— Так-так, — констатировал Ковшов. — Истоки их зарождения глубоки и неведомы. — Ах, значит, пока ещё неведомы? — Матерью ведьм, призраков и всей этой камарильи считается языческая богиня Луны Геката, страх перед ней в древние времена был так велик, что дожил до христианских времён. — Чем же она так всех запугала? — Она хранила ключи от ада! Мало вам этого? Греки дали ей имя Агриопы, в переводе буквально это означает «дикое лицо». — Ого! — восхитился собеседник. — Видать, леденит душу её рожа! Ковшов сказал и вспомнил вопли деда Ефима, упавшего на пол прошлой ночью. Всё тогда происходило на его глазах и выглядело вполне реально и естественно. Старец после, как он ни бился, ни отступал от своего, твердил, что воочию ему явилось видение в образе утопленника. Ничего этого, про видение утопшего, естественно, Дынин не знал, поэтому невозмутимо продолжал: — Вид этой рожи, как вы осмелились выразиться, друг мой, говорят, останавливал движение крови в человеческом организме, страх валил наземь любое живое существо. «И старец наш брякнулся, — подметил машинально Ковшов, — до сих пор в постели валяется». — Появлялось чудовище не сразу, — актёрствуя, нагнетал обстановку рассказчик, — сначала душераздирающий волчий вой или свист оглашали окрестности, невероятной силы ураган сметал всё на своем пути, и холод сковывал тела и конечности живых тварей и людей. Гас свет, и мрак падал на землю. Тогда являлся этот дикий, бледный, ужасный лик! — Лицо? — Лик! Лицом это назвать было нельзя, ибо то, что появлялось, не имело никакого отношения к человеческому облику. Агриопу считали матерью всех ведьм и королевой призраков. Кормилась она свежей человеческой кровью и среди рода людского беззастенчиво предпочитала детей, забираясь к ним после полуночи в кроватки. — Бр-р-р! — поморщился и сплюнул Ковшов, плеснув в стакан лечебную настойку из бутыли, оставленной рассеянной, а может, как раз заботливой Матрёной. — Будешь? — протянул он Илье. — Ты помрачаешь мой рассудок такими ужасами, что без хмельного слушать страшновато. — Пригублю, — не отказался тот и опять закачался на стуле. — Так вот, ведьма эта, она же королева и управительница всей нечисти, примерзкая Агриопа, размножала своё потомство с неуправляемой силой, бороться же с ним было почти бесполезно. Днём они все хоронились в заброшенных строениях, укрывались в замках, прятались в лесах и на болотах, а некоторые, вампиры, к примеру, взяли за моду ютиться в гробах на кладбищах, забираясь каждый раз в тело нового мертвяка и наслаждались его ещё не испорченной кровью. — Не юродствуй, мурашки по телу бегут. Заканчивай свои лекции. — Сам начал, теперь терпи, — хмыкнул Илья, веселясь. — Ночью не находилось смельчаков бороться с этой тварью. Спасал человека только свет. Хотя нет, вру. Люди пытались находить средства, оберегающие их от нечистой силы. Призраки, привидения… мне представляется, весь этот антураж из Европы корни имеет. У нас, в России, эти гады именовались попроще: вурдалаки, домовые, лешие. Там, у них, пострашней и пограндиозней, тебе не кажется? — Не думаю, что вся эта погань заслуживает, чтобы её ещё по рангу расставлять. — Не скажи. Тут своя подоплёка. Своя специфика и особенность. Я вот о средствах защиты, например, говорил. Так, в Англии народ пользовался маргаритками, цветки такие полевые маленькие, величали их «дневными глазками». Цветок этот отгонял разную нечистую мразь. Особенно ребятишек защищал. Носили с собой цветок папоротника, тот тоже в виде маленького солнышка с пятачок. Христиане пользовались для защиты клевером, у него лепесточки в виде крестика. Верили, что даже обычная корка хлеба несёт спасение. А путники, опасаясь, что нечистая сила застанет их в степи, на открытой местности, брали с