Иногда совершить неправильный поступок – единственно верное решение. В свои последние дни бабушка Кай и Киши была не в себе и стала путать их с мамой и Хамако. За день до того, как бабушка умерла, Кай зашла к ней со стаканом воды. Стоило ей поднести чашку к дряблым губам бабушки, как та схватила ее за запястье. – Хамако! – взмолилась она громким шепотом. – Сверток, что лежит в кедровом сундуке, – он для твоего брата. Возьми его и отнеси ему. Прошу! С дядей Кендзи, рыбаком, который жил в нескольких деревнях от них, они виделись лишь тогда, когда ему нужен был жемчуг. Он много играл, и мама вскоре перестала давать ему камни: он их лишь проигрывал. То была последняя зима Хамако. Кай тогда была совсем юна, но все же поняла, что следует успокоить бабушку, утаив правду. – Не волнуйся за Кендзи, – сказала Кай. – Ему гораздо лучше. – Это хорошо, – облегченно выдохнула бабушка, – он всегда был таким хорошим мальчиком. В ту ночь бабушка умерла во сне. Обман Кай оказался единственно верным поступком. В случае с Реном правильного выбора не было – Кай не могла с этим смириться. Она отыскала Ношу и Обузу – лошади ждали ее в лесу, там, где их и оставили, немного напуганные запахом лис. Она надела на них упряжь – медленно и вяло, словно была под водой. Кай подвела их к той части леса, в которой не осталось смеющихся фруктов, и оседлала Ношу. Достав компас, девушка засомневалась. Ей так хотелось отправиться домой… но нужно заглянуть к Басё. Вдруг он сможет изгнать из Рена лисицу… Но имеет ли Кай право рисковать жемчужиной? Ей казалось, что Басё можно доверять, но так ли это на самом деле? Если Кай потеряет жемчужину, то освободившийся от лисицы Рен придет в ярость. Нет, сначала Кай должна отправиться к Бэндзайтен. Когда Киши вернется домой, Кай спросит у Дракона-повелителя, нельзя ли ей еще раз воспользоваться компасом, и тогда вернется за Реном и отыщет Басё. Вот как она сделает. Кай медленно ехала на Ноше сквозь крючковатые деревья, сверяясь с компасом. Обузе не нравилось идти сзади, и она постоянно пыталась вырваться вперед. Кай пересела на нее, но лошадь совсем не хотела ей подчиняться. Девушка попыталась успокоить ее, замедлить шаг, но животное не слушалось. Когда Кай постаралась развернуть ее, Обуза продолжала ехать вперед. Рен сказал бы, что это целиком и полностью вина Кай – она недостаточно точно командует. Но у нее возникло чувство, что Обуза будто наказывает ее, и винить ее за это она не могла. Она заслуживала наказания. Рен ее не простит. Кай сосредоточилась на том, чтобы пробраться сквозь темный путаный лес так, чтобы не нарваться на фрукты. К рассвету силы почти оставили ее. Она покормила лошадей и прилегла в высокую траву. Теперь, когда у Кай появилось время, на нее обрушилась тяжесть событий прошедшей ночи. Стоило ей только закрыть глаза, как она видела Рена. Вот он целится в воеводу Такаги. Вот наливает ей холодный чай. Вот учит ее ездить верхом и бежит рядом с Ношей. Он ее не простит. С тем же успехом Кай могла бы вырезать собственное сердце. Киши, ее милая сестрица, которая извинялась перед комарами за то, что отгоняет их, сказала бы, что Кай поступила правильно. Басё изгонит из него лисицу. И пусть Рен злится, но когда он будет свободен, то сможет сам выбирать свой путь. Он сможет остаться с семьей Номура и обучиться торговле, сможет отправиться в столицу и работать в императорских конюшнях или даже сбежать куда-то вместе со своим близнецом, который, скорее всего, сейчас тоже на Небесной горе. Рен никогда ее не простит. Но она должна вернуть ему долг. Кай, наверное, заснула, потому что в следующее мгновение почувствовала, как что-то капает ей на лицо. Кай