Что сказать – очень тяжело вдруг оказаться на пустом месте. Пустом от слова «совсем». Ну то есть, когда все оговорённые псевдошаманские манипуляции были мною выполнены и портал перешёл в пресловутый «режим маскировки», стало понятно, что вокруг всё, в общем, более-менее как раньше. Вопреки моим пессимистическим ожиданиям. Хотя что могло так уж сильно измениться там, куда ядерные боеголовки не должны были падать? Для тех, кто совсем не в теме или забыл, о чём речь, напомню расклады, с которых начиналось моё пребывание здесь. СССР образца 1962 года мог реально сбросить на США несколько десятков (максимум около сотни) разнообразных ядерных боеприпасов, потому что у нас было с полсотни стратегических ракет (не считая того, что поставили на Кубе), да с тысячу бомбардировщиков, три четверти из которых – чисто теоретически способные долететь по какому-нибудь максимально кратчайшему маршруту (например, через Северный полюс) до Северной Америки, без малейшего намёка на возврат, «Ту-16». США, конечно, были побогаче, имея около двухсот стратегических ракет, больше сотни «Поларисов» на новых атомных подлодках и полторы тысячи бомбардировщиков В-52 и В-47, но количество того, что они всё-таки успели вывалить на СССР, навряд ли сильно превосходило «подарки дорогого Никиты Сергеевича Хрущёва американским трудящимся», поскольку несколько сотен водородных бомб и моноблочных ракетных боеголовок это всё-таки не «на порядок большая величина». Точность, да и сама возможность запуска тогдашних ракет в условиях убойных электромагнитных импульсов (тогдашняя ламповая электроника от воздействия ядерных взрывов не была защищена практически никак, это я и сам видел) – это уже нечто из области чистой теории вероятности, а абсолютное большинство американских стратегических бомбардировщиков могло выполнить на этой войне только по одному боевому вылету, и тоже в один конец. Конечно, никакой радости нормальному человеку подобные подсчёты доставить не могут (а если ещё и вспомнить, что при всём при этом сгорели заживо или вообще испарились десятки или даже сотни миллионов людей, можно вообще рехнуться), но, по-моему разумению, у нас должны были гарантированно снести основные промышленные центры и большинство «городов-миллионников». А это значило, что теперь стоило держаться поближе ко всему тому, что отечественный классик когда-то называл «глушь, Рязань, деревня». Что же, по крайней мере радиоактивной пустыней окружающий меня пейзаж вовсе не был, а когда я, обозревая местность через прицельную планку, заметил ползущую по стволу «АК-47» крупную оранжево-чёрную божью коровку, успокоился совсем. По крайней мере – на какое-то время. Вокруг стоял вполне обычный, довольно жаркий (мне сразу же пришлось скинуть и затолкать под крышку рюкзака кожаную куртку) летний день. Взгляд, брошенный на наручные часы, показал полное отсутствие повышенного радиационного фона, во всяком случае, циферблат оставался нейтрально-белым. Когда я вышел из портала и огляделся, руины церкви обнаружились на своём прежнем, привычном месте, только выглядели они ещё более непрезентабельно и цвет имели радикально иной. Не желая подходить ближе (если не оголодавший медведь, так какая-нибудь яма с говном – да мало ли какой сюрприз мог там затаиться?) и осмотрев их в бинокль, я предположил, что остатки стен, когда-то, видимо, капитально отсырели, а потом прямо-таки позеленели, покрывшись мхом и плесенью. Сорная трава вокруг них разрослась неимоверно и к ней прибавились ещё и спутанные заросли распустившей свежие, зелёно-колючие трубчатые стволы дикой малины, которых здесь точно не было десять лет назад. Невысокие в момент моего отбытия берёзы ожидаемо вымахали ввысь и вширь, теперь их была целая роща, а там и сям из