— Когда она была замужем за Уве, Ханне жила на улице Шеппаргатан. А с Петером они жили в маленькой квартирке в Вазастане. Коллеги побывали по обоим адресам и опросили соседей. Никто там её не видел. — Ты думаешь, Болотный Убийца вышел на её след? — Эта версия не слишком правдоподобна, — сказал Манфред, поворачивая на шоссе. — Но она могла пострадать в результате несчастного случая, или с ней мог случиться какой-нибудь приступ. Она ведь такая… Манфред замялся, прежде чем произнести последнее слово, и Малин пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не закончить предложение за него. — …хрупкая, — договорил Манфред. На некоторое время в салоне установилась тишина. Малин смотрела на машины, теснившиеся вокруг них на мосту на остров Малый Эссинген. Над водой вилась лёгкая утренняя дымка, в которой растаяла направлявшаяся в сторону моста Вэстербрун моторная лодка, оставляя за собой на зеркальной поверхности воды длинный пенный след. — Я не поддерживаю гипотезу Ханне. О том, что преступник может быть из полиции, — проговорил Манфред через какое-то время. — Я просто в это не верю. Малин задумалась. — Линда Буман, — сказала она. — Её ведь обнаружили с полицейским удостоверением в горле? — И всё равно я не верю. Преступник мог быть всесторонне образован, начитан, мог иметь доступ к специальным инструментам для вскрытия замков и знать, как не оставить следов. А пропажа улик, которые хранились в участке в Эстертуне, могла быть просто случайностью. — Наверное, ты прав, — согласилась Малин. Манфред хмыкнул и надел солнечные очки. Потом бросил взгляд на свои дорогие швейцарские часы. — Десять минут девятого. До девяти мы успеем заехать домой к Эрику Удину. Будет любопытно послушать, зачем он ездил в Ормберг, к Ханне. Эрик Удин встретил их в кухне маленького таунхауса на берегу озера Тунашён. На нём была футболка с надписью «Плантбуден», грубые рабочие штаны с большими карманами по бокам и петлями для инструментов на одном бедре. Руки у него были мускулистыми и загорелыми, а тронутые сединой волосы — влажными, словно он только что вышел из душа.[31] Взгляд Эрика, выдавая его волнение, заметался между Малин и Манфредом, когда те устроились за старомодным кухонным столом. — Это бабушкина обстановка, — тихо сказал он, заметив, что Малин разглядывает обеденный стол тёмного дерева и старую сахарницу из прессованного хрусталя, которая стояла на кружевной скатерти. — Всё в этом доме — её, — продолжал Эрик. — Я получил дом в наследство после её смерти, и особенно не интересуюсь дизайном, поэтому оставил всё, как было при ней. — Понятно, — сказала Малин. Она сделала глубокий вдох и заговорила: — Нам в самом деле очень жаль, что с твоей мамой произошло такое несчастье. Эрик кивнул, опустив глаза в пол. — Спасибо. Но когда она пропала, я был так мал, что даже её не помню, поэтому не могу утверждать, что оплакиваю её. Хотя это так. Если бы она осталась в живых, моя жизнь была бы совсем другой. Гримаса боли на мгновение исказила его черты, и Эрик скрестил свои загорелые руки на груди. — И папина тоже, — пробормотал он, отводя взгляд. Малин вспомнился Бьёрн Удин. Скрюченный старик в инвалидном кресле, который жил в заваленной отходами квартире и без всякого стеснения слизывал с руки пролитый самогон. Вспомнились сухие, как папиросная бумага, листья погибшего растения, остов которого торчал из горшка на подоконнике. Да, его жизнь, вероятно, тоже повернулась бы иначе, останься Бритт-Мари в живых. — Он мог бы найти в себе силы заняться чем-то в жизни, — продолжал Эрик. Потому что сейчас, откровенно говоря, он только сидит и пьёт — у себя дома или на дачке у приятеля. Эрик встал и принялся бродить взад-вперёд по