проснулась. Шел дождь. Стало холоднее – приближалась осень. Кай села и огляделась: лошади укрылись под деревом. Мышцы ныли, с каждым движением она будто рассыпалась на сотню осколков. Холодный ветер лишь усиливал эту боль. Кай привязала Ношу к Обузе и двинулась в путь. Они ехали под серым дождливым небом и за целый день не встретили ни одной живой души, не увидели ничего знакомого. Кай ощущала себя призраком, лишь оболочкой человека. К ней вернулись воспоминания, о которых она старалась забыть. Вот они с Киши ругаются из-за деревянной куклы в красном платье – обе считали, что она красивее точно такой же в желтом платье, – а потом засыпают, измотанные, заключив друг друга в объятия. Вот они с Киши надевают на отца корону и ожерелья из одуванчиков, пока он притворяется спящим в гамаке. Вот они с Киши впервые самостоятельно готовят новогодние рисовые колобки: Киши растирает рис в муку колотушкой, а Кай перед каждым ударом переворачивает ступку. Превратив рис в густое тесто, они выкладывают его на засыпанную мукой доску, а затем вылепливают из кусочков шарики. Мама тогда прослезилась. «Мама, почему ты плачешь?» – в ужасе охнули они. Она ответила, что гордится ими: ее девочки выросли и продолжают семейные традиции. Теперь Кай понимала, почему мама тогда плакала. Все эти незначительные моменты складывались во что-то большее. Кай хотела сохранить каждый момент, проведенный с Киши, и каждый момент, проведенный с Реном, как драгоценные жемчужины. Положить их в банку и доставать по одной, только когда они ей понадобятся, чтобы они не потускнели и не потеряли формы. Кай вдруг поняла, что то же самое сделала и с воспоминаниями о Хамако. Так духи предков охраняют их: они вовсе не призраки, способные отогнать хищника или защитить от стрел. Дух ее тети живет в ней самой, и каждая жемчужинка воспоминаний придает Кай сил или дарует ей мудрость для того, чтобы она смогла продолжить свое путешествие. В ту ночь Кай спала под низкими ветвями сосны (как научил ее Рен), сжимая жемчужину Дакини в кулаке. На следующее утро она добралась до оживленного порта на реке – должно быть, она вела к Соленому морю. Кай замерла под деревьями и огляделась: из лодок в доки выходили путешественники, работники выносили товары. Тропа шла вдоль порта, но имела ответвление, проходящее через реку. Кай планировала избегать людей, но все же хотела добраться домой побыстрее. Обходной путь ее не прельщал. Кай пустила лошадей рысцой, лавируя между запряженными волами повозками, гонцами на лошадях, паланкинами, в которых наверняка передвигались какие-то важные особы, и пешими гуляками. Никто на нее даже не взглянул. Путешествовать, прикинувшись мальчишкой, было куда легче – но разве это честно? Кай хотела бы создать такой мир, в котором ей не пришлось бы прятаться. У развилки компас указал на мост через широкую реку. Все остальные двигались в другом направлении: глядя на паланкин и пеших путешественников, Кай подумала о паломничестве. Ей интересно было узнать, где она находится, но не настолько, чтобы привлекать к себе внимание, задавая вопросы. Кай приблизилась к мосту и по широкой дуге обогнула стоявшего у края дороги попрошайку. Вдруг раздалось бряцание металла. Обуза испугалась и поднялась на дыбы. Кай слетела с ее спины, извернувшись в воздухе, и упала, ударившись плечом. Тем самым плечом, в которое когда-то попала стрела. Кай закачалась, схватившись за руку и стараясь унять боль. Обуза тем временем сошла с дороги и понеслась вдоль реки, утягивая Ношу за собой. – Что ты наделал? – закричала Кай на попрошайку, когда смогла наконец подняться. Она хотела было развернуться и поспешить за лошадьми, но услышала