Джессика смотрела в потолок и чувствовала, как напрягаются затекшие мышцы на спине. Последние полгода она занималась меньше, чем раньше. Повреждение позвоночника, которое она получила в автокатастрофе в шестилетнем возрасте, больше не мучило ее так часто, как прежде, но не возникало сомнений, что если она будет продолжать пренебрегать реабилитационными упражнениями, разработанными для нее, проблемы вернутся. Иногда, вставая с дивана или кровати, Джессика не чувствовала первого шага, который делала, не чувствовала прикосновения каблука к полу или веса своего тела на икрах. Она не всегда ощущала удар локтем по спине во время баскетбольных матчей подразделения, боль приходила позже, когда она была особенно напряжена. Тело Джессики никогда не будет функционировать нормально, однако благодаря упорным тренировкам она достигла такого уровня физической подготовки, что с легкостью сдала вступительный экзамен в полицейскую академию. Но в медицинской карте Джессики не имелось упоминаний о повреждении позвоночника. Никакого несчастного случая. Джессика никогда не была фон Хелленс. У нее никогда не было родителей, детства в Бель-Эйре, маленького брата, чьи прекрасные глаза умоляли о помощи. Джессика снова ощутила, как пальцы брата сжимали ее пальцы. Все в порядке, Тоффи. Все будет хорошо. 75 Рев тромбона уличного музыканта проник в сны Джессики, из ее подсознания вырвался поток беспорядочных образов. Джессика открыла глаза и поняла, что находится в объятиях Коломбано. Она пролежала там всю ночь, его могучие руки заключили ее в темницу. Не в силах заснуть, Джессика глотала соленые слезы, надеясь, что сердце мужчины остановится, что пьяный, грязный труп, поймавший ее в ловушку, превратится из теплого в холодный, что Коломбано умрет и она наконец сможет сбежать. В какой-то момент в течение ночи боль взорвалась в коленях, ногах и пальцах ног, и она лежала там, парализованная и рыдающая, когда он притянул ее ближе и запустил пальцы в ее мокрые волосы. В конце концов Джессика сдалась, потому что сдалось все ее тело. Она впала в какое-то промежуточное состояние между сном и бодрствованием, сюрреалистическое оцепенение. Она наблюдала за собой с французского балкона, выглядывая из-за занавесок, как ангел, любуясь красотой романтической сцены в комнате, но смущаясь своим безутешно-печальным лицом. — Зесика. Это самый уродливый голос в мире. Джессика вздрогнула. Она почувствовала, как ее сердце замерло, отвращение нарастало внутри. Она все еще слышала мужской смех, чувствовала удары по своим голым ягодицам. Коломбано был в ней, более безжалостный и грубый, чем когда-либо прежде. — Зесика. — Что, милый? — прошептала Джессика. Слова сами собой слетели с ее губ, напоминая о времени, которое теперь казалось таким далеким. По ее щеке скатилась слеза. Она чувствовала липкость спермы на своем бедре. — Ты ведь не сердишься, правда? — Он сжал ее крепче, давая Джессике подсказку, как ей лучше ответить. — Этот… этот человек еще здесь? — Маттео? — Коломбано хихикнул, чмокнув Джессику в щеку и скатился с кровати. Теперь Джессика была свободна, но все еще не могла пошевелиться. — Я же говорил, что он тебя не тронет. Он ведь не тронул? Джессика всхлипнула. Она услышала, как Коломбано побрел в ванную. Мерзкое бульканье наполнило квартиру, и Коломбано застонал, когда его мочевой пузырь опорожнился в унитаз. Джессика закрыла глаза, она не знала, что сказать. Она не могла вспомнить. Может, он и не прикасался к ней. Может быть, он просто наблюдал. В конечном счете это не имело никакого значения. — Нет, — тихо произнесла Джессика, глядя в стену. — А ты бы хотела, чтобы он это сделал? — Коломбано спустил воду в туалете. — Ты бы хотела? — снова спросил он, возвращаясь в спальню. Вода перестала течь. — Я… — Это не по мне, я не люблю делиться. Я не возражаю, если кто-то хочет посмотреть, но делиться — это совсем другое дело. Джессика почувствовала, как матрас на железной кровати прогнулся под весом Коломбано. — Но я могу сделать исключение, если хочешь. Внезапно стало трудно дышать. — Нет. — Нет. Это ты сказала вчера, принцесса. И даже несмотря на это, мы занимались любовью более страстно, чем когда-либо. Иногда приятно ошибаться, правда? Раздался его смех. У Джессики заболел живот. — Я могу позвонить Маттео прямо сейчас. — Нет. — Но я хочу быть честным с тобой. Я никогда не поделюсь с Маттео тем, что по-настоящему люблю. Ты веселая девочка, Зесика. Но я пришел к выводу, что у нас нет будущего. Ты еще не созрела. Просто ребенок. Джессика всхлипнула. Коломбано опустил руку ей на плечо. — Правда бывает жестокой, дитя мое. Но когда-нибудь ты поблагодаришь меня за это. За жестокую правду. — Ты… — прохрипела Джессика, но слезы сдавили ей горло и превратили слова во влажный хрип. Теперь Коломбано наклонился к ней и прижался губами к основанию ее уха. — По правде говоря, — произнес он почти шепотом, — я предлагаю заняться любовью в последний раз ради старых добрых времен. А потом я