травы торчали ещё и проклюнувшиеся за эти годы молодые деревца. Что ещё? Светило солнце, небо было вполне себе голубым, с редкими, сносимыми восточным ветром к горизонту белесыми облачками. Горелым вокруг больше не воняло, пахло как обычно в июне – свежей, нагретой солнцем травой, смолой и каким-то полевым цветением. Единственное, что меня удивило (или мне это всё-таки показалось?), в окружающих ароматах присутствовал некий слабый дух то ли моря, то ли болота. С чего бы это? Тут вроде никаких морей или крупных рек нет, если не считать Волги и Куйбышевского водохранилища, но до него отсюда, если строго на запад, километров двести пятьдесят, не меньше. Короче говоря, начинаются загадки… Над травой летали шмели, мелкие пчёлы и ещё какие-то насекомые. Комары тоже присутствовали (куда же в нашем отечестве без них?), но во вполне привычном количестве, обычном для начала лета. Ну а аппаратура «ИКНС» тут же, с места в карьер, начала расширять до немыслимого предела мои убогие познания в области биологии и зоологии. Спрашивается, вот на фига мне знать, что где-то в вышине заливается alauda arvensis, птица из отряда воробьиных, она же жаворонок полевой? Или что в траве неподалёку от меня копошится natrix natrix, тип хордовые, отряд рептилии, семейство ужеобразных, уж обыкновенный, в компании с erinaces evropaeus, класс млекопитающих, отряд насекомоядных, семейство ежёвых, ёж обыкновенный? Я им что, мля, учёный – естествоиспытатель из детских книжек, какой-нибудь там Паганель Придурковакс? Спасибо, что хоть насекомых эта система не идентифицировала, а то я бы точно сошёл с ума. Хотя, может, это не так уж и зер гут – а вдруг здесь невзначай завелись какие-нибудь опасные для человека клещи или, скажем, осы-мутанты? Короче говоря, зверья вокруг было много, но исключительно мелкого, так что насчёт затаившихся медведей я, похоже, зря нервничал. В принципе, можно было вздохнуть спокойно, ибо, как говорил герой Ежи Штура в древнем польском фильме «Секс-миссия» (его, если кто не помнит, в СССР конца 1980-х, с какого-то перепугу, сочли вещью прямо-таки сексуально-революционной) – раз аист здесь живёт, значит, и нам можно! А с другой стороны – на что мне все эти жаворонки, ёжики и ужики? Я же тут не делегат от кружка юных натуралистов… А вот никаких следов человека в радиусе пяти километров «Вервахт», увы, не наблюдал. Это не то чтобы напрягало, но всё-таки заставляло думать о нехорошем. Как там у другого классика – миллион семь тысяч вёрст пустоты, а всё равно нам с тобой негде ночевать, был бы я весел, если бы не ты, если бы не ты, моя родина-мать… Алё, мутанты, римлянцы, совграждане, куда вы все подевались?! Спрашивается – и где мне теперь искать следы людей? Да и стоит ли вообще их искать? До любого занюханного райцентра отсюда, в какую сторону света ни сунься, выйдет не менее шестидесяти километров. То есть топать, если что, предстоит целый день, да ещё и с серьёзным грузом. И при этом вовсе не факт, что какой-то из этих самых довоенных райцентров десять лет спустя уцелел хоть в каком-то виде, даже если непосредственно на них и пожалели атомных бомб. Тогда сразу второй вопрос – а какое такое удовольствие в том, чтобы банально погулять среди руин? Я что, на своём веку мало помоек видел? По здравом размышлении, надо было начинать с проверки наличия цивилизации где-то поближе. У меня ноги и подошвы не казённые… И, словно прочитав эти мои мысли, «ИКНС» выдал сразу две отметки, которые могли указать на наличие каких-то следов человека. Во-первых, километрах в четырёх к северо-востоку, на пределе работы любезно предоставленной мне работодателями аппаратуры, обозначилось скопление из десятков тёмных прямоугольников и квадратов, что на демонстрируемом системой виде сверху