хриплый хохот. Сердце забилось где-то в самом горле. Этот смех она никогда не забудет. – Что ж, тэннё, вот мы и встретились вновь, – произнес Дой, стащив с головы драный капюшон, – лицо его было грязным, глаза красными. В руке он держал колокольчик, который, должно быть, украл из храма или святыни. Кай напряглась и положила руку на лук – лук Рена, Убийцу Сонь. Но Дой не поднялся. Кай увидела, что его левая нога, прикрытая плащом, перевязана, а на бедре гноится рана. Похоже, люди воеводы Такаги оставили его умирать, вот только он умудрился выжить. – Я принял тебя за нашего мальчишку, – прохрипел Дой. – Полагаю, его тоже убили из-за тебя. – Он жив и, по крайней мере, находится далеко от тебя, – гневно прошипела она. Она злилась на Доя за то, что он все еще существует. И на себя – за то, что потеряла Рена. – Ха! – Он сплюнул на землю. – Стоило бы догадаться, что ты ведьма. Ох уж эта твоя перьевая тряпка! Надо было оставить тебя в озере. Но нет, у Гото были большие планы! Что ж, вот он, твой шанс на возмездие, тэннё. Давай. Запусти стрелу прямо мне промеж глаз. Он ткнул толстым указательным пальцем себе в лоб. Кай сжала лук. Она научилась стрелять, чтобы никогда не оказаться марионеткой такого человека, как Дой. К тому же, хоть он и заслуживал этого, Кай не могла застрелить его на людной улице. – Давай же! – сказал я. – Знаю, тебе этого хочется. В горле у Кай пересохло. Она провела рукой по колчану, а потом опустила ее. Дой был все равно что жалкий кусок дерьма, приставший к ее подошве, но Кай не могла этого сделать. В основном потому, что, выполнив его просьбу, она оказала бы ему услугу. – Дай мне свою фляжку! – Кай вытянула руку, и Дой посмотрел на нее настороженно. – Зачем? – Просто дай ее сюда! Дой вытащил из кармана фляжку и бросил ее на землю. – Она пуста. – Потому и попросила. – Кай подняла фляжку и вытащила из нее пробку. Затем отвернулась, достала из потайного кармана волшебную чашу и попросила у нее саке. Кай вернула фляжку Дою, тот понюхал ее. – Это яд? – с надеждой спросил он. – Нет, просто кое-что от боли, – ответила она. Дой сделал осторожный глоток. Кай пошла дальше вдоль реки, чтобы поймать лошадей. Она завела Обузу на мост, забралась на перила и оттуда вскочила ей на спину. Плечо ее ныло после падения. – Тэннё, вернись! – закричал Дой. – Тэннё! Кай проигнорировала его и поехала дальше. Она не знала, поступила ли жестоко или милосердно. Пожалуй, ее поступок был чем-то средним. Когда они пересекли мост, Обуза начала качать головой, а потом – поднимать правую переднюю ногу. Может, она поранилась после того, как убежала к реке? Кай остановила лошадь, слезла с нее и осмотрела. Под правым коленом нога Обузы словно опухла. Кай попросила у волшебной чаши лед – то есть колотый лед с сиропом, но все же. Аккуратно оторвав от рукава полоску ткани с помощью наконечника стрелы, Кай сделала повязку. Но Обуза не позволяла примотать к своей ноге лед – всякий раз, когда Кай пыталась поймать ее, она дергалась в сторону. В конце концов Кай сдалась: шарахаясь, Обуза делала только хуже. Ноша, не понимающая, что происходит, толкнула Кай носом, выпрашивая лакомство. Кай покормила ее овсом из чаши, а затем попыталась покормить и Обузу, но та лишь отворачивалась. «Вот бы Рен был здесь – он бы знал, что делать». Он на днях говорил, что у лошадей хрупкие ноги: сломанная кость означала смертный приговор. С Обузой вроде бы не произошло ничего настолько серьезного: про человека в такой ситуации сказали бы, что он подвернул лодыжку. Может, ей просто нужно немного отдохнуть? Но сколько? Кай торопилась домой. Очередной прожитый Кай день означал, что Киши провела еще одну ночь в