Пока старший рассматривал наши паспорта, второй пограничник, тощий, очкастый и совсем молодой, с одинокой ефрейторской «соплей» на тёмных погонах, полез осматривать наше «транспортное средство». – О-о, tschechische genosse! – сказал погранец, раскрывая мой паспорт и несколько теплея лицом. Чувствовалось, что собратьям по соцлагерю здесь доверяли куда больше, чем каким-то там приехавшим из-за недалёкой межи французам. Возможно, именно поэтому меня осмотрели весьма бегло, не потребовав даже шляпу с головы снять. Заинтересовала погранца-фельдфебеля только фляжка из моего рюкзака, которую ему притащил молодой напарник. Он даже отвинтил пробку и понюхал горлышко фляги. – Что это? – спросил представитель братской ГДР. – Шнапс, – честно ответил я. Он опять как-то по-особенному заулыбался, завинтил пробку и вернул флягу очкастому, чтобы тот положил сосуд на место. – Хорошо, – сказал погранец. – С какой целью вы, товарищ Немрава, направляетесь во Францию? – По личным делам, – ответил я, чётко следуя данным мне накануне указаниям. Пограничник сверху вниз посмотрел на мою спутницу, сказал «гут» и вернул мне документ. Клаудию они осматривали несколько дольше, но тоже довольно формально. Потом нам поставили в документы соответствующие отметки и милостиво разрешили продолжать движение. Подъезжая к границе, я заметил, как слева от нас два гэдээровских пограничника в стальных касках и с АК-47 наперевес ведут к грузовому тентованному ГАЗ-63 десяток оборванцев, среди которых было две женщины. Чуть дальше был виден ещё один погранец с ППШ и овчаркой на поводке, позади которого просматривался угловатый передок бронетранспортёра БТР-40. Чувствовалось, что граница здесь, как обычно, была на замке. На мой вопрос, кого это прихватили погранцы, Клаудия ответила, что сейчас по всему миру вообще и по Европе, в частности, продолжается стихийное движение лиц, которых официально именуют «перемещёнными». Как правило, это те, кто потерял всё (включая документы и человеческий облик) в ходе последней войны и теперь, по пути воруя по мелочи всё, что плохо лежит, или побираясь, либо стремился переместиться с востока на запад (всё-таки надеясь когда-нибудь покинуть Европу), либо с севера на юг, в зону более комфортного для жизни климата. Как оказалось, в здешних соцстранах по законам военного времени (а полноценного мира, как я уже успел понять, всё ещё не было подписано) эту публику положено было отлавливать и в принудительном порядке направлять «на стройки социализма» (здесь под этим термином подразумевались главным образом восстановительные работы в зонах бывших атомных ударов). Ну а при малейшем неповиновении отстреливать на месте. Между тем мы проехали под вторым шлагбаумом, за которым нас уже встречали классические французские жандармы в форме, знакомой мне по фильмам о том самом жандарме из Сен-Тропе (кстати, один из французских центров тусовки сторонников «свободной любви», а позднее всяческой голубени), у которого по жизни вечно случались какие-то проблемы (то женитьба, то жандарметки, то вторжение инопланетян), фуражки-черпаки с плоским верхом, тёмно-синие кителя и синие брюки. Въезжая на территорию Франции, Клаудия вздохнула с заметным облегчением. И было от чего – похоже, на той стороне границы её очень хорошо знали. Когда нам предложили выйти из машины, старший из жандармов, симпатичный горбоносый брюнет с вытянутой физиономией, на клиновидных погонах которого кроме золотистой горящей гранаты присутствовала широкая золотая лычка с тонкой красной полоской посередине (то есть аджюдан, или, по-нашему, прапорщик – Луи Де Фюнес в уже упомянутом фильме про курортного жандарма вроде бы тоже был в этом звании, только там блюстители порядка ходили в южно-тропической форме песочного цвета), сразу же заулыбался моей спутнице. И как-то не казённо, как ребятишки из братской ГДР, а скорее из искренней симпатии. Прямо-таки Ален Делон, не пьющий одеколон… Что, и здесь погранцы тоже всегда в доле? На французском КПП никто вообще не стал осматривать ни нас, ни нашу машинку, улыбчивый прапор лишь бегло глянул на наши паспорта. Разумеется, Клаудия балакала с жандармами на погранпереходе по-французски, и я сумел понять только отдельные, смутно знакомые слова. Кажется, она назвала меня своим «новым другом», а прапора по имени – Альбером. При её словах насчёт «друга» старший жандарм посмотрел на Клаудию вполне понимающе. Дескать, такие сложные времена, а она, понимаешь ли, с мужиками через границы раскатывает туда-сюда, личную жизнь устраивает… Так или иначе, минут через пятнадцать мы уже ехали дальше, в сторону Страсбурга. Как говорится, ну здравствуй, белль Франс. История 2 Опыт ошибок трудных. Французское турне Заброшенный военный аэродром между Сен-Назером и Нантом. Франция. 