— Как-то встретил я Акима в городе, он рассказал: натравил Тихон на него кавказца, тот его чуть было не убил из ружья. После этого братан притих, в городе хотел остаться, но работы не нашёл. Вернулся опять в деревню. Баба у него там была, подыскал, на морду никакая, но всё, что мужику надо, сделает, накормит и обмоет. А потом, рассказывал, что сдружился с Медведем, здоровым мужиком. Видел я Медведя того, в город они вместе приезжали с Акимом. Действительно, настоящий медведь, с таким и против Тихона не страшно, и Селима усмирить можно. Фирюлин опять осёкся и замолчал. Ковшов не спускал с него вопросительного взгляда. — Здоровый мужик был, да, видать, не сладил и он против этого кавказца. Сдаётся мне, не просто Селим псих, как брат говорил, не простой он уголовник. За ним верёвка покрепче тянется. Не один, тот ещё узелок, но это не моя забота, вам, гражданин прокурор, разматывать. И Тихон, и председатель колхоза довольны им были. — Вы что же, считаете, что Селим занимался сбытом икры и рыбы в городе вместо вашего брата? — Нет. Ему это не поручалось. Больной он. Возил товар в город кто-то другой. Не моего ума дело. Селим снасти ставил и рыбу добывал. Он на людях не рисовался. — А с чего вы взяли, что обо всём было известно председателю колхоза? — Ну как же? — откровенно удивился наивности Ковшова Фирюлин. — Председатель и Тихон вдвоём всем делом и заправляли, два сапога — пара. Тихон без Кондратича ничего делать не мог. Спросите в деревне любого мальца, каждый знает, в чью дуду зять председателя дудит. — А вам откуда это известно? — Да брат рассказывал. Он на них двоих прежде работал до того, как сесть. На Тихона и Деньгова. С председателем, правда, напрямую не контачил, но Тихон завсегда на авторитет Деньгова ссылался. И срок братану в колонии отмерили до чудного; смилостивились только благодаря заступке Кондратича. — А вам и это известно? — Догадливым уродился. Жаль братана, я его уговаривал плюнуть на всё. В городе нам бы дело нашлось. Да сильно задел его за живое этот Селим, а брат обид не прощает. Всё своего часа дожидался. Но Бог не дал… — Продолжайте, продолжайте, Фирюлин. — А что продолжать? Я вам всё сказал, гражданин прокурор. Больше нечего. Брать вам надо Селима. Он вам всё и расскажет. Только сдаётся мне, он так просто в руки не дастся. — Пока вы мне одни загадки загадываете, — оборвал его Ковшов. — Почему вы считает, что к убийству причастен Жигунов и этот не известный никому Селим? Где он скрывается, кстати? — А я почём знаю? — взъерошился Фирюлин. — Тихон где-нибудь его от людей прячет, раз в деревне его никто не знает. — Мне знамо место обитания вражины, — твёрдо и отчётливо в наступившей тишине вдруг вымолвил Упырёв. Ковшов опешил. Дынин выпрямился. У Фирюлина, казалось, волосы поднялись на голове, сам он дёрнулся и принял позу легавой, застывшей при виде рябчика в кустах. — По зову Тихона лечил я болезного чужака. Падучая у него случилась, — так же тихо пояснил Упырёв, — Селим не Селим, имя не знаю, но только чужак он. Не наших кровей. Хоронился в мазанке, за двором Тихона. — Вот! Слыхали? Прав я. Брать его там надо! — выкрикнул Фирюлин. — Илья! — обратился Ковшов к Дынину. — Зови Петра Ивановича и майора. Срочно! Логово зверя Низкую лачужку из камышовых стен, обмазанных когда-то глиной, бесшумно окружили на рассвете, когда розовые блики только-только потревожили горизонт на востоке. — Не похоже, чтобы в этой развалюхе кто-либо обитал, — с сомнением покачал головой Квашнин, — ошибается Данила Павлович, непригодная она для жилья. — Не Данила Павлович, а тот… двойник. Это Фирюлин наплёл про кавказца, — буркнул Камиев. — Всех в деревне знаю, но ни про какого Селима отродясь на слыхал, — пожаловался и участковый Суворин. — Откуда ему взяться? — сочувственно поддакнул Камиев. — Если верить этому… двойнику, выходит, кавказец целый год в деревне живёт. Днём его никто не видел. По ночам, значит, он промышляет. Кто же его поит, кормит? — Да, чертовщина получается, — согласился Квашнин. — Но твой-то дед Упырь ходил его лечить? Значит, он действительно существует! — толкнул в бок майора Квашнин, вытащил пистолет из кобуры, снял предохранитель. — Не сразу выдал знахарь про кавказца. Даже тебе о нём ничего не рассказывал. — Да я с ним и словом не успел перекинуться, — возразил уязвлённый Камиев. — Все эти два дня мы носились, как угорелые. Не до этого было! В ту ночь и посидеть по-человечески не смогли. Ты, Иваныч, со своей идеей поднял всех на ноги. Ночь под окнами Тихона я без толку, считай… прокемарил. — А Дарья-то, выходит, тоже знала про кавказца? — Получается так. Не будет Тихон ради осетина какого-то сам варевом заниматься. — Ну, братцы, кончай трёп! Возьмем, всё узнаем, — Квашнин оглядел