собой посох обязательно из рябины. Ну и, конечно, верное укрытие и надёжный оплот, это церковь, храм, молитва, крест. А чтобы ведьмы и вампиры не забрались в тела покойников, умерших начинали оберегать сразу же после смерти. Отсюда идут все эти похоронные ритуалы, погребальные традиции, приметы… Тела умерших выставлялись напоказ на несколько дней в комнате, где все двери и окна плотно закрывались и завешивались, чтобы злые духи не пробрались к ним. Из комнаты выгонялись все животные и особенно гнали кошек. В скандинавских странах, в Норвегии, к примеру, однозначно верили в то, что нечистая сила проникает в жильё, превращаясь в кошку. Если кошка запрыгивала на покойника, значит, тот обязательно не затихнет и подымется из могилы, как ты его ни закапывай. — То-то я заметил, что старушки и молодые женщины с неприязнью относятся к этим тварям, — пошутил Данила. — В древности у некоторых народов считалось, что вампиры и ведьмы вообще предпочитают обитать в человеческом мире в женском облике. Преображаясь в обворожительных красавиц, они завлекали мужчин и детей, а ночью сосали кровь. Ночью творились все беды, ужасные таинства и трагедии. Люди верили, что ночь освобождает полчища могущественных существ, страшных, хитрых и неуловимых, несущих опасность человеку. Повелевала этой ночной нечистью красавица Лилит, порождённая с первых дней сотворения мира. Еврейские предания сообщают, будто Лилит, а по древнееврейскому языку — Лейлах, что означает ночь, была создана из пыли и предназначалась в жёны первому человеку, Адаму. Но что-то там не заладилось, то ли Адам изменил ей с Евой, то ли сама ужасно возгордилась, но только покинула она райский сад, поклявшись ужасной клятвой вечно мстить Адаму и всему его людскому потомству. Обратившись в рыжеволосую голубоглазую красавицу, она разила красотой легкомысленных мужиков, обольщала ласками и убивала в постели, насыщаясь их кровью. У южных славян, сплошь черноволосых и черноглазых, все рыжеволосые и голубоглазые подозревались в связях с нечистой силой и считались вампирами. На них устраивались настоящие гонения, организовывались преследования, и кончали они свою жизнь, как правило, на костре. Чтобы покончить с вампиром, его надо было обязательно сжечь заживо и развеять пепел по ветру или вбить в самое сердце осиновый кол. — А почему обязательно осиновый? — спросил Ковшов. — Осина каким-то образом привязана к этому делу, — замялся Илья, — везде в литературе обязательно соседствуют такие словосочетания: «осиновый кол», «покойник качается на осине». Смею тебя заверить, самоубийца если накладывал на себя руки и вешался, то обязательно положено ему было выбрать осину. И среди деревьев на кладбищах предпочитают расти именно осины. Что поделаешь? Мне представляется, всё идёт от особенности фольклора… Но что тебе далась эта осина? Мне кажется, Лейлах — ночь шабашей, тема более интересна! Дочери этого чудовища становились любовницами призраков. Но нечисть размножалась не только в собственных любовных общениях и оргиях. Превращения в вампира случалось и из умерших человеческих созданий. У всех народов это считалось проклятием. Проклятыми признавались все осуждённые на казнь за тяжкие преступления и грехи, к ним причисляли и всех тех, кто наложил на себя руки и совершал самоубийства. Этот грех церковью не отпускался, их не отпевали, не хоронили на кладбищах. Потом шли все некрещёные, дети, родившиеся на Рождество, все умершие без отпущения грехов, ну и эти… опять же рыжие… Впрочем, церковь по своему усмотрению могла проклясть и отлучить от церкви непонравившихся. Кончалось это, как правило, костром, публичной казнью. Но этим увлекалась инквизиция в Средневековье. Льва Толстого, ты знаешь, просто отлучили от