13 мая 1962 г. Когда тёмно-красный (а может, и вишнёвый, ну не разбираюсь я в спектре оттенков окраски автомобильных кузовов), пижонский полуспортивный купе-кабриолет «Астон-Мартин» DB-2, принадлежавший Клаудии, въехал в ворота поместья, а она сама, в элегантном, приталенном костюмчике коричневато-красного цвета (почти под тон машины) и, как всегда, на высоких каблуках, метнулась ко входу в дом, едва заглушив двигатель, я понял, что дело, похоже, наконец сдвинулось с мёртвой точки. Я отошёл от окна, торопливо допил кофе и застегнул рубашку, а буквально через пару минут за дверью застучали каблучки, и «хозяйка здешних мест» появилась на пороге моей «холостяцкой» (кроме односпальной кровати в этой каморке на втором этаже были небольшой стол, стул и платяной шкаф) комнатёнки и, едва переведя дыхание, объявила: – Сегодня выезжаем! – А что случилось? – поинтересовался я. – Кажется, твой клиент наконец объявился, – пояснила она. В процессе передвижения и проживания во Франции мы с Клаудией как-то постепенно перешли на «ты», правда, какой-либо постельной интимности наши отношения от этого отнюдь не приобрели. Лично мне в этой нервной обстановке ожидания непонятно чего было ну совершенно не до блядства, ну а дорогая Клава постоянно куда-то ездила, так что мне оставалось только сидеть и ждать от неё каких-то результатов. Поскольку за всё вроде бы было уплачено вперёд. В общем, когда она объявила мне о нашем скором отъезде, на дворе было утро двенадцатого мая. Третий день после Дня Победы, который в здешней Франции никто особо не праздновал, как, впрочем, и в нашей. А до того я, словно какой-нибудь Владимир Ильич Ленин в Разливе (это, если кто не помнит, та часть подзабытой ныне «ленинианы», где был пресловутый шалаш), практически на нелегальном положении смирно торчал в, похоже, когда-то (мне показалось, что относительно недавно) купленном почтенным семейством Воланта загородном доме, в окрестностях города Ле-Ман, в нашей реальности известного в основном разными автомобильными гонками вроде старейшей и наиболее известной «24 часа Ле-Мана». Правда, здесь, у них, возобновившиеся было в 1949 г. автогонки с 1958 г. опять перестали проводить (а до того десятилетняя «музыкальная пауза» объявлялась в 1939 г.) – пока что у французов явно хватало дел, поактуальнее автогонок. А ещё в этом Ле-Мане был недостроенный собор святого Юлиана (забавно, но он числился как «недостроенный» и в наших туристических справочниках XXI века) да старый город с каменными крепостными стенами чуть ли не римской эпохи. Впрочем, сам я в этом городе побывал всего пару раз, да и то мельком и в сопровождении охранявших поместье мордоворотов. Хотя не очень-то мне и хотелось любоваться памятниками здешней архитектуры. Добирались мы до Ле-Мана довольно-таки кружным путём. Приграничные области, на которые во время войны упали атомные бомбы, находившиеся под жёстким карантином (армейские посты на всех дорогах, въезд только по спецпропускам и прочее), лежали в основном севернее того места, где мы пересекали германо-французскую границу. Поэтому посмотреть воочию на последствия ядерных ударов мне по дороге не удалось. Хотя временами нам на дороге встречались направлявшийся явно в те самые районы грузовой транспорт и строительная техника (вроде перевозимых на трейлерах бульдозеров и прочих экскаваторов), двигавшиеся с многочисленным армейским или полицейским сопровождением. Вообще следов каких-то больших боёв на нашем пути не обнаружилось, из чего я сделал вывод о том, что Франция, судя по всему, опять благополучно сдалась. Конечно, вдоль дорог иногда попадались отдельные сгоревшие и разрушенные дома, а также взорванные и восстановленные мосты, но особого впечатления на меня это не произвело. От приграничного Страсбурга мы доехали до городка Сен-Дизье, там в каком-то гараже на окраине сменили нашу малютку «Изетту» на другую машину (тоже малолитражку, только теперь это была более крупная «Рено-4CV»), а затем добрались и до Парижа. В столице Франции мы пробыли два дня, и не скажу, что мне там сильно понравилось. Да, Сена текла, куда ей положено, Елисейские Поля и Эйфелева башня стояли на своих местах, окружающий народ был вполне модно одет, работали магазины, кинотеатры, рестораны, кафешки и даже ночные