Слушая оперативника, Илья делал быстрые пометки в своем блокноте, затем, не выдержав, удивленно пробормотал: – Ну очень интересно. – Не то слово, – фыркнул майор. – Ну что, я продолжаю по этой теме работать? – Конечно. Ты уже сколько детективов опросил? – Шестерых, вот шестой мне все и поведал. – А сколько их всего у тебя? – Вроде как восемь, во всяком случае, других в базе данных нет. – Хорошо, – кивнул Лунин, – опроси двоих оставшихся и отзвонись мне обязательно. – Непременно, – пообещал Вадим, – только, Илюха, я уже сегодня не успею. У нас с парнями футбол. Я хотел свалить немного пораньше. – Футбол – это, конечно, серьезная причина, – вздохнул Илья, – ладно, до завтра терпит. Сам он с детства недолюбливал игровые виды спорта, особенно футбол, поскольку поле, на его взгляд, было слишком велико и бежать за мячом приходилось слишком долго. Причем сам Илья всегда добегал до мяча последним и, как правило, в тот момент, когда надутый воздухом кусок кожи уже оказывался на другом краю футбольного поля. Гораздо больше Илье нравились шахматы. Они никуда не убегали, да и вообще, все их перемещения по доске подчинялись логике. Не всегда логике Лунина, поскольку в шахматы, как правило, играют два человека, но это было и не важно, поскольку именно тот, чья логика была лучше (можно даже, наплевав на тавтологию, сказать, логичнее), тот в конечном итоге и одерживал победу. Единственным недостатком шахмат, во всяком случае, шахмат спортивных, соревновательных, были часы – прямоугольная пластиковая коробка с двумя циферблатами и торчащими на верхней панели кнопками, нажимая на которые можно было остановить или вновь запустить движение стрелок на циферблатах. Конечно же, проблема таилась не в самих часах как таковых, а во времени. Времени, отведенного на обдумывание ходов, всегда оказывалось слишком мало, мало для Лунина, любившего погрузиться в неторопливые поиски лучшего хода, обдумывание предполагаемых ответных действий противника, а затем и своих собственных, последующих контрдействий. Если бы стрелки на часах двигались чуть медленнее, Илья имел бы все шансы стать если не чемпионом, то хотя бы мастером спорта по шахматам, но, поскольку время в часах жило в своем собственном, давным-давно устоявшемся ритме и логике Лунина не подчинялось, чаще всего ему приходилось торопливо сводить к ничьей несомненно выигрышные, а то и вовсе терпеть поражение из-за так некстати упавшего флажка на своем циферблате. – Я кольца купил, с творогом. – Илья сунул в руки отцу пластиковую упаковку и, усевшись на стоявшую в тесной прихожей табуретку, начал стягивать с ног ботинки. – С творогом – это хорошо. Пойду чайник поставлю. – Я тебя в комнате подожду! – крикнул Илья вслед удаляющейся на кухню спине. Отец ничего не ответил, но этого и не требовалось. Молчание, во всяком случае, так казалось Илье, устраивало их обоих. Вот уже много лет, после того как родители развелись и отец стал жить отдельно, Илья приезжал к нему примерно раз в месяц для того, чтобы просидеть час на старом продавленном кресле, молча глядя на стоящую на столе пустую чашку. Возможно, когда-то, лет двадцать назад или больше, кресло не было ни старым, ни продавленным, но если такое и было, то слишком давно, для того чтобы остаться в памяти. Возможно даже, что когда-то, очень давно, точно больше чем двадцать лет назад, им было о чем поговорить с отцом, у Ильи даже все еще оставались обрывочные детские воспоминания об этих разговорах, хотя подробности уже почти стерлись из его памяти. Помнил лишь, что отец мог дать ответ на любой его вопрос, ухитрившись при этом процитировать кого-нибудь из древних мудрецов или продекламировав стихотворный отрывок, подходящий к избранной теме. Все это осталось в прошлом, таком далеком и размытом, что даже неясно, как оно когда-то могло быть настоящим. Теперь все разговоры свелись к тому, что отец задавал лишь один вопрос: «Как у тебя дела, Илюшенька?» – а Лунин из раза в раз сообщал, что у него все неплохо, мучительно выдавливая из себя фразы так, чтобы растянуть свой бессодержательный ответ хотя бы минут на десять. Затем Лунин привычно интересовался здоровьем отца, на что тот, беззащитно улыбаясь, произносил