церкви. — Просветил, уважил, открыл глаза, — улыбнулся Ковшов. — Ты знаешь, Данила, вроде всё это, конечно, как нас учили, народные сказки или европейским языком выражаясь, мифология и сплошь язычество, но… — Так-так, давай, — раззадоривал приятеля Ковшов, — главное в любом рассказе, — правильно поставить точку. Жду. Гони финал! — Финала, мой друг, не будет. Я предпочитаю в этой теме многоточие. — Хорошо. Но не томи. Согласен и на многоточие. Это ведь те же точки, только во множественном числе. — А ты не задумывался, почему в многоточии их всего три? — Так… Сейчас, мне верится, ты затеешь повествование о сверхъестественных свойствах чисел, их влиянии на жизнь общества, человека и его судьбу? Не так ли? Вспомнишь родоначальника всей этой числовой мистики авторитетного Пифагора? — Нет. Раз тебе это известно, нет нужды тратить время. Тем более, уже поздний час. — Да уж… Как-нибудь в следующий раз. Ты давай ближе к обещанному. К финалу. — Всё бы в этих сказках ничего. Вроде бы приходят они в сознание человека с детства, в ранние неразумные годы. В зрелом возрасте мы о них забываем. Воспитаны победившим атеизмом. Не до них. А в тяжёлые минуты жизни, в тяжкие времена, в несчастье, в трагедии, когда смерть прикасается, болезни душат, близкий друг, жена изменили, надежды обрушились… Когда приходит чёрная непреодолимая сила и душу посещает страх, ужас неизбежного, тогда другим становится беззаботный минуту назад герой. И вот тогда-то он начинает спать головой на юг, а не на север, где по преданию находится царство смерти, тогда смельчак наш будет разворачиваться, когда дорогу ему перебежит чёрная кошка, будет ставить башмаки у кровати так, чтобы носки указывали на улицу, будто хозяина нет дома, и он обманет нечистую силу. И прочее, прочее, прочее… — Ладно, Илья, кончай весь этот бред, — перебил его Ковшов, — заканчивай свои фантастические инсинуации. Насобирал ужастики для детей. — А что я сказал тебе особенного, мой друг? — вяло парировал Дынин. Он уже лежал на кровати и дремал, закинув руки за голову. — Конечно, всё это я вспомнил из литературы художественного толка, которую читывал в пору любознательного детства и романтической юности. Ты желал услышать — я поделился. Ты спросил — я ответил… — Хорошо, почудили и достаточно, — быстро разделся и улёгся на кровать Ковшов, — я смотрю, ты уже храпеть собрался, а меня что-то сон покинул. Ни в одном глазу. Кошмары понарассказывал!.. — Кстати, — едва слышно, больше себе под нос, забубнил засыпая Дынин, — кстати, о кошмарах. Это тоже зловредные представители нечистой силы. В Англии, Германии, Франции их называли по-разному, но во всех их названиях присутствует один корень «мары». Это совпадает с англосаксонским словом «мар», что означает «душитель». По ночам полчища этих бесчинствующих маров — кошмаров забирались в дома, запрыгивали на спящих, лишали их сна или, наоборот, навевали им страшные сновидения. Греки эту тварь именовали «прыгунками». Так что смотри, Данила, опасайся, как бы к тебе такой прыгунок не забрался. Ты головой-то на юг лёг или на север? — На юг, на юг, — ткнул слегка приятеля кулаком в бок Ковшов и заворочался на кровати, устраиваясь поудобнее. — Свечи тушить кто будет? Илья не отвечал, чуть слышно посапывая. «А шут с ним, вставать не хочется», — решил для себя Ковшов и, закрыв глаза, попытался заснуть. Но сон не шёл. Ковшова между тем начали одолевать навязчивые мысли: правильно ли он поступил, что не рассказал Илье о видениях деда Ефима? Скорее всего, правильно. Тот бы до утра обосновывал или, наоборот, отвергал их природу и корни пережитками прошлого, предрассудками, психологическими стрессами или психическими отклонениями. А то ещё чего понаплёл бы. Камиев и Квашнин, те быстро, сразу, по-милицейски