Ей понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, что именно она держала в руках. Конечно же, она слышала о новом тотализаторе — V65, — но Бьёрн ведь обещал никогда больше не играть на скачках! После того случая, когда он проиграл всю свою месячную зарплату. Если бы тогда она не носила под сердцем Эрика, Бритт-Мари, наверное, ушла бы от него. Смяв купоны в кулаке, Бритт-Мари ворвалась в комнату, где ещё спали Бьёрн с Эриком. Она влепила спящему Бьёрну пощечину такой силы, что его голова мотнулась на подушке в другую сторону. Он вскочил с кровати. — Какого чёрта? Ты совсем рехнулась? — Что это такое? Не дожидаясь ответа, Бритт-Мари швырнула смятые бумажки Бьёрну в лицо. Он поглядел на жену непонимающим взглядом, а потом потянулся за одной из скомканных бумажек и развернул её. — Ты же обещал! — закричала она. — Я знаю, откуда ты взял деньги! Это были деньги на оплату счетов! Она на мгновение замялась, но потом всё же добавила: — И на отпуск на Мадейре! Бритт-Мари подумала об открытке с Мадейры, которая украшала их холодильник. Эту открытку ей подарили в турбюро. Они с Бьёрном обещали друг другу, что обязательно туда поедут, как только смогут себе позволить. — А теперь тебя ещё и уволили! — не умолкала Бритт-Мари. — Как же мы будем жить? В следующий миг проснулся Эрик. Он заскулил, плач становился всё громче, и через короткое время он издавал уже настоящий вой. — Ну вот, ты его разбудила, — констатировал Бьёрн, словно Бритт-Мари сама не заметила. — Это твоя вина! — набросилась она на мужа. — Всё это — твоя вина. Бритт-Мари подошла к кроватке и подняла на руки плачущего сынишку. Прижала тёплое тельце к груди и стала его тихонько укачивать. — Я всё возмещу, — выдохнул Бьёрн со всхлипом. — И не моя вина, что меня выгнали с работы. Это сокращение. Я был согласен даже потерять в зарплате, только бы меня оставили, но они ответили, что это ничего не изменит. И в этот миг, когда вся семья плакала и кричала, из прихожей донеслось покашливание. Бритт-Мари обернулась и увидела Май, одетую в летнее платье и кофту. Глаза Май сверкали бесстыдным любопытством из-под седых кудрей. Аромат фиалковых пастилок донесся до спальни. — Очевидно, я пришла в подходящее время, — сказала она, кивая головой, словно её догадки только что подтвердились. 9 На следующее утро Бритт-Мари в компании Рюбэка отправилась навестить Ивонн Биллинг в Каролинской больнице. Бритт-Мари не нравились больницы. Больные здесь были ни при чём — ей доставляла дискомфорт мысль о миллиардах бактерий, которые множились и распространялись по длинным коридорам и неуютным палатам. Кто знает, что там можно подхватить? Сестра, которая проводила их в палату к Ивонн, положила руку на плечо Бритт-Мари и доверительно сообщила: — Ей ввели болеутоляющее. И успокоительное, конечно. Она сейчас находится под действием лекарств. Войдя в палату, где лежала Ивонн, Бритт-Мари ощутила, как сердце часто забилось в груди. Женщина на больничной койке выглядела такой хрупкой, такой пугающе маленькой и измождённой. На Ивонн была белая больничная сорочка, а голова и руки были перевязаны. Из-под бинтов выбивались пряди русых волос, обрамлявшие разбитое до синевы лицо. Когда вошедшие представились, Ивонн кивнула, и Бритт-Мари с Рюбэком заняли стулья подле кровати. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Бритт-Мари. — Нормально, — медленно проговорила Ивонн, хотя было очевидно, что это не так. Ивонн снова заговорила своим низким тягучим голосом: — Врачи говорят, что мои руки полностью заживут и я снова смогу двигать пальцами. — Рада это слышать, — ответила Бритт-Мари. — Как ты считаешь, сейчас ты в состоянии поговорить с нами о случившемся? Рюбэк достал блокнот. Они заранее договорились, что вести опрос станет Бритт-Мари, а он займется записями. Ивонн молча кивнула. — В котором часу ты ушла с работы? — спросила Бритт-Мари, задавая направление разговору. — Около половины пятого, — механически проговорила Ивонн. — Потом я забрала Даниэля из игровой группы. — То есть прямо с работы ты отправилась в садик. Ивонн снова ответила кивком. — А после того, как ты забрала Даниэля, вы сразу пошли домой? — Да. Вернее… По пути мы купили еды, в Консуме. Потом мы поужинали, поиграли немного. Я почитала Даниэлю книжку. «Спокойной ночи, Альфонс Оберг», кажется. Даниэль уснул в начале девятого. — Вы с сыном не заметили ничего необычного по пути домой? — Необычного? — Может, какой-то человек шёл следом за вами, или ты обратила внимание на чье-то необычное поведение? — Нет. Ивонн прикрыла глаза, и долгое время не издавала ни звука. Бритт-Мари успела подумать, насколько же собранна эта маленькая женщина. «Наверное, это всё лекарства, которые ей ввели», — решила она. Потому что сама Бритт-Мари не смогла бы рассказать о таком жутком происшествии, не расклеившись и не впадая в истерику. — А в магазине? Ивонн медленно покачала перебинтованной головой. — Нет. Это был самый обычный день. Она замолчала. — Мой последний обычный день, — прошептала Ивонн, и Бритт-Мари увидела, как одинокая слеза стекает по её разбитой щеке. Наступила тишина. Лицо Ивонн расслабилось, и дыхание стало глубже. Бритт-Мари поначалу решила, что та уснула. — Но, — внезапно очнулась Ивонн. — Да? — Был один человек. Мужчина. Он стоял в парке, когда вечером я выглянула в окно. Прямо перед тем как лечь спать. — Мужчина? Как он выглядел? — Бритт-Мари заинтересованно подалась вперёд. — Я не разглядела. Мне кажется, на нём был тёмный плащ. Больше ничего не было видно. Вы же не думаете, что… Она замолчала на полуслове. — Как думаешь, ты смогла бы его опознать? Ивонн медленно покачала головой из стороны в сторону, и по её щекам снова потекли слёзы. Бритт-Мари дотянулась до лежавшего на ночном столике носового платка, и аккуратно промокнула слёзы на распухшем лице Ивонн. — Спасибо, — шепнула та. — Нет. Я не видела его лица. Это был он? — Этого нельзя утверждать, — осмотрительно отозвалась Бритт-Мари. — Ты не помнишь, в котором часу его заметила? — Точно не скажу. Около полуночи. Бритт-Мари кивнула.