– А что вы, собственно, ищете? – спросил Куприянов. – Зачем вам эти древние работы? – Скоро мы все узнаем вместе с вами, – ответил Киселев. – Потерпите. – Как скажете, – заинтригованно пожал плечами искусствовед с аккуратной бородкой. Оказавшись наверху, почти скрывшись из глаз, Мишка придушенно засопел, потом стал ругаться – грязно, по-взрослому, но очень тихо, чтобы не услышали Юля и Куприянов. Но кое-что до них долетало, и Юля морщилась. – Главное, чтобы он там не пропал, – заметил искусствовед. – В смысле? – поинтересовалась Юля. – Не попал в другое измерение. – Это вы так шутите? – Все может быть, – весело кивнул Куприянов. – Музей-то старинный. Мы таким образом уже трех младших научных сотрудников лишились. В газетах не читали? – Шуточки у вас, – кивнула Юля. – Смешно, – честно признался Паша. – Не пропаду – не дождетесь! – подал сверху голос Мишка Сомов. Он уже совсем пропал из виду. Внизу было такое ощущение, что на верхних ярусах завелся крупный зверь, и теперь он ползает и шуршит всем, что ему попадает под лапы. – Вот они! – еще минут через пять крикнул Сомов. – Нашел! Холсты из коллекции купца Мельникова. Да тут их несколько упаковок! – Тащи сюда! – разом оживившись, крикнул Паша и сам полез наверх. – Подавай мне! Общее дело неожиданно сплотило соперников, и скоро Паша Киселев уже перехватывал и спускал вниз одну упаковку картин за другой. – Только они мягкие, – заметил он. – Это понятно, – ответил Куприянов. – Их сняли с подрамников, чтобы они места занимали меньше. Все равно они большей частью изодраны, насколько я помню, их надо реанимировать полностью. В ближайшие десять минут Паша Киселев стащил вниз четыре картонных ящика с полотнами. Они были запыленными, самого что ни на есть чердачно-подвального вида. Куприянов брезгливо потрогал пыльные ящики. – Ну что, посмотрим, посмотрим, – сказал он. – Несите их на свет, там, где у нас стол. Вам потом их еще обратно укладывать. – Что?! – сверху высунулась голова Мишки Сомова. В глазах его кипели отчаяние и гнев. – И опять мне?! – Мишка, я тебя поцелую за это нежно, – тут же пообещала Юля. – Честно-честно! – Я их сам обратно уложу! – вдруг сказал Паша. – Ну уж нет, – оборвал его Сомов. – Ишь, раздухарился. – О, женщины, – усмехнулся Куприянов. – Что они только с нами ни делают! Берите упаковки, рыцари ее круглого стола, и за мной. Когда полотна в четырех картонных ящиках были принесены на светлое просторное место и составлены у стола, искусствовед заметил: – А что вы думаете, молодые люди, сколько великих полотен и других произведений искусства было найдено за историю человечества на чердаках и в подвалах! Вытащено на свет божий, приведено в порядок и выставлено на всеобщее обозрение! – Правда? – спросил Мишка, грязный с ног до головы. – Разумеется, – кивнул Куприянов. – Несколько лет назад на чердаке частного дома на юго-западе Франции было найдено полотно, и, как вы думаете, чьей кисти оно принадлежало? – Просветите, – кивнула Юля. – Кисти Караваджо! «Юдифь и Олоферн». Конец шестнадцатого века. Полотно пропало во время Наполеоновских войн. А знаете, какая стоимость этого полотна? – Какая? – спросил Мишка. – А-а! Большая, молодые люди! Сто двадцать миллионов евро. – Ух ты! – не удержалась от восклицания Юля. – Быть такого не может, – замотал головой чумазый Сомов. Сумма превосходила все его самые грандиозные ожидания. – Еще как может! – усмехнулся Куприянов. – Все доказано, молодые люди. – Может, мы откроем первую коробку? – предложил Паша. – Только тряпочку бы вначале, обтереть чехлы. – Сейчас оботрем и откроем, – кивнул Куприянов. – А четыре года назад в подвале частного французского дома нашлась картина Ван Гога «Закат в Монмажуре». Стоимость – сорок миллионов евро. – Вот это подарок к Новому году, – вдохновенно выдохнул Мишка. – А семь лет назад на чердаке коттеджа в Беллпорте, в штате Нью-Йорк, нашли обширнейшую коллекцию картин Артура Пинаджана, – искусствовед кивнул на упакованные