пойду на репетицию. А к тому времени, как я вернусь, ты уже соберешь свои вещи и отправишься восвояси. Отправляйся в то удивительное приключение, в котором ты должна быть прямо сейчас. — Я уйду. — Джессика заставила себя сесть. Она слышала, как кровь стучит у нее в ушах. — Я знаю, что ты это сделаешь. Но перед этим — настоящее прощание. Джессика почувствовала грубые пальцы на своих руках и начала вырываться. — Не трогай меня! — закричала она дрожащим голосом и вскочила. Коломбано удивленно посмотрел на нее. Джессика не могла смотреть ему в глаза, она сосредоточилась на огромных татуировках, украшающих его мускулистый торс. — Да брось. Я опоздаю на репетицию, — сказал Коломбано, стирая улыбку с лица. Джессика заметила, что ее дыхание стало еле слышным. Гул голосов доносился снаружи, смешиваясь с грохотом подвесных моторов лодок, качающихся на волнах канала. Джессика повернулась, отдернула занавески и уже готова была позвать на помощь, когда Коломбано схватил ее за волосы и утащил обратно в квартиру с такой силой, что ей казалось, будто с нее сдирают кожу головы. Затем ее затылок глухо ударился о деревянный пол, а его пальцы сжали ее горло. Длинные сальные волосы Коломбано щекотали ей лицо, и ноздри Джессики наполнились запахом пота, смешанного с алкоголем и лосьоном после бритья. — L'Inverno, — произнес Коломбано, изо рта его брызжет слюна. Зима. 76 Джессика бросила взгляд на телефон. Сейчас 22:22, пора загадывать желание. С точки зрения вероятности скорость, с которой люди проверяют время в течение этой минуты, любопытно часта. Конечно, это всего лишь иллюзия, заблуждение, основанное на том, что мы запоминаем 22:22 легче, чем, скажем, 21:19. Тем не менее это казалось особенно зловещим в этот темный вечер, когда ледяной ветер свистел в трубах и заставлял трещать рамы старых окон. В кастрюле кипела вода. У Джессики в студии не было электрического чайника. Может быть, потому, что она никогда там не жила, а может быть, потому, что его отсутствие подкрепляло ее легенду: она живет в голой холостяцкой квартире, где мебель несколько беспорядочна. Кроме того, вкус воды не меняется от того, нагрета ли она в кастрюле из нержавеющей стали или в кремовом чайнике «KitchenAid». Джессика отпила из кружки, которую забыла на столе: чай остыл. Рядом лежали семнадцать распечатанных листов бумаги, некоторые листы были разорваны на мелкие кусочки, другие склеены в большие целые. Под фотографиями преступлений и их жертв она скопировала несколько фраз из книг Роджера Копонена, фрагменты текста, которые, по-видимому, послужили вдохновением для убийств. Но не упустили ли они чего-нибудь, сосредоточившись на поиске улик в книгах Копонена? Джессика помнила слова Микаэля: «Мы знаем столько, сколько они хотят, чтобы мы знали». Только это, и ничего больше. Цинизм Микаэля часто раздражал, но он также часто бывал прав. Джессика осушила свою кружку, и последняя капля чая попала не туда, куда нужно. Она кашлянула в кулак, и на какое-то мгновение ей показалось, что она знает, каково это — тонуть: не иметь возможности выкашлять жидкость, которая попала в трахею, которая заполняет легкие, препятствуя притоку кислорода. Джессика подошла к раковине и сморкнулась, затем наполнила кружку кипятком. Она открыла шкаф ИКЕА и нащупала стеклянную банку, в которой держала чайные пакетики. Она была почти пуста, остались лишь два пакетика — чертов ванильный чай. В этот момент зазвонил ее телефон. Она не узнала номер, но он был не тот, с которого ей звонил охранник из засады. Это мог быть Фубу, звонивший с телефона, который он одолжил у друга. Надо отдать парню должное: он настойчив. — Ниеми. — Алло? — произнес женский голос, неуверенный, испуганный. — Это связано с делом полиции? — Да, — выпалила женщина. На заднем плане раздался звон, напомнивший Джессике о коровьем колокольчике. Затем послышалось бормотание, женщина на линии прикрыла трубку рукой и разговаривала с кем-то на другом конце провода. Через несколько секунд раздался кашель. — Простите, я… да, это связано с делом полиции. Поэтому я и позвонила. — Ладно. Чем я могу вам помочь? — спросила Джессика, снова садясь за стол. Она услышала звук открывающейся двери на лестнице этажом или двумя ниже. — Ммм… Меня зовут Ирма Хелле. Я владею магазином женской одежды здесь, на Коркеавуоренкату… — Что это за магазин одежды? — сосредоточенно глядя на лист, спросила Джессика. — Ателье по пошиву одежды. Вечернее платье… С лестницы донеслось тявканье маленькой собачки. — И что же? — Подождите минутку, пожалуйста, — попросила женщина и снова отстранилась. Джессика вспомнила звон, который только что услышала. Должно быть, это был один из тех колокольчиков, прикрепленных к двери, которые возвещают о приходе покупателей в магазин. — Ваш магазин открыт так поздно? — Конечно, нет… Уже… Но мне нужно закончить платье… — Вы одна, мэм? — спросила Джессика, сама не уверенная в цели вопроса. — Я просто забыла запереть дверь и… Ну вот, теперь я одна.