всегда одну и ту же фразу: – Ты же видишь, Илюшенька, я еще жив, значит, ничего пока не изменилось. После того как пытка общением заканчивалась, они оба замирали в глубокой задумчивости, стискивая в руках чашки с уже остывшим чаем. Отец сидел, неподвижно уставившись в беззвучно работающий телевизор, Илья же, откинувшись на спинку кресла, переводил взгляд от висевших напротив настенных часов на располневшее, отечное лицо отца, а затем вновь к циферблату, чтобы убедиться, что время, определенное для того, чтобы визит не считался слишком коротким, еще не вышло. Иногда они играли в шахматы. Последние несколько лет Илья стал иногда выигрывать, но своим победам почти не радовался, понимая, что вызваны они вовсе не ростом его собственного мастерства. – У меня к тебе просьба, – шахматные фигуры с грохотом посыпались на журнальный стол, – я хочу, чтобы ты посмотрел одну незаконченную партию и сказал, кто все же там выигрывает. – И как я тебе скажу? – Отец словно нехотя оторвал взгляд от экрана телевизора. – Столько фигур, это даже не эндшпиль. – Мало ли, – Илья поправил белого короля, – вдруг есть какая-то комбинация. Посмотри, если время будет. Илья прекрасно знал, что после второго инфаркта отец почти не выходит из дома, проводя день за днем перед телевизором на еще более продавленном, чем кресло, диване. – Время, – отец вздохнул, внимательно вглядываясь в расставленные на доске фигуры, – сколько у меня еще его осталось? – Прекращай. – Илья фальшиво улыбнулся и еще более фальшиво произнес: – Ты еще до ста лет доживешь. – До ста? – Отец скептически взглянул на него. – А зачем? Не найдя что ответить, Илья тоже уставился в шахматную доску. – Не знаешь? – Отец грустно усмехнулся. – Скажи тогда хоть, кто ходит. Белые? – Черные, – покачал головой Лунин, – ход черных. Вернувшись домой, Лунин переоделся и отправился на традиционную вечернюю прогулку с Рокси. Благодаря Рокси Илья и обнаружил установленную за ним слежку. Вечер выдался на удивление теплым, и Лунин вместе с болонкой отправились гулять в городской парк, расположенный в нескольких кварталах от их дома. Илья, как обычно, шел не глядя по сторонам, погруженный в свои мысли. Предоставленная себе Рокси то убегала на несколько десятков метров вперед, то отставала, увлеченная взаимным обнюхиванием с очередным представителем семейства лающих и четверолапых, с которым, вне зависимости от породы и гендерной принадлежности, болонка быстро находила общий язык. Вспомнив о том, что где-то впереди рискует затеряться ее неуклюжий двуногий друг, Рокси с лаем устремлялась вперед. Догнав Лунина, она совершала вокруг него стремительную петлю и, убедившись, что с хозяином все благополучно, вновь мчалась неизвестно куда. Во время этих, безусловно наполненных глубоким, понятным ей одной смыслом, метаний чувствительный нос болонки несколько раз улавливал один и тот же запах. Запах одного и того же человека, идущего вслед за ними, но все время отстающего метров на тридцать, а то и на все пятьдесят. Ничего необычного или заслуживающего пристального внимания в этом не было, в парке было не так много дорожек и гуляющие частенько тянулись друг за другом, идя по одному и тому же маршруту. Любопытным болонке показалось лишь то обстоятельство, что запах этого незнакомого любителя прогулок она почувствовала сразу же, как только выбежала из подъезда. Странным было и то, что до сего дня этого человека она в парке не встречала, хотя почти все гуляющие, а это, как правило, либо собачники, либо пожилые супружеские пары, были хорошо ей знакомы. В конце концов, врожденное любопытство и тяга к общению взяли вверх, и Рокси устремилась прямо к ногам незнакомца, стыдливо застывшего возле молодой ели в нескольких десятках метров от погруженного в свои мысли Лунина. Подбежав к мужчине, а незнакомец оказался невысоким худощавым мужчиной в спортивном костюме и бейсболке, болонка приветственно тявкнула. К ее удивлению, мужчина не выразил никакой радости от возможности столь приятного знакомства, наоборот, попытался придать своему невзрачному лицу угрожающее выражение и издал странный шипящий звук, что-то среднее между «Тсс!» и «Кыш!». Поняв, что мужчина глуповат, Рокси попыталась