клубешники, уличное движение было вполне оживлённым, а по ночам улицы города освещали неоновые рекламы. В столичном аэропорту Ле-Бурже изредка садились рейсовые самолёты. Руин или каких-то других следов войны в Париже не было, однако бросились в глаза общая запущенность столицы, обилие нищих (причём это были не какие нибудь привычные арабы или африканские негры из нашей реальности, а личности с вполне белыми, европейским харями), армейских и полицейских патрулей, постоянные выборочные проверки документов и толпы возбуждённой молодёжи (судя по их виду, в основном студентов и студенток) под красными и красно-чёрными флагами, которые постоянно чего-то требовали, собираясь на площадях перед правительственными зданиями. При этом до драк с полицией у протестующих, как правило, всё-таки не доходило. Ну а потом мы отбыли уже в Ле-Ман. По дороге туда я наконец понял, почему Клаудию и её машину практически не проверяли и не обыскивали. Оказывается, у неё были документы то ли сотрудника, то ли «добровольного помощника» французского Красного Креста. Как объяснила мне сама хитрая Клава, такие «корочки» давали тем, кто пожертвовал немаленькую сумму на восстановление разрушенного во время последней войны хозяйства или на «лечение и реабилитацию» пострадавших от неё. И подобный служивший дополнительным свидетельством лояльности его владельца документ действительно давал своему обладателю определённые «бонусы». Ну и далее, я больше двух недель проторчал в этом самом пресловутом поместье, километрах в пятнадцати от Ле-Мана. Хотя скорее это была просто крупная сельскохозяйственная ферма со слишком большим «господским» домом. Кормёжка здесь была простой и здоровой, при этом отхожее место находилось во дворе, а умываться и бриться приходилось еле тёплой водой, которую приносили в тазике. То есть жил я вполне себе по-деревенски. Как я успел понять, коренные здешние пейзане действительно были заняты по сельскохозяйственной части – на окружающих полях постоянно шли какие-то работы, вокруг бродили коровы (как стадами, так и по отдельности), периодически в поместье приезжали грузовики с рекламой различных ле-манских фирм и продуктовых магазинов на кузовах, куда местные работяги грузили продукты, в основном, как я успел заметить, молоко в пузатых стеклянных бутылках и сыр. А вот в «барском» двухэтажном доме и двух ближних флигелях кроме местной прислуги (в основном состоявшей из баб и девок самого простецкого вида, занимавшихся готовкой и уборкой) обреталось десятка два крепких мужиков в штатском, но с явными признаками как минимум людей повоевавших. Кстати, оружие в поместье имелось в изобилии. Правда, на виду местные землепашцы держали только охотничьи ружья и обрезы (похоже, от бродяг и воров здесь было принято отбиваться собственными силами, поскольку хоть каких-нибудь захудалых представителей власти я за две недели пребывания в поместье так и не увидел). При этом мужички в штатском постоянно имели при себе пистолеты в карманах или подмышечных кобурах, но предпочитали не светить свои волыны. Точно так же, как и сама Клаудия, которая, как я успел заметить, почти постоянно таскала с собой в сумочке солидный армейский ствол вроде «Беретты». Ещё я обратил внимание на наличие на ферме помимо прочего транспорта нескольких «Виллисов» и «Доджей» армейского образца. Интересно, броневиков или танков они тут для нужд скромного сельского быта часом не заначили? Как я уже сказал, с момента нашего приезда Клаудия была вся в делах. Всё время куда-то ездила (иногда одна, иногда в сопровождении одной-двух машин с бодигардами, часто исчезая на сутки-двое) и постоянно звонила по телефону. Ну а я за отсутствием иных, достойных занятий решил для начала подготовить себе оружие на всякие непредвиденные случаи. А то мало ли что бывает. Я почти что на войне, а там часто бывают неприятности вроде неожиданного появления многочисленного противника, в изобилии оснащённого автоматическим оружием. Как в бессмертной поэме про Васю Тёркина: просыпаешься – а на тебя прут вражеские танки с пехотой, или прямо на голову сыпется парашютный десант. И в соответствии с собственным эмпирическим опытом Великой Отечественной мне следовало быть готовым начать стрелять в любой момент. Дабы не прослыть чудаком на букву «м». Поскольку в западном (а особенно во французском) оружии тех времён я разбирался слабо, внимание было обращено на отечественного производителя. Впрочем, с некоторыми оговорками. Например, автомат АК-47 Клавкины спецы найти так и не смогли. Мне