подводном дворце с морскими змеями, а Рен – во власти лисицы. Но выбора у Кай не было: она не могла заставлять Обузу идти, превозмогая боль. Чтобы как-то скоротать время, Кай прислонилась к дереву и принялась рассказывать лошадям сказки, которые слышала от Хамако. Она поведала им о старухе, которая уронила пельмешку в дыру в кухонном полу, а когда полезла вниз, пол провалился, и она оказалась в другом мире, где ее поймал великан, что владел волшебной ложкой, которая умела готовить рис. Женщина сбежала от него, забрав ее с собой, и больше никогда не готовила рис сама. Еще Кай рассказала им о мальчишке по имени Момотаро, которого нашли в реке внутри гигантского персика и который вырос могучим воином. Слушая о нем, Ноша махнула гривой и повернула уши вперед. Похоже, эта история ей понравилась больше всего. Внутри Кай вдруг поднялось горе. Она так сильно скучала по своей тете! Смерть бабушки казалась почти закономерной – она прожила долгую счастливую жизнь. Но тетя… ее яркая, веселая тетя… как она могла умереть! Кай помнила, как отец вынес ее тело из лодки и положил на футон в гостиной. Мама принесла чашку воды и прикрепила к палочке для еды кусочек ткани. Обмакнув ее в воду, мама аккуратно провела ей по губам Хамако. Это было последней проверкой – чтобы убедиться, что Хамако в самом деле умерла. – Проснись! Прошу, проснись! Кай поняла, что эти слова вырвались из ее собственных уст, только когда Киши обняла ее. Она смутилась и выбежала на улицу, спрятавшись за дубовым деревом, на котором висел красный папин гамак. Она не помогла маме и Киши обмыть и одеть Хамако. Не положила их деревянных кукол – в красном и желтом платьях – рядом с тетей, чтобы они сопроводили ее в мир мертвых. Не приготовила рисовых пирогов, не нарезала сладкие груши, которые так любила тетя. Она не поднесла плошку риса в дар богам. Не сделала ничего, что должна, словно ее отказ признавать смерть Хамако мог вернуть ее к жизни. В каком-то смысле, отправившись на поиски Киши, она сделала то же самое. Перед сном Кай снова попыталась накормить Обузу. На этот раз кобыла съела немного овса – Кай понадеялась, что это хороший знак: может, утром они смогут отправиться дальше. Ночью Кай так и не смогла заснуть. Заслышав в кустах малейший шорох, она представляла, что на нее вот-вот нападет горный лев. Или Дой, который вдруг волшебным способом исцелился и выследил их. Когда на рассвете Кай поднялась, мышцы и плечо все еще болели. Ноша радостно скакала по полю, но Обуза не сдвинулась с места. Она походила на статую: придерживала правое копыто над землей, фырчала и истекала потом. Кай попыталась накормить ее, но та отказалась и от овса, и от воды. Кай уселась под деревом и схватилась за голову. Она знала, что в такой ситуации сделал бы Рен, но это ее совсем не успокоило. Так, ни о чем не думая, Кай просидела, пока солнце не поднялось высоко над деревьями. Ноша подошла к ней и ткнула ее носом. Обуза все еще не двигалась – только странно шевелила губами. Кай захотелось заснуть. Лечь, свернуться калачиком и забыться. Нельзя было оставаться здесь вечно. Кай поднялась и схватила лук Рена, который все еще не считала своим. Она отошла от Обузы на десять шагов и повернулась. Прицелилась в лошадиную грудь и оттянула тетиву. А потом Кай сделала то, чего никогда бы не сделала раньше. Она распрямила указательный палец – до боли простое движение. Выпущенная ею стрела вонзилась глубоко в грудь Обузы. Ноги лошади подкосились, и она завалилась набок. Кай стоило бы пустить и вторую стрелу, это было бы милосердно. Но у нее не хватило на это сил. Она бросилась к кобыле и подняла ее прекрасную голову с белой звездой. Ноша скорбно