более доступно объяснить ему всю доброжелательность своих намерений, отчего залилась оглушительным звонким лаем и даже один раз подпрыгнула, давая понять, что рада встретить в парке нового любителя вечерних прогулок. То, что произошло потом, по мнению Рокси, было не просто ужасно, а не вписывалось ни в какие рамки здравого собачьего, да и человеческого, смысла. Издав еще один, более громкий, шипящий звук, незнакомец ударил болонку ногой, отчего ее маленькое белоснежное тельце взмыло вверх и отлетело в сторону на несколько метров. По счастью, на пути летящей собачонки не встретилось острых торчащих веток, и она приземлилась на покрытую опавшей хвоей землю, не получив никаких серьезных повреждений, за исключением перенесенного ею нечеловеческого унижения. От обиды и возмущения на несколько мгновений Рокси потеряла дар речи, а когда они вновь объявились, воспользовалась ими на всю катушку. Услышав возмущенный и одновременно испуганный лай болонки, Лунин обернулся и, не теряя ни мгновения, помчался на выручку своей любимице. Очевидно, в планы обидчика не входило более близкое знакомство с хозяином вздорной собачонки. Не ожидал он от Лунина и той стремительности, на которую вдруг оказалось способно неуклюжее, мешковатое тело. Коротко выругавшись, мужчина мгновенно скрылся в густых еловых зарослях, почти примыкавших к прогулочной аллее, и все же этого одного короткого мгновения Илье хватило, чтобы не только заметить незнакомца, но и понять, что где-то он это малоприметное лицо уже видел. Большую часть пути домой Лунин нес Рокси на руках. Никакой особой нужды в этом не было, болонка была совершенно здорова. Но, во-первых, так было спокойнее самому Лунину, а во-вторых, сидеть на руках очень нравилось самой белоснежной красотке. В теплых мягких объятиях было так удобно изображать жертву грубого мужского насилия, что Рокси не могла удержаться и время от времени жалобно поскуливала, а затем страдальчески тыкалась носом в большую лунинскую ладонь. Уже подходя к дому, Илья вспомнил, где именно и при каких обстоятельствах он видел обидевшего Рокси мужчину. Пару месяцев назад Лунин напросился поехать вместе с Зубаревым на задержание. Никакой необходимости в этом не было, вся доказательная база по делу была уже собрана. Можно было спокойно посидеть пару часов в кабинете, попить кофе, попытаться пройти еще один уровень в недавно закачанный на телефон чемпионат по керлингу, а уже потом приступить к допросу любезно доставленного задержанного. Но в тот день Лунину было скучно, а точнее, невыносимо одиноко. Всего за пять дней до этого, вернувшись из Одинска, он узнал, что от него ушла Светочка, и всего четыре дня назад он принял окончательное решение, что не будет пытаться ее вернуть. В общем, уже пятый день Лунину было тоскливо. То обстоятельство, что за эти четыре дня ему, совместно с Вадимом, удалось раскрыть очередное убийство, конечно, немного радовало, но все же этой радости почему-то не хватало, чтобы хоть на минуту рассеять окружающее его уныние. – Мне бы пострелять. – Илья с надеждой взглянул на приятеля, но Зубарев поспешил его разочаровать: – Илюха, тогда тебе в тир. Сегодня, думаю, все будет тихо. Насколько я знаю, у клиента никакого оружия в доме нет. Так что тихо заходим, тихо пакуем, тихо уходим. – А вдруг он будет сопротивляться, – мечтательно предположил Лунин, – в конце концов, на кухне у него наверняка есть нож. – Сопротивляться? – ухмыльнулся Вадим и грозно хрустнул костяшками пальцев. – Лунин, максимум, что могу предложить из развлечений, – я скажу ребятам, они клиента придержат, а ты лично наденешь на него наручники. Годится? – Годится, – безысходно кивнул Лунин, подумав, что можно было остаться и в кабинете. Когда микроавтобус с группой захвата остановился у подъезда пятиэтажного дома на окраине города, к машине быстро подошел невысокий худощавый человек. Он пожал руку Зубареву, негромко произнес несколько коротких фраз, а затем, кивнув всем на прощание, так же быстро удалился. – Хорошо наружка сработала, – Вадим обернулся к командиру группы, – клиент дома один. Второй подъезд, третий этаж, тридцать первая квартира. Окна выходят на противоположную сторону. Ну что, работаем? Лунин