милиционеров, скомандовал: — Суворин, держать окно! Майор, прикрывай! Выбив ногой дверь, капитан влетел в строение с диким криком: — Лежать! Перестреляю всех! За ним ворвался Камиев. Два луча фонарика, судорожно запрыгав по полу, по стенам лачуги, не нашли ничего живого. Лишь перепуганная кошка с жутким мяуканьем выскочила у них из-под ног на улицу. Третий лучик фонарика Суворина заскользил по жилищу, но глазастый Квашнин уже присел к неказистой печурке в углу и развёл огонь. — А хозяин отсюда не так давно дёру дал, — заметил он. — Недооценили мы его. Но это уже что-то. Живой человек, похоже, здесь ютился. А то всё призраки, привидения да утопленники. Смотри сюда, майор! Квашнин выволок на середину мазанки, поближе к огню, холщовый мешок, чем-то наполненный, и вытряхнул содержимое на пол. На многом, вывалившемся из мешка, задерживался взгляд, но капитан вдруг выхватил из кучи хлама неприметную вроде проволоку, отличающуюся от всякой другой своим необычным сечением — не круглым, а больше прямоугольным, и была она изготовлена из свинца. Майор Камиев долго ещё её разглядывал под лучом своего фонарика, не доверяя огню из печки, а участковый Суворин достал из кармана перочинный ножик и распилил проволоку лезвием на кусочки. — Вот вам и сечка, — прямо посреди мазанки уселся на пол Квашнин, — мы, друзья мои, находимся в гостях у Охотника. Только убийца нас ждать не пожелал. Камиев озадаченно присел рядом за компанию. — Суворин, ты погляди по углам, по стенам, может, ещё что найдёшь, — Квашнин всё ещё вертел в руках бесценный кусок свинчатки, — а мы с майором пока помаракуем. — Он сегодня ещё здесь был, — со знанием дела, уверенно произнёс Камиев. Квашнин поднял на него глаза. — Я ковшик у бака с водой посмотрел. Вода в ковшике на дне осталась. Или пил, или вода ему зачем-то понадобилась. — Похоже, — кивнул Квашнин. — Жёг он чего-то в печке, товарищ капитан, — донеслось от участкового, который низко склонившись, разглядывал золу. — Давай, давай, Суворин! Что там у тебя нашлось? — Вот смотрите, товарищ капитан. Мне кажется, кусок оплавленного металла, — участковый осторожно вытащил из кучи пепла твёрдое вещество и на ладони поднёс Квашнину и Камиеву. Квашнин принял в руки, повертел, передал товарищу. Камиев разглядывал остатки оплавленного металла долго. Суворин, устав ждать, вернулся к печурке, снова начал ворошить золу. — Остатки оленя, которого Бобер с автомобиля потерял, — мрачно пошутил Квашнин. — Возьми, скажешь прокурору, это всё, что осталось от бедного животного. — Пу-го-ви-ца, — по слогам произнёс вдруг Камиев. — Вот и кончики звёздочки остались. Солдатские рубашки такие были с медными круглыми пуговицами со звёздочками. Сам три года носил. — Точно, пуговица! — выхватил кусочек металла из рук майора Квашнин. — Он рубашку свою в печке жёг, чтобы не нашли. А жёг он рубашку из-за того, что она у него в крови была. Это точно наш Охотник! Вот и начали сходиться концы с концами. — Если мы у Охотника, то когда и как он успел улизнуть? — задумался Камиев и сердито глянул на участкового. — Из деревни транспорт без досмотра не уходил. Мои ребята все машины проверяли. Я команду подал, мол, надо для дела, сам прокурор приказал, — уверенно отсек Суворин. — А что Охотнику автотранспорт? — возразил Квашнин. — Такой и по воде горазд, и пешим ходом. Он от меня на речке в воду сиганул. Я решил, — всё! Готов! Так и сказал Даниле Павловичу, что на дно тот сгинул. И не вру. Я его точно больше не видел ни живым, ни мёртвым. А, выходит, он со дна выбрался, до берега доплыл и сюда к себе добрался. Залечил раны, какие были, рубаху с кровью сжёг и дёру дал. — Опасный человек, — Камиев снял фуражку, протёр машинально пот внутри на ободочке. — Доставит он нам ещё хлопот. — Его поймать надо, — вроде как напомнил Квашнин. — Уже ушёл, — ругнулся Суворин. — Но не мог он так просто уйти. Как ему удалось? Везде дороги я перекрыл. — Тихона задержать следует, — надел фуражку на голову Камиев. — Я с ним сам говорить буду. Он знать должен. Расскажет всё. — Нет, погоди, — перебил майора Квашнин и внимательно посмотрел на участкового. — А ты, Суворин, забыл совсем… Прошла у тебя одна машина без досмотра. — Не было такого, Пётр Иванович. — Ну как же не было? Вспоминай. Ты сам мне говорил. — Никак нет, товарищ заместитель начальника райотдела. — Не горячись. Вспомни. Утром прошла машина председателя колхоза. Ефрем Тюньков на чём в город поехал? Его Деньгов послал! Ты осматривал машину? — Никак нет, товарищ капитан! Что её осматривать? Её Полиэфт Кондратьевич лично отправил… к главному врачу… у которого на свадьбе гулял… Тому что-то понадобилось… — до участкового начал доходить смысл вопросов Квашнина, он побледнел и заморгал глазами.