нависала над ними, пока Кай заливалась слезами, которые, казалось, никогда не закончатся. Но вот Обуза дернула ногами, и глаза ее медленно погасли. Кай сидела так еще долгое время, скорбя и о лошади, и о самой себе. 15 На какое-то время все затихло. Ветер смолк. Кроны деревьев не шуршали листьями. Мыши и ящерицы спрятались в норы. Кай ехала на Ноше к горной гряде, и кучки камней казались такими аккуратными, словно их сложил ребенок-великан. Когда тишина сделалась невыносимой, Кай начала рассказывать Ноше истории, но не сказки. Она поведала ей о своей жизни у Свежего моря: о том, каково это – нырять за жемчугом и иметь сестру-близняшку, и эта история показалась ей небылицей. О Рене Ноша знала все, поэтому Кай не пришлось рассказывать ей и о нем. Они провели ночь у подножия горы. Становилось все холоднее, а Кай не умела разводить костер. Это ее не пугало: холод снаружи не мог сравниться с той ледяной пустошью, которая разверзлась у нее внутри. Она складывала ладони лодочкой и дула на них, чтобы согреться. Иногда Кай проверяла карманы – на месте ли жемчужина? На рассвете по долине разлился туман. Кай с Ношей начали восхождение на гору, проехав мимо балансирующих друг на дружке камней. Милая, надежная Ноша шагала уверенно, словно вчера ничего страшного не произошло. На склоне дня небо засияло серебром. Иногда Кай разминала правое плечо – оно все еще болело после падения. Когда они добрались до горного пика, то их взору открылось окутанное туманом побережье. При виде Свежего моря сердце Кай сжалось. Там, где вода касалась берега, изгибаясь полумесяцем, она разглядела Бамбуковый остров и мысленно провела от него линию к группе точек, которые составляли деревню Сионома. Отсюда Кай не могла разглядеть свой дом, но точно знала, где он находится: в бухточке, чуть пониже. Когда они начали спуск, Кай откинулась назад, выписывая бедрами восьмерки в такт движениям Ноши. Она вдохнула поглубже – так глубоко, что почувствовала на языке морской бриз. Добравшись до подножия горы, Кай перестала сверяться с компасом. Она пустила Ношу галопом навстречу морю, мимо рисовых полей и фермерских наделов, и под копытами замелькали листья деревьев гинкго, под которыми Кай и Киши в детстве играли в прятки. Ноша пронесла ее мимо камня в форме спящей кошки и мимо размахивающего топором лесоруба. Повернув на тропу, идущую вдоль пляжа и кленовых деревьев, они испугали трех куриц, что-то искавших в траве. Повитуха оторвала взгляд от трав, которые собирала в саду, – появление лошади наверняка изумило ее. Когда Кай увидела кусты азалии, что росли в их семейном дворе, горло ее сжалось. Она вернулась домой. Домик с соломенной крышей казался тихим и одиноким. В их огородике все овощи были задушены сорняками, а рыбацкая лодка валялась далеко от пляжа, словно ей давным-давно не пользовались. На веранде не стояли ведра с моллюсками. – Мама! Папа! – закричала Кай, спрыгнув с Ноши и связав поводья, чтобы та не споткнулась. Из входной двери появилась голова матери. Мама прикрыла рот рукой и распахнула глаза. Кай и забыла, что с новой прической и в одежде прислужника узнать ее было сложно. – Мама, это я! – сказала Кай. – Кай? Мама вышла из дома – она казалась будто серой и очень тощей. Следом показался отец – он щурился, словно его разбудили. Кай заметила, что на его лбу больше не краснеет полоса от маленькой соломенной шляпы, и ей стало грустно. Одеты они были в белое – цвет скорби. – Это я, – повторила Кай. Она обняла маму, и лицо отца сморщилось, словно он готовился вот-вот расплакаться. Он заключил их обеих в медвежьи объятия. – Мы думали, что ты ушла вместе со своей сестрой, – выдохнула, всхлипывая, мама.