было сказано, что это товар ходовой, штучный и «в свободную продажу не поступает». Как выяснилось, у них здесь любого пойманного с «калашом» или патронами для него не просто немедленно судили, а сдавали на расправу «восточной контрразведке», поскольку пользоваться этим оружием имели право только силовые структуры ОВД (ну и плюс к тому те, кому они официально помогали) и все немногочисленные ушедшие налево стволы автоматически считались или трофейными, или украденными. А за кражу военного имущества ОВД здесь судили очень строго. В пулемёте MG-42 мне было отказано под предлогом отсутствия как стволов данного типа, так и патронов для них на «свободном рынке». Всё-таки с 1945 года времени прошло изрядно, и все наличные остатки когда-то необъятных гитлеровских арсеналов успели бойко расторговать, во что мне лично охотно верилось. Зато по моему заказу без особых проблем нашли автомат ППШ с рожковым магазином, пулемёт ДП и пару пистолетов – «Вальтер» и ТТ польского производства, аналогичный тому, который я откопал в лесу сразу по прибытии сюда. Возможно, это даже был тот самый пистолет (я, увы, не успел запомнить номер этого оружия), хотя, если смотреть на вещи трезво, зачем им было таскать его через границу? Это же, в конце концов, не золотые слитки… В общем, оружие я привёл в порядок и пристрелял – с этим проблем не возникло, в поместье имелось нечто вроде тира под открытым небом. Причём для ДП мне, опять-таки без каких-либо затруднений, нашли и запасной ствол, и 7,62-мм патроны с бронебойно-зажигательными пулями Б-32. Также я попросил Клаву найти для себя какой-нибудь американский бронежилет, и спустя пару дней мне притащили изделие, именовавшееся М12, из числа «кольчужек» с заполнением из нейлона и металлических пластин, в каких янки в нашей реальности воевали в конце Корейской войны. Выглядел жилет вполне солидно, но как эти хреновины первого поколения вели себя при реальном попадании в них пули, я, честно говоря, не знал. А в нашей специальной литературе, например, писали, что те «броники» были ну совсем не комильфо. Подогнав под себя бронежилет и набив патронами четыре пулемётных диска и пять автоматных рожков, я покончил с «военными приготовлениями» и успокоился, благо всё оружие я держал у себя в комнате, в шкафу. Имея под подушкой пистолет и автомат с пулемётом в шкафу, я ощущал себя прямо-таки Верещагиным из «Белого солнца пустыни», для полноты картины не хватало только постылой жены, павлинов во дворе, тёплой водки в жару и миски с чёрной икрой на завтрак, обед и ужин… Далее я развлекался в основном тем, что рассматривал из окна в бинокль окрестности поместья (поначалу здешний народец отнёсся к этому с подозрением, но потом как-то привык) и активно пытался разговаривать по-французски с местным населением. И к концу второй недели моего пребывания в поместье я стал их понимать чуть лучше. Правда, они меня всё равно понимали с трудом и по большей части сильно веселились, слыша мои лингвистические потуги. А ещё, имея некоторое количество свободного времени, я силился понять, что происходит вокруг и почему наш фигурант всплыл именно во Франции. И не скажу, что это было так уж легко. Радио в поместье не было, а те радиоприёмники, что стояли в автомобилях, включали редко, да и уловить что-либо полезное в рутинных, провинциальных новостях было практически невозможно. Хотя местные пейзане на отсутствие радио совершенно не жаловались, возможно, ещё и потому, что во французской провинции, в отличие от Парижа, были явные перебои с подачей электричества – его отключали на ночь, а иногда и днём, причём довольно надолго. На крайний случай в одном из сараев возле здешнего гаража стоял дизельный движок, похоже, ещё лет десять назад предусмотрительно спионеренный местными поселянами с какого-то армейского тягача, но за время моего пребывания здесь его ни разу не заводили. Книг, а особенно новых, в местной невеликой «библиотеке» было мало, а газеты в поместье доходили с опозданием на два-три дня, но это было хоть что-то. С трудом продираясь сквозь дебри французской мовы и разного рекламного мусора (здешняя пресса всё ещё оставалась «свободной», да и деревенские жители предпочитали получать не коммунистическую «Юманите», а газеты попроще, с разделом о шахматах и объявлениями о разного рода «купле-продаже»), я всё-таки начал понимать некоторые основополагающие вещи. Оказывается, здешняя Франция была с некоторых пор связана «договором о дружбе и взаимопомощи» с СССР и странами ОВД, хотя соцстраной и не стала.