старомодной, но очень опрятной кухне. Остановился, провёл рукой по волосам и несколько секунд помедлил, а потом снова зашагал. — Простите, я просто… Я был так зол на маму. Все эти годы. Он вернулся к столу и снова опустился на стул напротив них. — Я ведь считал, что она сбежала, — говорил Эрик. — Что она не хотела меня воспитывать. Так все думали. А папаша всё болтал об этой открытке, утверждал, что она перебралась на Мадейру. Правда, не могу сказать, верил ли он сам в это. Может быть, он говорил так, чтобы защитить меня. Или себя самого. Наверное, чертовски больно быть вот так брошенным. А теперь открылось это. Я никак не могу осознать. Её и правда убили? — Мы так считаем, — сказал Манфред. — Ей кто-нибудь мог желать смерти? Эрик рассмеялся безрадостным смехом. — Мне было три года, я не имею ни малейшего понятия. Но очень хотел бы это выяснить. Я должен это выяснить. Потому что когда нашли её останки, я будто сам себя потерял. Всё, во что я верил, оказалось ложью. Я теперь не уверен, кто я вообще такой, потому что я больше… — Не можешь её ненавидеть? — закончила Малин, тут же раскаявшись. — Именно. И мне так ужасно стыдно за все чудовищные вещи, которые за эти годы я успел о ней передумать. — Эти мысли не нанесли ей никакого вреда, — сказал Манфред. Эрик не ответил, только наморщил лоб, и лицо его исказила гримаса. — Что ты делал в Ормберге позавчера? — словно мимоходом поинтересовался Манфред. Эрик выглядел удивлённым. — Я ездил проведать сотрудницу полиции, которая в восьмидесятых работала над делом. Или она не сотрудница. Мне кажется, она психолог, или кто-то вроде. Так или иначе, её зовут Ханне… — Лагерлинд-Шён, — выпалила Малин, не сдержавшись. Манфред искоса взглянул на неё и заговорил: — А зачем ты к ней ездил? Эрик уставился на свои руки. — Я пытаюсь… не знаю. Понять. Что случилось с мамой. — У Ханне деменция, и она уже давно не сотрудничает с полицией. — Это я понял. — Как ты её нашёл? — спросил Манфред. Эрик протянул руку и взял с подоконника пачку пожелтевших листов бумаги, пролистал их и выудил оттуда визитную карточку, а потом положил её на стол. — Ханне Лагерлинд-Шён, доктор философских наук, — прочла Малин. — Однажды она вместе с коллегой побывала здесь. Как минимум тридцать лет назад. Так или иначе, тогда она оставила свою карточку. Я нашёл её в подвале. — Ты видел Ханне или разговаривал с ней после своего визита в Ормберг? — спросил Манфред. Эрик покачал головой. — Для чего бы мне это делать? Манфред не ответил. — Но я собираюсь встретиться ещё с парочкой пенсионеров, — добавил Эрик. — Имена мне подсказала Ханне. Их зовут Фагерберг и Рюбэк. Манфред поглядел на Малин долгим взглядом и обернулся к Эрику. — У тебя, разумеется, есть право разговаривать с кем заблагорассудится. Но мы были бы признательны, если бы в дальнейшем при возникновении каких-то вопросов ты обращался к нам. Эрик молча кивнул. — А если ты что-то узнаешь о Ханне, прошу немедленно нам перезвонить. Она пропала. Эрик остолбенел и встретился взглядом с Манфредом. — Пропала? — Да, — подтвердил тот. Потом Манфред выудил из кармана два маленьких пакетика. — Мы должны передать тебе эти вещи. Это обручальное кольцо Бритт-Мари, а это — помолвочное кольцо её матери, которое было обнаружено на цепочке вокруг шеи Бритт-Мари. Цепочка тоже здесь. Эрик протянул руку, и Манфред вручил ему пакетики. — Кольцо Элси? — шепнул Эрик, глядя на украшения у себя в ладони. Потом сжал кулак так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Бабушка много о ней рассказывала, — пробормотал он, вытирая слезу со щеки. — И ещё кое-что, — произнес Манфред, наклонился и вытащил из пакета чёрную картонную коробку. Коробку он водрузил на стол.