холсты, – общая стоимость коллекции – тридцать миллионов долларов! И таких случаев – десятки и даже сотни! – А если мы сейчас найдем что-нибудь великое, в этих чехлах, нам что-нибудь достанется? – спросил Сомов. – Хотя бы процентов десять от общей стоимости? За инициативу? – Директор музея господин Рябчиков вам грамоту вручит, молодые люди. На это вы можете точно рассчитывать! А теперь я вам дам тряпки, покажу, где набрать воды, вы оботрете эти чехлы, а потом уже мы будем открывать миру великие шедевры! Идемте за мной, конкистадоры! Очень скоро предварительная работа была сделана, ящики с картинами очищены, и Куприянов взялся распаковывать их. Мишка тоже хотел почиститься, но искусствовед остановил его: – Вы забыли? – О чем? – спросил Сомов. – Что вам еще обратно лезть, молодой человек? В ту же самую черную дыру? – А-а, точно! Поцелуй! – кивнул Мишка. И подмигнул Юле. Та пожала плечами, что означало: если я обещала – жди! Все четыре картонных ящика были пронумерованы. Борис Борисович вскрыл первый ящик. Холсты были проложены специальной пергаментной бумагой. И вот один за другим Куприянов стал доставать полотна на свет божий и передавать молодым людям, а они уже разворачивали их и укладывали на застеленный пол. Холсты и впрямь были помяты, где-то порваны. И все, как один, поблекли. То, что увидели старатели, разочаровало их: шли бесконечной чередой пейзажи. Леса да перелески, тропинки да полянки, озерца да Волга-матушка, дороги до горизонта через рыжую степь или золотое пшеничное поле. Причем все было написано скорее рукой самодеятельных живописцев, чем истинных профессионалов. – Да-с, – почесал седую бородку Куприянов. – Это вам точно не Левитан! Даже не Шишкин! Кто такое возьмется реставрировать? Так и пролежит еще век… Затем вскрыли второй картонный ящик. Тут уже пошла жанровая живопись: поля и косцы, иногда появлялись кони, написанные довольно примитивно и неумело, дворовые за работой. – Тоска, – вздохнул Куприянов. Вскрыли третий ящик. И тут случилось оживление. Портреты! – Недурно написано, очень недурно, – вдруг заговорил искусствовед. А вот, кажется, и сам Мельников! Во фраке, надо же! А вот и его жена с детьми, так-так! Кстати, надо почаще заглядывать в запасники! А портреты все шли чередой. Представители сословия русских капиталистов второй половины девятнадцатого века. Было ясно, что все эти люди – близкие родственники промышленника Мельникова. Несколько раз возникало лицо самого Ивана Мельникова, например, сидящего на диване с сыном или в кресле перед зеркалом. Некоторые картины были откровенно изодраны. – А что это за дырки в них, Борис Борисович? – спросил Мишка. – Не догадываетесь? – усмехнулся искусствовед. Сомов замотал головой. Юля пожала плечами. Паша только нахмурился. – А вы присмотритесь к этим дыркам, – усмехнулся Куприянов. – Тут не камешки в них бросали. Форма-то какая! Это пролетарским штыком поработали! А где-то и «товарищем маузером»! – Да ну? – удивился Сомов. – Ага, – кивнул Куприянов. – Это они классовых врагов так попотчевали! Судя по легенде, семью купца Мельникова красноармейцы именно так и перебили – штыками. Что скажете, молодой человек в роскошной майке, специалист по вышеозначенным историческим персонажам? – Да, я читал об этом в библиотеке. Но это его наследников перебили. Сам Мельников умер задолго до революции. – Именно так, – кивнул искусствовед. – Кстати, вы увидели то, ради чего сюда пришли? Ради чего ваш коллега весь покрылся вековой пылью? Юля и Мишка одновременно взглянули на Пашу, особенно требовательно смотрел «покрытый вековой пылью» Сомов, но их товарищ лишь отрицательно замотал головой: – Пока нет. – Ну что ж, тогда распакуем четвертый ящик, – предложил искусствовед Куприянов. – Готовы? – Ждем с нетерпением, – корректно поторопил его Паша, который был недоволен чересчур разговорчивым куратором. Куприянов аккуратно, как и прежние три картонных ящика, распаковал четвертый и полез за первым полотном.