явно было не чем иным, как образующие несколько улиц дома, сараи и прочие надворные постройки какой-то деревни. В качестве преобладающего строительного материала «Вервахт» указал дерево, что лишний раз подтверждало последнее предположение. Значит, искомая деревня или село на месте… А во-вторых, километрах в полутора система показала наличие некоего транспортного средства – чего-то небольшого и железного. Но, как и в первом случае, ничего живого и заслуживающего внимания вблизи этой отметки не было. Чуток поразмыслив, я решил, что для начала стоит пойти всё-таки к этой, неизвестной железке. Если даже не удастся её завести и ехать дальше (с самого начала на это была крайне сомнительная надежда, особенно учитывая, сколько лет успело пройти), то, по крайней мере, это было ближе и, что самое главное, по дороге к той самой деревне. Навьючив на себя рюкзак и оба автомата, я двинулся по высокой траве в ту сторону. По мере движения система уточнила, что то, к чему я иду, это не что иное, как «трактор гусеничный, массой свыше 10 тонн, неизвестного образца, неисправный, с не поддающимся идентификации прицепным устройством». Это мало что проясняло, хотя меня и удивило то, что система не смогла точно идентифицировать произведённую в тогдашнем СССР технику. Выходит, возможности «ИКНС» всё-таки не безграничны? Стоило признать, что местность вокруг за десять лет всё-таки неуловимо изменилась. То есть это, конечно, «неуловимо» только для вашего покорного слуги, поскольку для меня этот самый 1962 год был всего лишь вчера… Раньше на окрестных полях явно пахали и сеяли, а теперь там и сям проросли разнесённые ветром семена, из-за чего деревья и островки кустов торчали в самых неожиданных местах. Хотя тот, кто живёт в нынешней России, прекрасно знает, что без присутствия человека природа забирает своё очень быстро. Даже если обычным огородом не заниматься год-два, он зарастает совершенно непоправимо, практически до состояния джунглей… Искомый «объект» (нечто тёмное и угловатое) я увидел издалека. А когда приблизился, предмет обрёл осязаемые черты замершего среди высоченной травы гусеничного трактора «Сталинец» С-60, нашей копии ленд-лизовского Катерпиллера D7, выпускавшейся в СССР с 1946 года и запомнившейся многим по пресловутой «целинной эпопее» и прочим «большим, советским и железным» стройкам 1950–1960-х, от Волго-Донского канала до Братской ГЭС. Осиротевший трактор был до омерзения ржавым, а на прицепе сзади имел и вовсе нечто невообразимое. Неудивительно, что по части идентификации система откровенно подвисла. Поскольку решительно никаких следов движения (ведь, по идее, его траки должны оставить за собой отчётливые колеи) за трактором не было, но при этом он буквально врос в землю под собственным весом (нижняя ветвь гусеницы над травой не просматривалась совершенно), он явно простоял тут минимум несколько лет. Снег и дожди хорошо поработали над машиной, и только несколько чудом сохранившихся пятен краски указывали на то, что когда-то трактор был серого цвета. Опять-таки – никакой читаемой с большого расстояния фабричной марки под ржавчиной рассмотреть не удалось, и, если для таких, как я, в общем понятно, что советский трактор мог быть украшен какими-то тремя буквами вроде ЧТЗ, СТЗ или ХТЗ, а вот для хитрой аппаратуры из будущего это вовсе не очевидно. Не зря же Блондинка несколько раз говорила о том, что у них там есть изрядные пробелы в знаниях, особенно по части разных мелочей. Выходит, не наврала… Закрывающие двигатель трактора с боков съёмные панели проржавели практически насквозь, а часть окон в коробкообразной кабине С-60 давно отсутствовала. Опустив рюкзак и второй автомат на землю, я подошёл ближе. Держа ствол наперевес, не без труда забрался на