И в следующее мгновение добавил: — Есть ли какие-нибудь свидетельские показания о том, какого возраста был этот человек? Рюбэк пожал плечами. — Среднего, если верить Бубергу. Но было темно, и он не мог как следует его разглядеть. — Среднего, — фыркнул Фагерберг. — Что бы это нынче не значило. Он поднял взгляд к потолку и поставил локти на стол, сложив руки так, что подушечки его костлявых пальцев соприкасались. — Однако. Предположим, что в тот раз ему было сорок. — Да, — кивнул Кроок. — Сейчас ему должно быть уже семьдесят. Звучит не слишком убедительно. Может ли это быть один и тот же человек? — Возможно, он был тогда моложе, — предположила Бритт-Мари. — Если тогда ему было двадцать, то сейчас — пятьдесят. — С каких пор двадцатилетних называют людьми среднего возраста? — спросил Фагерберг, отрицательно покачав головой. Снова повисла тишина. — В газетах очень много писали об этом, — заговорил наконец Рюбэк. — Я снял фотокопии этих статей в Королевской Библиотеке. Кроок сделал глубокую затяжку, а затем хрипло, натужно закашлялся — всем уже был знаком этот звук, так он кашлял всегда. Казалось, что Кроок сейчас выплюнет свои лёгкие. Бритт-Мари подумала, что ему стоило бы проконсультироваться с доктором насчёт своего кашля, но не стала ничего говорить вслух — Крооку было уже за пятьдесят, и он должен был понимать такие вещи сам. — Понятно, почему свидетели сомневаются, — проговорил Кроок, когда приступ кашля прекратился. — Даже если это не один и тот же человек. В той квартире было темно. Констебли могли ошибиться, прикидывая его возраст. — Хм, — снова промычал Фагерберг, ёрзая на стуле. Потом он взглянул в окно и спросил: — Кто вёл расследование? — Отчёт подписан старшим констеблем Седерборгом, — отозвался Рюбэк. — Но он погиб в ДТП в 1961 году. Буберг — единственный, с кем я смог связаться. — Я разберусь с этим, — заключил Фагерберг. — Продолжайте выполнять свои обязанности. И не забывайте тормошить криминалистов. Мы до сих пор так и не получили от них полноценного отчёта. То что они так тянут с ответом — само по себе преступление. — Это дело такое необычное, — начал Кроок. — Не лучше ли будет попросить помощи у Госкомиссии? — К чёрту Госкомиссию. Справимся сами. Кроок не стал спорить, а вместо этого принялся собирать в кучу бумаги, которые торчали вразнобой из-под его необъятного живота. — Кстати, кто-нибудь побывал в «Гран-Палас»? С персоналом беседовали? — спросил Фагерберг. — Да, — отозвался Кроок. — В актуальные даты никто не видел там потерпевших. Фагерберг замахал рукой в воздухе. — Это ещё ничего не доказывает. Там каждый вечер бывают сотни людей. — Это правда, — согласился Кроок и снова прокашлялся. — Спасибо, на этом всё, — объявил Фагерберг, возвещая об окончании совещания. Рюбэк с Крооком тут же вышли в коридор, но Бритт-Мари замешкалась в дверях. — Ещё кое-что, — произнесла она, глядя Фагербергу в глаза. — Да? В его голосе звенел лёд, и Бритт-Мари уже почти пожалела, что решилась заговорить. — Мне кажется, нам стоит сделать поквартирный обход горожан, живущих вблизи Берлинпаркен. Возможно, среди них найдутся ещё матери-одиночки, которые живут на верхних этажах. В таком случае мы сможем их предупредить… — Инспектор Удин! — Я слушаю, комиссар. — Разве я не велел вам прекратить самодеятельность? Бритт-Мари потупилась. — Так точно, комиссар. — В таком случае, — проворчал он, — будьте так добры, займитесь своими служебными обязанностями. Вопрос закрыт. Бритт-Мари всё ещё медлила. Она разглядывала свои практичные туфли. Внутри неё крепло убеждение — тихий протест, который клокотал в груди, только и ждал момента, чтобы взрывной волной вырваться наружу. Она думала о женщинах с гвоздями в ладонях, с острыми металлическими гвоздями, торчавшими из окровавленной плоти, словно головки голодных червей. Бритт-Мари думала о детях, на долгие часы запертых вместе со своими матерями, пока тех не обнаружили. Бритт-Мари думала об