– Нет, – покачал головой Паша. – К тому времени нас завоюют зомби. Сомов цокнул языком: – Не исключено. Пари, Кисель? – Я – Павел Александрович, – напомнил долговязый одноклассник. Их диалог заставил искусствоведа Куприянова поморщиться: – О чем вы, молодые люди? – А вы нам покажете эти работы? – перебив всех, напрямую спросила Юля. Вопрос вернул хранителя к действительности. – Вот, девушка! Чтобы показать вам эти работы, я должен потратить несколько часов своего времени, а то и дней, забросив другие дела, куда более важные для меня и музея. Понимаете? – Ну покажи ты им эти картины, Борис Борисович, – попросила Зинаида Ивановна. – Видишь, молодые люди интересуются. – Очень интересуемся, – подтвердила ее слова Юля. – Это и странно, – заметил Куприянов, – и похвально одновременно. Что ж, идемте. Убью на вас полдня, молодые люди. – С нас коньяк, – когда они выходили из кабинета завхоза, тихонько сказала Юля. – Да ладно уж, – отмахнулся Борис Борисович, но сделал это неуверенно, без души, что явно говорило: идея с коньяком не так уж и плоха. – Я только возьму ключи, – предупредил он и направился в свой кабинет. – Не смог он тетке соврать, – усмехнулся Мишка, – мол, нет у нас таких картин! Потом попросил бы у нее холстов и подрамников, лаков и красок или чего еще, а она бы ему: нету, Борис Борисович! Иди ты лесом. – Да, Зинаида Ивановна – молодчина, – согласилась Юля. Куприянов очень скоро вышел с общей тетрадью под мышкой, закрыл кабинет и направился к молодым людям. – Ну что, идемте искать ваши полотна? Глава третья Аттракцион ужасов 1 Несколько коридоров, один темнее другого, и они у цели. Куприянов загремел ключами. Дверь открывалась со скрипом. Воздух был спертым, приторно пахло краской и старьем. Запасники музея представляли собой заброшенный склад. Тысячи предметов искусства – живописи и скульптуры – громоздились тут на стеллажах и вдоль стен. Иные полотна были хорошо упакованы, другие просто укрыты холстами или клеенками. Под драпировками читались фигуры греческих богов. Проходы между стеллажами вели в разные концы обширного помещения. – И таких залов у нас три штуки, – заметил Куприянов. – Этот – второй. Тут еще ничего себе так. Третий – просто свалка. Каждый год хотим устроить большую ревизию, да все руки никак не доходят. Нам бы за первым залом уследить, сохранить экспонаты, уже хорошо! – А почему не выставить шедевры хотя бы из первого зала? – спросил наивный Мишка. – Если там все прилично? – Потому что музей ограничен по объему, молодой человек. Представлены наиболее ценные экспонаты. Но иногда мы одно снимаем и выставляем запасники, – он заглянул в тетрадь. – Коллекция из дома купца Мельникова должна быть где-то здесь. Седьмой ряд, третий ярус. – Они настолько второсортны, – разочарованно спросила Юля, – что вы от них попросту отказались? – Они настолько убиты, если говорить современным языком, – пояснил Борис Борисович. – Вот он, седьмой ряд. Картины – не ветхое жилье, они подлежат восстановлению. В восемьдесят пятом году прибалтийский психопат сжег в Эрмитаже «Данаю» Рембрандта серной кислотой – сжег процентов на девяносто. А теперь она висит на том же месте как новенькая. Правда, это уже не Рембрандт, а произведение лучших специалистов-реставраторов, но факт остается фактом. Картиной опять можно восхищаться! Но сколько было потрачено мастерства и времени на ее восстановление! Так это Рембрандт! Тут, в этом музее, таких картин – полуистлевших, выцветших, безымянных – тысячи, но кто ими будет заниматься? – Нас интересуют картины не как произведения искусства, – вдруг заговорил до того молчавший долговязый парень в «страшной» майке. – Нас они интересуют как носители той или иной информации. – А вы, простите, чем занимаетесь, – нахмурился Куприянов, – молодой человек в интересной майке? Я все хотел спросить, да как-то откладывал. Юля опередила спутника: – Это Павел Киселев – краевед, он лучший в городе специалист по Мельниковым. Да, Павел? – Можно сказать и так, – кивнул долговязый. – Похвально. Я бы хотел спросить о майке… Можно? Как было отказать искусствоведу Куприянову? – Спрашивайте, – разрешил Паша. – Вы носите из чувства протеста? – поинтересовался искусствовед. – Он ее носит из чувства солидарности со всеми серийными убийцами мира, – вновь за Пашу ответил Мишка. – Заткнись, Сомов, – пробурчал Киселев. – Мальчики, – предостерегла их Юля. – Ну что ж, о вкусах не спорят, – пожал плечами Борис Борисович, так и не дождавшись ответа от Паши. Зачем тогда вся эта мизансцена? – Вот мы и пришли. Дальше тупик, – он оглядел стеллажи. – Кажется, здесь этот самый третий ярус. – Кажется или здесь? – переспросил Мишка. – Не придирайтесь к словам, молодой человек. Теперь надо забираться вглубь. Вы готовы, конкистадоры? – Всегда готовы, – кивнул Мишка. – А вы сами туда полезете? – Я?! Сейчас! – рассмеялся Куприянов. – Мне делать больше нечего? Туда полезете вы. Причем, я думаю, именно вы, – кивнул он на Мишку. – Вы самый миниатюрный в вашей компании. Не каланчу же вашего туда посылать, – он смерил взглядом Киселева. – В интересной майке. – А у каланчи руки длиннее, – заметил Мишка. – Тут одних рук мало будет – тут ползком придется. И тем более не даму же мы заставим пыль глотать, – добавил искусствовед. – Она еще юрче меня! – Сомову не хотелось бороздить запущенные просторы провинциальных запасников. Паша злорадно посмеивался. – Вон ту лесенку только надо взять, – посоветовал Куприянов. Она как раз стояла сложенной «в тупике» у стены. – Давай, конкистадор, – хлопнула по плечу рыжего друга Юля. – Покажи класс! Во имя искусства, которое ты так любишь! Сомов уничтожающе взглянул на девушку и спросил у Куприянова: – И куда мне продвигаться, Борис Борисович? В каком направлении? – Думаю, вначале налево, потом, если не выйдет, направо и только потом прямо. – Я даже лестницу ради такого дела принесу, – сказал Паша и пошел за лестницей. – Чуть не забыл, вот вам волшебный фонарик. – Куприянов вытащил из кармана самый обыкновенный фонарь. – А почему он волшебный? – спросил Мишка. Паша принес, разложил и поставил перед Сомовым крепко сбитую деревянную лестницу. – А вот когда окажетесь там, наверху, в темноте, тогда и поймете, почему он волшебный, – весело ответил искусствовед. – Смотрите на бирки по краям упакованных картин. Мишка взглянул на Юлю, та вздохнула и развела руками: куда деваться? Судьба! И ее рыжий друг полез на верхние стеллажи – скоро луч фонаря забегал по упакованным полотнам. – А пыли тут! – жалостливо пропел Сомов. – Терпи, Мишка, ради искусства стараешься, – ободрила друга Юля. – И ради истории! – добавил Паша. – Ну смотри, Киселев, если твои старые краеведы ошиблись, если все это выдумки старых маразматиков, я тебе это до смерти не прощу! – Будем надеяться на лучшее, – резонно заметил Паша.