прижал к себе задремавшую Рокси и огляделся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, он прошелся вдоль дома, внимательно разглядывая припаркованные машины. – Работаем, значит, – пробормотал он, возвращаясь к своему подъезду. От звука его голоса Рокси проснулась и широко зевнула ему в лицо. Потрепав собачонку за ухом, Лунин потянул на себя железную дверь. Что же, это, конечно, очень неприятно, когда за тобой установлено наблюдение. С другой стороны, если наблюдение уже есть, то лучше знать о его существовании, чем пребывать в неведении. А значит, если рассуждать подобным образом, прогулка вполне себе удалась. Впервые за последние два дня Лунин улыбнулся. Голос Илья услышал сразу, как только вошел в подъезд. Остановившись, он с недоумением огляделся по сторонам в поисках источника звука, но так ничего не обнаружил. Неожиданно стало тихо. Лунин уже хотел подняться к лифту, когда со стороны висящих на стене почтовых ящиков вновь донеслось: «Я был когда-то странной игрушкой безымянной…» Подойдя ближе, чтобы проверить свою догадку, Илья убедился, что мелодия рвется наружу именно из его почтового ящика. Отперев его, Лунин достал вновь замолчавший смартфон и поднес его ближе к лицу, чтобы разглядеть как следует. В этот момент смартфон пискнул и на экране появилось короткое уведомление: «У вас одно новое сообщение». Прочитав его, Лунин вновь улыбнулся. Все шло в соответствии с его планом. Два часа спустя, когда темнота уже начала обволакивать городские кварталы, Илья Лунин вновь вышел из квартиры. На этот раз он был один. Перед уходом Лунин включил в комнате телевизор и прикроватный светильник. Конечно, вряд ли кто-то сможет заглянуть ему в окно девятого этажа, но, возможно, отблески мерцающего экрана будут заметны наблюдателям. Они будут знать, что объект наблюдения удобно расположился на диване перед телевизором и наверняка смотрит очередную серию очередного сериала про очередного честного полицейского, борющегося с окружающей его со всех сторон преступностью. Спустившись на первый этаж, Лунин позвонил в одну из двухкомнатных квартир, окна которых выходили на сторону, противоположную выходу из подъезда. Жильцов квартиры Илья не знал, но был уверен, что близко знакомиться с ними и не потребуется. Сунув под нос удостоверение открывшему дверь молодому муж чине, Лунин попытался придать своему лицу то выражение, которое обычно делают, общаясь с подозреваемыми и свидетелями, герои полицейских фильмов, – агрессивное, властное, уверенное в себе. – Следственный комитет, подполковник Лунин. У вас решетки на окнах есть? – Нет, – пробормотал опешивший хозяин квартиры, который на глазах Лунина вдруг начал покрываться красными пятнами. Очевидно, бедняга решил, что нарушил какое-то новое, но несомненно суровое предписание властей, раз проверку его исполнения в столь поздний час осуществляет не какой-то там участковый, а целый подполковник следственного комитета. – Очень хорошо, – успокоил его Илья, – мне нужно вашим окном воспользоваться. – Окном? Каким? – еще больше растерялся мужчина. – Любым, лишь бы я пролезть мог, – улыбнулся ему Лунин, – точнее, вылезть. Оказавшись на асфальте, Илья задрал голову вверх. Он хотел было сказать глядевшему на него сверху мужчине, что, возможно, через пару часов ему надо будет проделать тот же путь, только в обратном направлении. Оценив высоту до подоконника, Илья нахмурился. – Стремянка у вас дома есть? – Стремянка? – в очередной раз изумился молодой человек. – Нет, стремянки у нас нет. – Плохо, – осуждающе бросил Лунин и, уже более снисходительно, добавил: – Спасибо, вы нам очень помогли. – Не за что, – пробормотал ничего не понимающий хозяин квартиры, захлопывая окно, но Илья его уже не слышал. Размашистым широким шагом он стремительно удалялся от своего дома, от своего двора, в котором среди прочих стояла и машина с ничего не подозревающим сотрудником отдела наружного наблюдения. Вернулся Лунин довольно поздно, уже за полночь. Он медленно шел вдоль заполнявшей двор вереницы машин, сунув руки в карманы и делая вид, что смотрит себе под ноги. На самом деле Илья пытался заметить хоть какое-то движение за темными стеклами автомобилей, но так