разрешили ситуацию, — приснился деду сон, вот он и поднял крик с перепугу. А испугаться было с чего — впервые в деревне людей убивают, да ещё в нос ему, пожилому человеку, страшные фотографии утопленников подсовывают. Тут у молодого ум за разум зайдёт, а что спросишь у древнего, выжившего из ума старика? Откуда появиться вдруг покойнику в окне, когда эксперт Дынин его вдоль и поперёк на столе ножом разделал, располосовал и в морг упрятал. «Кстати, — вспомнил Ковшов, — я забыл спросить Илью, нашлись ли родственники Фирюлина? Не приезжал ли кто труп забрать для захоронения? Как же это я забыл? Ну, ладно, беда небольшая. Завтра успеется. Если Илья вчера только вскрытие закончил, то хоронить всё равно на третий день должны. Но эти три дня уже проходят или прошли?.. Если убили в ночь на понедельник, как и предполагается, то сегодня как раз…» «Тьфу ты чёрт! — выругался Данила про себя. — Нашёл о чём думать! Голову ломать. Правильно говорил Илья, кошмары какие-то одолевают, мысли лезут нелепые». Он повернулся на бок. Илья лежал к нему спиной, безмятежно спал, свернувшись, словно ребёнок в комок, подтянув длинные худые ноги к животу и подложив руку под щёку. «Заморочил мне голову разными страшилками, а сам спит, как ни в чём не бывало, пушкой не разбудить», — позавидовал Данила и опять задумался, вернувшись к видениям деда Ефима. Как ко всему этому относиться? Слушая старца, он сам, словно воочию, видел этого призрака, так живо и красочно описывал его дед. А отчего деду Ефиму кричать по ночам, призывать Бога, тыча руками в окно, молиться? Он, Данила, тогда сидел за столом, не спал, только задремал слегка. И сам хорошо видел, как дед упал на пороге. А старик крепкий. Не полоумный, сумасшедший какой-нибудь. Не мог за минуты с ума сойти от приснившегося кошмара. Он и описывает тот призрак в деталях. Не просто страшилище какое-то. Внятно рассказывал, что видел глаза, нос противный и бородавки те безобразные. Не сколько-нибудь, а три штуки! Ну, допустим, видел он их на фотографии. Но не могла же враз его буйная сонная фантазия перенести их в явь. Без очков дед ходит до сих пор. И вдруг разглядел их ночью! Такого не придумать… Но за окном, когда Данила выскочил на улицу, никого не оказалось. И утром, как ни ползал под окнами у дома, он ничего не нашёл: ни царапин на стекле, ни следов обуви, ни подошв на траве. Правда, ночью дождь небольшой прошёл, но что-то всё равно должно было остаться, если был живой человек… Сам дед и утром, и потом днём к разговору о призраке не возвращался. Предпочитал молча лежать в постели. Больным вроде не казался. Поначалу трясло его слегка, руки дрожали, но от врачебной помощи отказался. Данила предложил было ему таблетку валидола, больше у него ничего не было с собой, бабка Матрёна валерьянки принесла, но дед Ефим ничего не пожелал принимать. Попросил воды. Молоко ещё пил потом. Затих, уснув после разговора с Данилой. Даже с Матрёной не обсуждал свои видения. Второй раз, когда Ковшов затеял с ним разговор, дед Ефим учуял, что Данила ему не верит, ответил коротко и внятно, что ничего не придумал, и больше на вопросы не реагировал, обидно поджав тонкие старческие губы. А потом совсем закрыл глаза и к стене отвернулся, попросив позвать к нему Матрёну. Вы, мол, мне не верите, но и отстаньте, люди добрые. С тем и отступился от него Ковшов, не сделав для себя никакого вразумительного вывода. С Камиевым и Квашниным тоже разговор на эту тему как-то не получился. Чудит дед, вот их мнение. А теперь вот хотел Ковшов с Ильёй поговорить о видениях старца. Думал, ломал голову, как начать. Начал, да, видно, не с того. Не заладилось у него с самого начала. Неправильно построил беседу. Кто надоумил его о призраках, да о привидениях