широкую, щербато-рыжую гусеницу трактора и осторожно заглянул (из трёх передних стёкол правое как раз отсутствовало) в его кабину. Никого и ничего там не было, одна грязь. Можно было удовлетвориться и этим, но чисто из любопытства попытался открыть правую дверь тракторной кабины. От лёгкого рывка ручка осталась у меня в пальцах, а потом жалобно заскрипевшая ржавая жестянка с хитрой выштамповкой просто рухнула вниз, обнажая дверной проём, поскольку держалась на соплях – петли и замок съела ржа. Когда коричневая пыль осела, я заглянул внутрь. Ожидаемо ничего. Останков водителя нет, ржавые рычаги и металлический остов сиденья с давным-давно сгнившей обивкой, уцелевшие окна загрязнены до полной мути. Сквозь рваные дыры в проржавевшей насквозь крыше кабины внутрь проникали косые полосы солнечного света. В общем, можно было и не лезть в это убожество… Спрыгнув с гусеницы, я осторожно обошёл трактор, чтобы посмотреть, а что там у него сзади. И обнаружил явные остатки когда-то наскоро слепленного из грубо сваренных труб и досок прицепа-волокуши. Крыша импровизированного сооружения давно провалилась внутрь, а на единственной более-менее уцелевшей стенке, хорошо приглядевшись, ещё можно было прочитать написанные когда-то, вкривь и вкось, чёрной краской буквы «САНЭВАКУА…»… Убрав автомат за плечо и поковыряв носком сапога внутренности безнадёжно сгнившего прицепа, я увидел на его дне, среди ржавых труб, обломков трухлявого дерева и почерневшего тряпья две грязно-серые противогазные хари с мутными стёклами и проржавевшими коробками (в повседневной жизни от противогаза всегда более всего ценят сумку, а вот сам намордник, если это не чревато наказанием, обычно выбрасывают за ненадобностью при первой возможности), а также явные фрагменты нескольких человеческих костяков, включая чей-то лишённый нижней челюсти череп – всё коричневато-бурого цвета, практически неотличимое от общего тёмного фона. Интересное кино, похоже, этот «Вервахт» старые человеческие останки на фоне пейзажа вообще не выделяет. Хотя что с этого порождения искусственного интеллекта взять, раз он исключительно на тепло живых организмов реагирует? То, что холодно и не движется, его, судя по всему, совсем не интересует… В целом можно было сделать только несколько самых простых выводов. Для начала, такую вот волокушу трактор мог тянуть за собой только по снегу. А значит, дело было очень давно и зимой. И, скорее всего, той самой, первой после войны (была она ядерной или нет – пока не знаю), поскольку очень сомнительно, чтобы потом у кого-то оставалась в наличии солярка для подобных «забав». Ясно и то, что этот трактор с волокушей были неким санитарным транспортом и в его прицепе явно находились несколько человек. Больные? Раненые? Облучённые? Заражённые? Или всё вместе сразу? Фиг его знает, честно говоря… То есть, если включить, так сказать, дедукцию, получается, что всё элементарно, Ватсон, – когда-то, очень давно, зимой, по этой пустоши кого-то куда-то везли. Причём везли, явно чтобы попытаться спасти. Ведь покойников или тех, кто был явно «не жилец», точно не стали бы «санэвакуировать». Тогда возникает закономерный вопрос – а куда их везли? В больничку ближайшего населённого пункта? В какое-то другое (вот интересно – какое?) медицинское учреждение? В армейский эвакопункт? Даже если верно любое из трёх этих предположений, получается, что кроме этой, давно утратившей признаки жизни деревни или села, в округе должно было находиться что-то ещё. Хотя что могло остаться от какого-нибудь эвакопункта через десять лет? Боюсь даже предполагать… В общем, ехали они себе, ехали, а потом явно ни с того (место для плановой остановки здесь точно не подходящее) ни с сего трактор остановился. Заглохли? Я поискал за