– Он самый, – кивнул Борис Борисович. – В Саратове таких художников тоже нет, – продолжала рассуждать Розана Викторовна. – И в Ульяновске. Я и там и там работала. Где же его этот Мельников откопал? Р.О.К. Стоп-стоп-стоп… Ребята и Куприянов внимательно уставились на боевую старуху. В ее блеклых от глубокой старости глазах появился живой блеск. – Стоп-стоп-стоп, – повторила она. – Идемте. – Куда, Розана Викторовна? – спросил Куприянов. – Шагай, Боря. – Дорогу переходить будем? – поморщился он, когда они покидали отдел запасников. – Пару-тройку коридоров. – Мне кажется, она знает, что делает, – тихонько предположила Юля. – Точно, девочка! – не оборачиваясь, бросила искусствовед Шульц. – Вот это слух, – прошипел Мишка. – Не все старухи глухие, молодой человек, – отреагировала Розана Викторовна. – Мне повезло! Они прошлись по музею и в одном из коридоров, на отшибе, остановились у пейзажа с коровами. Розана Викторовна кивнула на картину. – Ну, Боря, видишь? Куприянов прищурился и потянулся к холсту. – Постойте, постойте… – Стоим, – откликнулась боевая старуха. – Посмотри на мазок, на светотень, на примитивистский взгляд на предмет. Как у Руссо. На этих коров. Видишь? – Ведь это Рокотов из Бирюкова. Верно? – Верно, Боря, верно. Рокотов Одиссей Карпович. Куприянов шлепнул себя по лбу: – Основатель Бирюковской живописной школы! Странный тип. Как же я сразу не догадался… – То-то и оно. Молод ты еще, Боря! – усмехнулась она. – Это он, Р.О.К., – взглянув на молодых людей, заметил Куприянов. – Известный художник, пейзажист, портретист. – А почему странный? – спросила Юля. – Потому, что такие вот коленца выкидывал, как этот ваш Лабиринт Минотавра, – ответила за Куприянова старуха. – Босху пытался подражать. Ужасы всякие рисовал. Короче, чудак-человек! – А как сложилась его судьба, Розана Викторовна? – спросил Куприянов. – Плохо сложилась. Много странствовал по Европе, насколько я знаю. В свите какого-то богача. А в революцию сгинул. Без следа. Ходили слухи, что его расстреляла ВЧК. – А родственники? – Есть у него родственники, – кивнула та. – Были по крайней мере. – И где они, Розана Викторовна? – Внук живет в Бирюкове. Старичок совсем, но держится. Из стойких. Я с ним встречалась лет десять назад, когда инспектировала тамошний музейчик. У него дома много этюдов деда сохранилось. Юля выступила вперед: – А как с ним связаться, Розана Викторовна? С внуком? – Хотите обрадовать, что нашлись фантастические работы дедушки? Его ночные кошмары? – Разумеется, – кивнула Юля. – И задать пару вопросов тоже хотим. Я ведь историк, теперь точно буду писать курсовую по Рокотову. – Хорошее дело, – согласилась старая искусствоведша. – Ладно, идемте ко мне, я вам адрес дам – и разбежимся. У меня дел по горло. – И у нас, – честно призналась Юля. – Такое открытие! – Застолбить надо, – поддержал ее Мишка. – Да кому нужен этот бред? – снисходительно спросила Розана Викторовна. – Вот если бы вы нашли с десяток волжских этюдов Ильи Ефимовича Репина, вот тогда бы мы вам памятник поставили! Может быть. Идемте, энтузиасты! Они взяли телефон и адрес внука художника и вернулись в зал запасников. – Зря она так про эти работы, – кивнул Паша на картины, разложенные по полу. – Конечно, зря, – подтвердил Куприянов. – Но она на Репине помешанная, на великом классике! Он осчастливил Вольжанск своим присутствием и прославил его картиной «Бурлаки». И вообще, Шульц предпочитает только реалистическое искусство, что тут поделаешь! – Мы снимем этот вернисаж на телефоны, да? – спросила девушка. Куприянов пожал плечами: – Пожалуйста! Вот на это вы имеете полное право! Вы же – конкистадоры, первооткрыватели! Вам и карты в руки. Юля поправила картины, чтобы они лежали ровнее. Трое ребят вытащили телефоны и защелками камерами. – А теперь, Михаил, вам нужно вернуть картины на место. Первые три коробки. Эту оставим – хочу показать сотрудникам. – Вы, наверное, экспозицию будете готовить? – предположила Юля. – Такое чудо открыли! Надо всем жителям Вольжанска показать. – Особенно детям, чтобы заиками стали, – кивнул Мишка. – Мы поднимем этот вопрос на общем совещании, – заверил ребят искусствовед Куприянов. – Кстати, надо сказать Зинаиде Ивановне, что ее племянник остер на язык. Вы с антрепризами не выступаете, юноша? – Это я себя перед работой разогреваю, – польщенный, объяснился Мишка. – Кстати, а как насчет грамоты? Вы обещали. – Буду ходатайствовать, – пообещал искусствовед. – А теперь за работу. Сомов загрузил картины обратно и вновь «извозился», Паша активно помогал ему. «Вечером поцелую», – едва сдерживая улыбку, тихонько пообещала Юля, когда они на несколько секунд остались одни. Паше позвонили, и он что-то забурчал в трубку. «Я напомню», – строго ответил Мишка. Они попрощались с искусствоведом Куприяновым. Потом выпили по чашке чая с печеньем в кабинете у Зинаиды Ивановны, где рассказали о волнующей находке, опять попрощались и вышли на улицу, где уже вовсю припекало солнце. Время было за полдень. 2 В одном из полуподвальных бутиков на центральной улице проходила распродажа джинсов и маек. Причем по самой низкой цене. – Идемте, – сказала Юля. – Куда? – спросил Мишка. – Вот в этот подвал. – Зачем? – Объясню по дороге, – решительно ответила девушка. Ребята переглянулись и послушно последовали за ней вниз по узкой лестнице. Вышли через пятнадцать минут. На Мишке была новая синяя майка. И новая черная майка была на Паше. Без рисунка. – Я уже сказала, – говорила Юля строгим голосом, – пусть это будет мой подарок. Я же приехала из столицы, к тому же я девушка состоятельная. Должна я была сделать своим провинциальным друзьям подарки? Которым не так повезло, как мне? Вот я и сделала. А то у одного майка как у трубочиста, а у другого, – она даже разозлилась, – ну просто кошмар! – А я думал, она тебе нравится, – вздохнул Паша. – Прикольно ведь: «Крик». – Вот и я говорю: ужас! Ты, Паша, взрослый мужчина и должен выглядеть соответственно. А не как сбежавший из дурдома псих. Уж прости меня, – она развела руками. – А мне он с этой страшилкой даже нравился, – не удержался от реплики Сомов. – Отпугивал злых духов! И других психов. Киселев еще раз вздохнул. Но забота красивой девушки, к которой он был неравнодушен с ранней юности, вдохнула в его сердце удивительное чувство. Это в нем, отчужденном от светской жизни, книгочее, Чудиле, вдруг забурлило счастье! Мишке тоже было приятно. Они шли по солнечной улице и рассматривали фото на айфонах.