Элси, которая встретила свою смерть на загаженной лестнице дома в Кларе. Бритт-Мари нащупала материнское кольцо на цепочке и сомкнула пальцы вокруг него. — Комиссар Фагерберг, — произнесла она низким голосом. — Я никогда не смогу себя простить, если пострадает ещё хоть одна женщина. Я сама займусь обходом жильцов и поиском… потенциальных жертв, — немного поколебавшись, проговорила Бритт-Мари. На мгновение ей показалось, что она смогла придать словам толику того веса, каким наделяла все свои реплики Май. Однако впечатление оказалось обманчивым, а Фагерберг вскочил на ноги, отшвырнув ручку прочь. Та описала высокую дугу и, прежде чем упасть на пол, ударилась о стену, оставив на ней большую черную кляксу. — Дьявол! — завопил он. — Когда вы научитесь исполнять приказы?! Прочь отсюда! Живо! Бритт-Мари молча разглядывала у себя под ногами оранжевый ковролин, который сразу пришёлся ей по душе. Тем августовским днем, когда она впервые переступила порог отдела насильственных преступлений на третьем этаже полицейского участка, Бритт-Мари здесь всё пришлось по душе. Какие надежды, какие высокие ожидания она лелеяла тогда! Какой глупой она была, какой бесконечно наивной. Теперь её надежды разлетелись на мелкие осколки, и всё, что осталось у Бритт-Мари и на работе, и дома — это разбитые мечты. Бритт-Мари впервые осознала, что ситуация не улучшится сама по себе ни в личном, ни в профессиональном плане. «Что обычно делают, когда жизнь летит под откос?» — размышляла она. «Что нужно предпринять, чтобы предотвратить крушение?». 16 Несколько часов спустя отчёты были перепечатаны начисто и аккуратной стопкой лежали на столе. Она сознательно упомянула в них и фон Бергхоф-Линдера, и собственную теорию относительно способа проникновения преступника в жилища жертв через крышу, несмотря на то, что знала — Фагербергу это не понравится. Бритт-Мари также составила список жильцов всех трёхэтажных домов вблизи Берлинпаркен. Список этот, однако, не был предназначен для глаз Фагерберга. Насколько Бритт-Мари могла понять, среди жильцов оставалось всего три одиноких матери. Одной из них была шестидесятипятилетняя женщина, с которой Бритт-Мари была шапочно знакома. Она проживала на первом этаже дома номер 3 по Берлингатан вместе со своим тридцатилетним сыном-инвалидом. Другая — тридцатипятилетняя вдова-аптекарша — жила вместе с семилетней дочерью на первом этаже дома номер 25 по Лонггатан. Третьей была двадцатидвухлетняя санитарка, которая размещалась со своей двухлетней дочкой на верхнем этаже дома номер 27 по Лонггатан. Бритт-Мари размышляла. Если её теория относительно Болотного Убийцы верна, он станет искать одиноких матерей с детьми на верхних этажах. Это означает, что женщина под номером три — та, что живёт на Лонггатан, 27, — для него будет представлять наибольший интерес. Бритт-Мари посмотрела на её данные: Гунилла Нюман, 25 марта 1952 г.р. Нужно было её предупредить, но нельзя было допустить, чтобы об этом узнал Фагерберг. Немного поразмыслив, Бритт-Мари отложила список в сторону и решила сделать перерыв. Она заправила чистый лист в печатную машинку. Бритт-Мари хотела дополнить рассказ об Элси историей убийства Мерты Карлссон. Вероятнее всего, убийцей был тот самый фон Бергхоф-Линдер. Но Бритт-Мари не могла знать точно, что именно происходило тем роковым вечером. «Придётся сочинять, — решила она. — Так обычно поступают писатели». Медленно, но верно из-под клавиш печатной машинки выходила история о встрече Мерты со своим убийцей. Бритт-Мари с улыбкой воображала, что сказала бы Анита, если бы сейчас её увидела. За спиной Бритт-Мари раздалось покашливание, и она резко обернулась. В дверях стоял Рюбэк, держа в обеих руках по чашке кофе. — Ну, как продвигается? — поинтересовался он, искоса поглядывая на список имён, лежавший на столе перед Бритт-Мари. Она кивнула. — Я решила побольше узнать о жителях этих домов у парка. Рюбэк наморщил лоб. — Зачем? — Затем.