кабиной трактора бак, отодрал ржавую крышку, заглянул, понюхал – воняло ржавым железом и болотом, какая уж там солярка? Допустим, топливо кончилось или что-то фатально сломалось. В общем, тракторист явно покинул свой пост и куда-то делся. Может, ушёл за помощью и не вернулся, а может, просто перелез в волокушу погреться, и тогда возможны варианты. Вдруг его мослы валяются среди прочих в тамошней грязи? А вот те, кто был в прицепе, судя по всему, остались в нём навечно… Конечно, как вариант, на них могли и напасть. Но следов стрельбы в виде дырок или гильз нигде не видно. Остановили трактор, выволокли из кабины водителя, а потом перебили тех, кто тут был, каким-нибудь дубьём или холодным оружием, забрали всё ценное и ушли? Тоже рабочая версия, хотя и менее вероятная на фоне предыдущих. В общем, что ты ни предполагай, выводы напрашиваются сплошь печальные… Да и что такого могло прояснить лично для меня в картине окружающего мира наличие на этом месте заброшенного трактора с человеческими останками в прицепе? Да ничего абсолютно… Мысленно сказав по поводу данной ситуации матерное, я взвалил на себя поклажу и направился в сторону деревни. Увидел я этот, судя по всему, уже давно никем не населённый пункт издали, остановившись на каком-то пригорке. Рюкзак на землю, пилотку на затылок, бинокль к глазам. Как и везде здесь, над всем господствовала свеже-зелёная июньская трава, отросшая на высоту не менее половины человеческого роста. Ею буйно заросли и деревенские улицы, и дворы. И где попало, как и везде здесь, абсолютно ни к селу ни к городу, проросли деревья и кусты. А всё то, плодово-ягодное, что раньше было во дворах и садах жителей, теперь разрослось просто невероятно, настолько, что тёмные квадраты некоторых домов было почти не видно за яблонями и зарослями вишни. Дома были серо-чёрными. Если где-то и была краска, от неё за десятилетие мало что осталось. На крышах и стенах были вполне различимы мох и плесень. Кое-где не было стёкол в окнах, а где-то отсутствовали и сами рамы. На одних домах ставни когда-то закрыли наглухо, а на других они либо давным-давно отвалились, либо висели, беспомощно отвиснув вниз, на одной петле. В крышах, там и сям, куда ты ни посмотри, светились обнажавшие тёмные стропила и прочие внутренности чердаков, сквозные дыры, дырки и дырочки. Заборы и ворота местами повалились на землю или изрядно покосились. Некоторые дома и надворные постройки, судя по всему, вообще сложились под собственным весом, представляя собой неряшливые кучи строительного мусора, увенчанные остатками крыш, густо заросшие сорняками. С уверенностью можно было констатировать только тот факт, что здесь действительно уже очень давно никто не жил и даже не ходил (это подтверждал и «ИКНС», не фиксировавший в округе ничего, крупнее вороны). Кроме этого я отметил полное отсутствие сгоревших домов. Последнее говорило за то, что здесь всё-таки не было боёв, мародёрства и прочих всевозможных безобразий с поджогами. Вопрос – что именно здесь случилось? Переведя бинокль ближе, я рассмотрел на окраине деревни, где благодаря почерневшим, покосившимся столбам с отвисшими на фарфоровых изоляторах проводами ещё смутно угадывалась старая просёлочная дорога, покосившийся указатель с ржавой жестяной табличкой, на лицевой части которой (когда-то чёрным на белом, а сейчас на желтовато-ржавом фоне) ещё можно было прочитать нанесённое по трафарету название – «Пос. Змеищево». Ну да, в принципе, всё верно. Когда-то чуть в стороне было одноимённое село, а потом оно выделилось или ещё каким-нибудь хитрым образом преобразовалось в посёлок. В старом селе церковь была, а в новом, уже советском, посёлке она оказалась совсем ни к чему. И кстати, большой посёлок, даже на первый взгляд дворов тут где-то под сотню… Было… Интересно было бы как-нибудь приехать сюда, уже в нашей реальности, когда всё закончится, и посмотреть, кто и как здесь живёт. Ну да ладно… А поверх названия населённого пункта на указателе было написано ещё что-то такое, весьма криво и от руки. Я присмотрелся. И не без труда разобрал намалёванные когда-то красной, а теперь рыже-поносного оттенка краской неровные, облупившиеся буквы: «З..