как он выглядит? — Да такой, обычный. В костюмчике сером, в галстуке. Причесон зализанный, как у Борьки-президента, на пробор. — А лет сколько? — Как тебе. — Имя не говорил? — Не помню. «Черт, — подумал я, — в нашем банке все как один с проборами и в костюмах». — Ладно, это не столь важно. Леха не говорил тебе, что в день убийства ожидается большая сумма в кассе? — Не, не было. — А кому-нибудь мог сказать? Он любил язычком ля-ля-ля? — Водилось. Направо-налево. — Он вроде тачку собирался брать? — Трепал. Я сомневаюсь. На какие? Только с долгом рассчитались. — Ну, мало ли? Подхалтурил втихаря. (Это уж точно, подхалтурил.) — Он бы мне сказал. — Смотря что за вариант. Вовчик пожал плечами и вновь приложился к бутылке. Наконец, отлипнув от нее, он громко выругался: — Старое, мать их! А как свежее толкают, суки. — Ну ты, между прочим, тоже не идеал в торговле. — Гхм… Верно, вообще-то. Да, рынок дело такое. Кто кого. Вон, курей по телеку показывают — из Америки летят. А у нас участок в области рядом с птицефабрикой. Так какие-то чуваки взяли по дешевке и выкупили ее. А потом — тракторами с землей сровняли. Вместе с курями. Прямо в торф, живьем. Курицы по всему лесу носились, их дачники собирали. Вот тебе и рынок. Почему? Потому что для кого-то эти американские курочки несут золотые яички. Доходит? Так что я еще по-божески со своими шашлычками обращаюсь. Я прервал выступление Вовчика очередным каверзным вопросом: — Он показывал тебе бабки где-то за день до смерти? Вовчик чуть вздернул подбородок: — Было… — Валюту? — Да-а. — Ну-ка, ну-ка. — Да обычное дело. У нас кафешка на углу, знаешь? Ну, там в разлив продается. Пошли с Лехой по сто дерябнуть. Делать нечего было. Взяли коньячку, водки побоялись, она там, чувствую, подвального разлива. А я как раз на мели был, решил у Лехи занять. Обычное дело. А Леха раз из кармана «лопатник» — черный, блестящий такой, с машинкой счетной внутри. Крутой, короче. Открывает, а там пачка «зеленых» с палец толщиной. Правда, как оказалось, мелочью, по пять да по десять. Но все равно круто. Ну и наших немного — пара полтинников. Я присвистнул — откуда взял бумажник с баксами? Он припух чего-то, спрятал в куртень, отвечает — не мой, сменщик на работе в будке оставил, завтра верну. Я поверил. У Лехи отродясь такого бумажника не было, и покупать бы он вряд ли стал. У него свой был. Коричневый такой, старенький. Я вспомнил Лехин кошелек. Действительно, коричневый. После того как у Сергеевны из кабинета пропали ее денежки, все работающие в магазине стали внимательно относиться к своим наличным. Пару раз, когда Леха уходил курить, я видел, как он закладывал свой кошелек за батарею в будке, боясь оставить деньги в куртке. Джинсы у него были узкие, неудобно было кошелек с собой таскать. Сейф же он никогда не закрывал ввиду тугости замка и собственной лени. Очень деловой подход. Там не мое, упрут — не страшно. За сохранность он не отвечает. За сохранность — вот, охрана отвечает, она тут для этого и поставлена. Сторожить. — И больше не видел «лопатника» этого? — Не, не видал. — Я слышал, деваха у Алексея имелась? — Да, Анька, наверное. — Как, серьезно у них? — С Анькой серьезно?! Скажешь! Ее полдвора поимело. Просто у Лехи денежки завелись, вот она к нему и прилипла. Шкура… — Телефончик не дашь? — Ради Бога. Вовчик достал из серванта ученическую тетрадь и продиктовал мне телефон. — Она как, не из породы диких скакунов среднего Запада? — Послать может. Но так, больше для понта. Я помолчал немного. Вовчик наконец допил свое пиво и поставил бутылку за диван. Его разные носки вносили явный дискомфорт в атмосферу домашнего уюта. — Владимир, а что у нас с головой? В смысле прически? Конкурс парикмахеров? — Какой там конкурс! Вчера в ларьке шампунь купил. Красивый такой, с рекламой. Мол, лучшее средство от перхоти. Во, решил, как по телеку — одну половину помою мылом, а вторую — шампунем. Результат сам видишь — перхоть осталась, волосы исчезли. Ты думаешь, я бритвой так выскреб? — Так, может, это наоборот — средство от волосатости? Или лохматости? Для собак, естественно. — Черт его знает. Я в английском слаб. — Я б тебе советовал и вторую половину вымыть. Иначе как-то не смотрится. Не, в принципе, не так уж и худо, но не смотрится. А носки почему разные, друг мой? — А, так… Я ж дома. Глава 8 Дорога вдоль набережной была в инвалидном состоянии. Это особенно чувствуется, когда сам сидишь за рулем. Раньше я, как правило, ездил по ней в качестве пассажира и ничего подобного не замечал. А сейчас… Ох, черт, еле вывернул. Только успевай объезжать ямочки размером с колесо, не то само колесо в ямочке так и заночует. А говорят, как приятно думать в машине. О большом и светлом. Дурак, кто так говорит. Лично я математически рассуждаю — как бы мне доехать до набережной из пункта А в пункт Б и не угробить Женькин «жигуль». Машина старая, ко всяким неровностям относится болезненно, со скрипом. Евгений мне, случись что, скажет большое и светлое спасибо. Ну и к тридцати «лимонам» приплюсует мне иск тонн так в триста-четыреста за ремонт подвески. Так что, несмотря на цейтнот во времени, я не гоню, спокойно объезжаю препятствия и пытаюсь, насколько это возможно, обсудить сам с собой итоги переговоров на среднем уровне. Бедолага Леха относился к той категории лиц, чей жизненный принцип заключается в простенькой формулировке: «Если от меня чего-то хотят, значит, я чего-то стою, а раз я чего-то стою, то почему я должен стоить дешево?» Людей с таким принципом весьма легко использовать как наживку, как инструмент или как приспособление. Как одноразовый шприц. Пальчиком поманил, бумажку показал, бросил что-нибудь типа: «Ну, парень, да ты крут…» — и считай, «инструмент» в твоем полном распоряжении. Ну а после отслуживший свое инвентарь мы с легким сердцем выбрасываем на помойку или уничтожаем, что иногда значительно удобнее. Особенно если «инструмент» начинает вдруг отклоняться от заданной программы и может запороть продукцию. Леха, будучи не в меру болтливым и самоуверенным типом, теоретически мог отклониться. Так-с, товарищ Ларин, вас опять в дебри понесло. Прямо производственное совещание. Только кульмана с чертежом не хватает. Меньше теорий. Теории нужны лишь тем, кто не хочет заниматься практикой. Кто слишком часто устраивает перекуры. Все, совсем свихнулся. Трасса наконец ушла от набережной, но лучше от этого не стала. Проехав еще пару кварталов, я добрался до своего магазина и, заперев машину, спустился вниз. На моем стульчике сидел сегодня Юрок; Лизка, по обыкновению в новом платье, пыталась всучить женщине-покупателю сломанный корейский фен; Сергеевна дымила через приоткрытую дверь кабинета; Лехин напарник в будке что-то считал на калькуляторе. Обычный деловой режим. Кивнув Юрке и Лизке, я зашел в будку.