ничего и не увидел. Подойдя к своему подъезду, под козырьком которого ярко горел светодиодный плафон, Лунин обернулся. Несколько мгновений он стоял, подняв лицо к небу, потом разочарованно вздохнул. Облака, едва начавшие появляться на небосклоне во время его прогулки по парку, за несколько часов многократно увеличились в размерах, слились воедино и превратились в одну огромную тучу, затянувшую звезды непроглядной пеленой. Луна еще силилась показать свое лицо ночному городу, но с каждой минутой ее серебристый диск превращался во все менее заметное бледное пятно, постепенно исчезающее в далеких раскатах, возможно, последней грозы уже ушедшего лета. В салоне одной из стоявших у соседнего подъезда машин что-то блеснуло. Илья знал, что именно. Он был уверен, что сидящий в машине человек увидел его, Лунина, приближение к подъезду и теперь спешно звонит руководству, чтобы доложить пренеприятное известие: объект наблюдения из-под этого самого наблюдения на какое-то время выбывал, но вот куда и насколько, этого наблюдатель не знает. А вот он, Лунин, теперь знает. Знает машину, в которой сидит оперативник. Конечно, завтра ее могут сменить, но если он прямо сейчас зайдет в подъезд, а не будет, как дурак, таращиться на белый «рено-сандеро», то, скорее всего, машина останется прежней. В ней просто сменится наблюдатель. Лунин еще раз вздохнул, теперь удовлетворенно. Да, теперь он знает. Он вообще много всего узнал за последние несколько часов. – Еще бы понять, что нам со всем этим знанием делать, – пробормотал Илья, заходя в подъезд. Ну ничего, утро вечера мудренее. Утром он наверняка что-нибудь придумает. * * * Утреннее сентябрьское солнце греет слабо. Лениво взбираясь по небосклону, оно всем своим видом дает понять – лето кончилось. Да, еще будут теплые дни, да, еще можно будет побаловать себя вылазкой на природу с пивом и шашлыками, да, в выходные еще можно будет погонять на велосипедах вдоль набережной, но лета, во всяком случае в этом году, уже не будет. А значит, надо постепенно привыкать к тому, что солнце будет все ленивее выполнять одну из двух своих функций и постепенно, на неопределенное время, вовсе откажется от второй. Говоря проще, светить оно будет меньше, а греть перестанет совсем. Пока же светило еще не вконец обленилось. Его мягкие золотистые лучи ложились прямо на лицо встречающей рассвет девушке. В их свете были отчетливо видны ямочки на загорелых щеках, небольшой, чуть вздернутый нос, зеленые, широко распахнутые глаза, словно с удивлением разглядывающие поднимающийся все выше и выше солнечный диск. Всякий человек знает, что на солнце, пусть даже утреннее и сентябрьское, смотреть крайне вредно, можно даже сказать, опасно для зрения. Но почему-то ни один из стоящих поблизости мужчин не посчитал нужным сказать об этом уставившейся на солнце миниатюрной брюнетке. Хотя, говоря по правде, даже если бы кто-то из них это и сделал, вряд ли бы его слова произвели на девушку хоть какое-то впечатление. Впечатление на нее не мог произвести уже никто и даже ничто. Маленькая брюнетка была уже несколько часов как мертва. По предварительному мнению эксперта, она была убита девять или десять часов назад, то есть в интервале с десяти до одиннадцати часов вчерашнего вечера. В том, что она была убита, никто из присутствующих не сомневался. В пользу этого заключения говорили сразу несколько обстоятельств. Прежде всего, девушка была связана. Хотя, возможно, правильнее было бы сказать – привязана. В этом вопросе мнения присутствующих расходились. Некоторые даже полагали, что в акте осмотра следует записать, что она была связана, а затем привязана к покосившемуся деревянному столбу, имевшему основным своим предназначением служить опорой линии электропередач, уходившей в небольшой дачный поселок на юго-восточной окраине города. Одежда девушки была в крови, это обстоятельство тоже свидетельствовало в пользу криминальной версии всего происшедшего. Но самым весомым, равно как и самым бросающимся в глаза обстоятельством было то, что голова несчастной была отделена от тела и теперь висела в воздухе примерно в полуметре над телом, едва заметно покачиваемая из стороны в сторону свежим утренним ветерком.