р… жен..! Кар. тин!». Ага, вот оно что… Рядом с указателем в траве были видны остатки того, что когда-то, похоже, было импровизированным шлагбаумом, сооружённым из не оструганного, длинного бревна. Опустив бинокль и подняв с земли рюкзак, я медленно пошёл туда. Когда подходил, на всякий случай посмотрел на часы. Циферблат был белый, значит, «заражение», о котором предупреждала эта надпись, не было радиационным. Либо, как вариант, всё выдохлось и выветрилось за последующие годы. Время и природа, они, как известно, лечат… Огляделся вокруг. Ничего. Две оплывшие, заросшие травой ямы относительно правильной формы, которые когда-то могли быть капонирами, где очень давно стояло нечто. По крайней мере, БТР или армейский грузовик сюда точно поместился бы. Чуть в стороне обозначилась большая куча мусора, через которую давно проросла практически скрывшая всё трава. Там можно было видеть дырявое, словно дуршлаг, безнадёжно проржавевшее ведро, ещё более ржавые остатки пустых консервных банок, две старые покрышки, одна вроде от «ГАЗ-69», вторая побольше, явно от грузовика (я предположил, что, наверное, от «ЗИС-151»), снова пара негодных противогазов и более ничего. Искать в земле стреляные гильзы и прочую мелочь в этой ситуации было себе дороже… С грустью обозрев весь этот пейзаж, я попытался соображать и быть максимально логичным. Ладно, допустим, что посёлок действительно был чем-то заражён. Чем? Радиация отпадает, химия тоже вряд ли. Остаётся какая-то лютая хворь. Чума? Холера? Тиф? Дизентерия? Хорошо, но для противочумного кордона всё это выглядело как-то хлипковато. При любой эпидемии блокировка должна быть плотной, а тут, в натуре, нет ни забора, ни других, призванных «держать и не пущать» атрибутов. Или, если походить по округе, по периметру посёлка найдутся остатки и других постов? Но проверять это, лично у меня, не было вообще никакого желания… Опять же, если на въезде в населённый пункт выставляли «санитарный кордон», значит, вся эта грустная история происходила в самом начале, когда ещё была какая-никакая власть, военные и медицина. Интересно, в первый год или позже? Были ли другие посты вокруг посёлка – неизвестно, но почему они никаких ограждений вроде временного забора из колючки на кольях не выставили? Были уверены, что никто никуда не побежит, поскольку бежать некуда? Ладно, допустим, что так оно и было… Тем не менее этот пост с какими-то машинами в капонирах тут всё-таки размещался. Стало быть, кто-то что-то здесь охранял. От кого-то… Ну, то есть нёс службу. Сидел, пил, ел, спал, писал, какал… Но потом, в один прекрасный (или не очень) момент эти охранники, судя по всему, означенную службу нести перестали и свалили отсюда куда подальше. Вопрос – почему? Правильно – потому что эта самая караульная служба потеряла всякий смысл. А потерять смысл она могла только в том случае, если те, кто был в карантине, исцелились или умерли. Учитывая обстоятельства, вернее всё-таки второе… Что смерть тут была не от лучевой болезни, я уже, считай, выяснил. Поскольку о каких-либо других угрозах моя хитрая аппаратура не предупреждала, оставалось только сходить и посмотреть, что именно здесь произошло. Самому. Ногами. Вдруг я всё-таки ошибаюсь и жителей посёлка эвакуировали? Тщательно замаскировав рюкзак и второй ствол недалеко от указателя (перманентное неудобство для того, кто, подобно мне, постоянно действует в одиночку – по чистой случайности можно мгновенно лишиться практически всего, что имеешь), я взял автомат и неспешно двинулся в посёлок. Подошёл к крайним домам. Сначала выбрал большой дом с четырьмя окнами в ряд и сунулся в его оставшуюся навечно в открытом положении калитку. Вошёл во двор, ступил на широкое крыльцо и чуть не упал, поскольку трухлявые доски заиграли подо мной, разваливаясь под сапогами. Решив, что сюда я, пожалуй, не пойду (на фиг, рискуя сломать ногу, лезть или пытаться запрыгнуть на метровую высоту по обломкам ступенек?), я осмотрелся. Сквозь затянувшие двор лопухи, а также кусты крыжовника и малины был виден лишившийся входных дверей (или ворот?) сарай, в темноте которого обнаружился стоявший на промятых шинах безнадёжно заржавевший мотоцикл с коляской, по-моему, М-72. Ты гляди, вполне зажиточные люди жили, и всё имущество осталось при них, что довольно странно. Хотя, а на фиг кому-то сдался мотоцикл, если нигде нет ни капли бензина, да ещё и зимой? Я направился в следующий дом, с относительно целой крышей и следами вспузырившейся и облезшей голубой краски на стенах, выглядевший даже богаче предыдущего – его окна (стёкла уцелели) снаружи украшали рассохшиеся резные наличники. Здесь калитка была закрыта. Я легонько пнул, и она, жалобно скрипнув проржавевшими петлями, отворилась. Во дворе снова была трава, молодая крапива и многолетние заросли малины. Когда я поднялся на крыльцо, оно заскрипело, но выдержало. Потянул дверную ручку – вход открылся. То есть было не заперто. Приходите тараканы, я вас чаем угощу… Забыли или сознательно не запирались? Любезность или ловушка? Выставив впереди себя автоматный ствол, я вошёл. Внутри была полутьма и остаточный затхлый запах, словно в погребе, где уже давно не хранится ничего полезного – этакие давние, светлые воспоминания о богатом урожае картошки и капусты… Солнце еле-еле пробивалось сквозь помутневшие оконные стёкла. Что называется, ранний луч в пустом мозгу наводит грусть… Всё вокруг было серо-коричневых оттенков. Полы местами вздулись, местами сгнили и провалились. На потолке там и сям красовались чёрно-ржавые пятна сырости – за годы натекло с чердака. Конечно, сюда явно заходили, и неоднократно, но очень давно. На это указывали некие следы того, что внутри швырялись и что-то искали – открытые двери шкафов и тумбочек, какое-то, частично буквально превращённое в труху мышами, тряпьё и бумага на полу. Но что именно взяли – не знаю. Инстинкт подсказывал, что интересовала неизвестных, скорее всего, жратва. Но в целом обстановка была нетронута. В самой большой комнате – скудная мебель в виде четырёх кроватей (одна из них, деревянная, практически развалилась), буфета и двух шкафов. Полка с потемневшими книгами, пара табуреток, стол со скрытой под слоем коричневой то ли пыли, то или плесени посудой (пара тарелок и чайных чашек), на стене эбонитовый репродуктор радиоточки и запылившиеся ржавые часы-ходики, без кукушки, но с опустившейся в крайнее нижнее положение гирькой, когда-то навсегда остановившиеся на без пятнадцати шесть, над столом, на проводе, патрон с грязной лампочкой и остатками матерчатого абажура в цветочек на проволочном каркасе. На другой стене – коврик, превратившийся за эти годы в бурую тряпку с белесыми следами плесени и смутно различимыми контурами узоров. И даже ошмётки тюлевых занавесок и засохшие цветочные горшки на окнах сохранились… На противоположной от часов стене, при входе, рядом с ковриком, я заметил висевший на гвоздике пожелтевший отрывной календарь (даже у нас в доме такие когда-то, очень давно, были) и шагнул в ту сторону, попутно проверяя, не провалятся ли полы под моими сапогами. В