спрашивать? Открыл дискуссию о нечистой силе. Прямо диспут! Сам-то не верил в эту чепуху и бредни. Здесь надо было завести разговор иначе. Верить старцу или считать его поведение больной фантазией, навеянной дурным сном. Почва для этого имеется. Убийств в деревне отродясь не было. Упырёв о нём только услышал, ошеломлён на старости лет, а тут ещё страшная фотография с разбухшей в воде рожей утопленника. Рожа такая, что при жизни людей, наверное, днём пугала, а старцу столетнему во сне привиделась. Тут мёртвый вскочит и завопит от ужаса. Павлов, великий физиолог, как объяснял все эти ночные кошмары, сны страшные и фантастические? Правильно он определял их природу! Сны — это невероятные ночные комбинации имевших место в обыденной жизни впечатлений и ситуаций, произведших сильное впечатление на человеческий мозг. Вот и все объяснения видениям деда Ефима. А тут о призраках, привидениях речь пошла с Ильёй… Сам поначудил, теперь расхлёбывай!.. Данила уже было успокоился, разложив всё по полочкам, развернулся на другой бок, спиной к приятелю, повернулся к окну. Слабый шум и свист донеслись вдруг с улицы. Он напряг слух, приподнял голову. Свист раздавался из-за дома, со стороны кладбища. Данила настороженно прислушался. Нет, ему не почудилось. Он ясно слышал протяжный зловещий свист. Или даже несколько таких неприятных тревожных звуков. Длинные и протяжные, напоминающие волчий вой. Определённо, они доносились с кладбища. Илья между тем мирно спал. В доме не раздавалось ни звука. Не доносилось каких-либо шорохов и из комнаты, где отдыхал дед Ефим. Что за чертовщина! Данила вертел головой, приподнялся с постели. Уж лучше бы он напился той лечебной настойки знахаря, да и спал бы давно, как Илья. Лежит, дрыхнет тот без задних ног. Разбудить его, пусть коротает ночь вместе с ним? Понарассказал ему сказок про ведьм, вампиров, призраков!.. Чёрт-те что! А сам храпит, дружок разлюбезный. Хотя что его винить? Сам хорош! Надоумил приятеля, теперь бодрствуй до утра. Утром смеху будет, если рассказать… Данила сел на кровати, начал поправлять сбившуюся постель, потянулся к подушке, поудобнее устроиться, чтобы снова попытаться заснуть и вдруг спина его похолодела. Боковым зрением за спиной он заметил, как на оконное стекло надвинулась тень. Пламя на всех трёх свечках затрепетало, заполоскалось, словно на свечи дохнул кто-то невидимый. Холодея от ужаса, он почувствовал на спине ненавидящий пронизывающий его взгляд. Во рту пересохло. Внутри словно оборвалось. Руки и ноги омертвели. Пересилив себя, ломая шею, Ковшов обернулся к окну. Широко раскрытыми глазами из чёрной темноты окна на него, не мигая, смотрело человеческое белое лицо. Это было лицо утопленника. Пламя свечей красными бликами мерцало в раскрытых глазницах мертвеца. Они злобно, со звериным интересом хищника изучали его. Рот покойника отвис нижней губой в страшной гримасе. А под глазом чернели отвратительные бородавки. Переборов ужас, сделав нечеловеческое усилие, Данила сбросил оцепенение, вскочил с кровати на ноги, едва удержавшись, чтобы не упасть. Ноги почти не слушались, он их просто не чувствовал, а тело казалось чужим и не ориентировалось в пространстве. Но минутное замешательство уже покидало его, организм преодолел нахлынувший паралич, мозг заработал, отбросив ужас, леденящий душу. За окном раздался шум, тень со стекла пропала, словно испугавшись, лицо исчезло. Данила бросился в прихожую, схватился за дверную ручку, сдвинул, открыл засов. В то же мгновение тяжёлая дверь отворилась, будто сама собой и со страшной силой что-то мерзкое ударило в лицо и грудь. Из двери на него свалилось тело живого существа, человека или зверя, понять и увидеть он не успел, так как вместе с неизвестным свалился на пол…