основном доски пола ещё держались. Верхний листок календаря был грязен до омерзения, весь в коричневых пятнах. Но на нём всё-таки можно было различить чёрно-белый рисунок очень плохой печати, на котором колхозный трактор что-то такое пахал на фоне берёзового леса. Здесь же были чёрные буквы и цифры «Октябрь 27 Суббота. Восх.7.23. Зах.7.03. Долгота дня 9.40». Осторожно оторвав и бросив на пол этот листок, я рассмотрел под ним следующий, с рисунком тех же колеров (чёрный на светло-коричневом), где какая-то строгого вида женщина учила девочку играть на пианино. Под рисунком стояла мелкая подпись: «Первый урок» и буквы с цифрами: «Октябрь 28 Воскресенье. Восх.7.26. Зах.17.08. Долгота дня 9.35». Остальные, оставшиеся до 31 декабря 1962 года листки календаря покоробились и слиплись между собой, но ещё один я, чисто из принципа, всё-таки сумел оторвать. Там имелся аляповатый рисуночек с тремя персонажами в излишне крылатых будённовках, стрелявшими куда-то из пулемёта «Максим», с красным знаменем на заднем плане. А чёрно-белая надпись на листке была такая: «Октябрь 29 Понедельник». Но под ней, уже красными буквами, было написано «День рождения комсомола»… Н-да, угораздило же нас устроить войну в выходные, да ещё и прямо под уже позабытый советский праздничек… Но главное было даже не в этом – получалось, что после начала войны листки в календаре никто почему-то больше не отрывал, словно даже время в этот самый момент остановилось. По-моему, это было лишнее немое свидетельство вселенской беды, по странной иронии судьбы пережившее людей… Поскольку каких-либо следов фотографий или картин на здешних стенах не просматривалось, я, из чистого любопытства, шагнул к полке с несколькими пожелтевшими, разбухшими от многолетней сырости и покрывшимися пятнами рыжей плесени книгами. Всего их там было шесть и не из числа особо толстых. И среди с трудом читавшихся на корешках переплётов названий, знакомым оказалось только одно – Аркадий Гайдар «Школа» из серии «Школьная библиотека». А ещё там были какие-то непонятные В. Чукреев «По маршруту 26», В. И. Казанов «На переломе», Виктор Мальгин «По дороге в завтра», «Самоходное шасси Т-16. Справочник механизатора», а также Ю. Р. Котюк и А. Н. Флоров «Учись быстро бегать!». На обложке стоявшей крайней в ряду книги Котюка и Флорова можно было рассмотреть бегуна с рельефными мышцами на когда-то синем фоне… В общем, по-любому шлак, хотя для тогдашнего сельского дома самой читающей в мире страны не так уж и мало – два справочника, один том революционной классики (хотя не знаю как вы, а я «Школу» Гайдара во все времена читал с удовольствием, в отличие от некоторых других его более поздних произведений), а остальное просто «массолит», сиюминутные творения каких-то там советских халтурщиков, про которых наверняка забыли несколько лет спустя, даже там, где никакой атомной войны не было… А ещё в доме были трупы, а точнее, то, что от них осталось. В этой комнате и за стеной, в соседней, там, где были печь и плита. Всего в этой избе обнаружилось четыре серо-коричневых скелета в бурых ошмётках тряпья. Поскольку кости лежали во вполне естественных позициях и цвет их был однороден с тряпьём, покойников явно никто не трогал, хотя то, что остатки плоти с костей когда-то подъели грызуны, черви и прочие насекомые, исключать было нельзя. Общая диспозиция была такая. Два черепа в комплекте с костями – на ржавых кроватях с шарами на спинках и провалившимися металлическими сетками в большой комнате. Фрагменты ещё одного скелета, поменьше (ребёнок или подросток?), лежали на печке в соседней комнате. А останки ещё одного человека были ссыпаны на полу, в самом дальнем углу той же комнаты. То ли этот, крайний покойник там и умер, то ли, помирая, упал туда.