В это верилось слабо, учитывая массу тела и напор, какой Гави недавно продемонстрировал Маркусу. – И на этом все кончилось? – Нет. – Еще бы: иначе бы Никола не боялся так. – В какой-то момент он упомянул о соляном мальчике. Тогда я вспомнил, что дома у меня лежит старая книжка. Я ему о ней рассказал, и мы начали переговоры. Вот почему Космо звонил Гави несколько раз перед тем, как его убили. – Он заплатил, я вручил ему товар, все честь по чести, – похвалялся Никола. – Потом неожиданно повернулся спиной и задрал фуфайку: большой кусок пластыря был прилеплен на уровне правой почки. – Сразу после сделки кто-то пытался ударить меня ножом. Я уцелел только потому, что оказался крупнее и вывернул ему руку. Потом сбежал. В очередной раз кто-то пытался похоронить эту историю. Любой ценой. Но Маркус должен был задать самый важный вопрос: – Почему Космо купил книгу? Что заставило его думать, что она имеет какое-то отношение к соляному мальчику? Никола улыбнулся: – Я убедил его. – Лицо Гави болезненно исказилось, но то была старая боль, никак не связанная с разбитым лбом. – Тут ничего не поделаешь: как ни старайся убежать, но твое детство преследует тебя. Пенитенциарий понял, что все это лично затрагивает Николу. – Ты когда-нибудь убивал кого-то, кого любишь? – Гави улыбнулся, тряхнул головой. – Я был привязан к ублюдку, но он сразу понял, что я не такой, как другие дети. И лупцевал, стараясь выбить из меня что-то, чего я сам тогда до конца не понимал. – Никола шмыгнул носом. – Так в один прекрасный день я обнаружил, где он прячет пистолет, и застрелил его, пока он спал. Спокойной ночи, папочка. Маркус почувствовал глубокую жалость. – Но об этом преступлении – ни слова в твоем досье. Никола коротко рассмеялся: – Девятилетнего не сажают в тюрьму, даже не судят. Препоручают социальным службам и отправляют в такое место, где взрослые пытаются понять, зачем ты это сделал и сделаешь ли снова. По-настоящему никто не стремится тебя спасти. Тебе делают промывание мозгов, пичкают медикаментами и успокаивают свою совесть, уверяя, что все это – для твоего блага. – Как называлось то место? – спросил Маркус, почуяв какую-то связь с тем, что он ищет. – Институт Кроппа, – тут же выпалил Никола и помрачнел. – Когда я застрелил отца, кто-то вызвал полицию. Меня заперли в одной комнате с психологом, но мы почти все время молчали. Потом за мной пришли, глубокой ночью. Когда я спросил, куда мы едем, агенты ответили, что это секрет. Заявили с улыбочками, что мне оттуда никогда не удрать. Но я и не собирался, поскольку не знал, куда мне еще податься. Маркус заметил, как тень пробежала по его лицу: вместе со словами оживали воспоминания. Никола продолжал. – За все годы, какие я провел там, в институте, я так и не узнал, где точно он находится. По моему разумению, место это могло располагаться где угодно, хоть на Луне. – Он помолчал. – Выйдя оттуда, я всегда себя спрашивал, происходило ли все это в действительности или только в моем воображении. Последняя фраза Маркуса заинтриговала. – Ты не поверишь, – горько рассмеялся Гави, потом продолжил серьезным тоном: – Мы как будто бы жили в сказке… Только выйти из нее не могли. – Расскажи мне ее. – Тот доктор, профессор Кропп, психиатр, выдумал эту штуку насчет «терапевтического вымысла», так он это называл. Каждому назначался персонаж и сказка, в зависимости от психической патологии. Я был стеклянным мальчиком, хрупким и опасным. Был мальчик пороховой, соломенный, воздушный… – И соляной? – вставил Маркус. – По сказке, он был умнее других детей, но именно поэтому все его избегали. Он делал еду несъедобной, при его приближении высыхали растения, увядали цветы. Он как будто разрушал все, к чему прикасался. Неугомонный ум, рассудил Маркус. – Какая у него была патология? – Скверная, – отвечал Гави. – Расстройство сексуальной сферы, скрытая агрессия, заметная склонность ко лжи. Но все это сочеталось с высочайшим коэффициентом умственного развития. Маркус подумал, что такое описание вполне подходит монстру. Неужели Никола и правда в детстве был с ним знаком? Может, так оно и есть, раз кто-то ударом ножа пытался заставить его замолчать. – Кто был соляной мальчик? – Я хорошо его помню: он был любимчиком Кроппа, – заявил Никола, и надежда Маркуса окрепла. – Карие глаза, каштановые волосы, довольно обычная внешность. Ему было лет одиннадцать, но он уже какое-то время находился в институте, когда туда привезли меня. Робкий, замкнутый, всегда наособицу. Хрупкий, слабенький, идеальная жертва для тех, кто постарше, – но его не трогали. Боялись. – Никола уточнил: – Мы все боялись его. Не могу объяснить почему, но – боялись. – Как его звали? Никола покачал головой: – Мне очень жаль, приятель: никто из нас не знал настоящих имен товарищей, это входило в терапию. Прежде чем поместить в группу, тебя долго держали в одиночестве. Кропп и его сотрудники убеждали забыть, кем ты был раньше, и вытеснить из памяти преступление, которое ты совершил. Думаю, они ставили перед собой цель перестроить личность ребенка, начиная с нуля. Я вспомнил, как меня зовут и что я сотворил с отцом, только в шестнадцать лет, в тот день, когда было решено, что я могу вернуться в реальный мир, и судья огласил перед всеми мое настоящее имя. Маркус подумал, что этих сведений достаточно. Но нужно было выяснить кое-что еще. – От кого ты скрываешься, Никола? Тот открыл кран, сполоснул руки. – Как я тебе говорил, мы все боялись соляного мальчика – а детки там у нас подобрались крутые, натворившие ужасных дел не моргнув глазом. Я не удивлюсь, если этот мальчик, на вид такой хрупкий и беззащитный, сейчас, в эту самую минуту, причиняет кому-то зло. – Он уставился на отражение Маркуса в зеркале. – Может, тебе тоже следует его бояться. Но ножом меня ударил не он. – Так ты видел в лицо того, кто тебя ударил? – Он напал сзади. Но у него были руки старика, это точно. Еще я заметил на нем ужасные синие башмаки. 10 Квартира Астольфи была обозначена как «пункт 23». Число 23 представляет собой арифметическую прогрессию. Как раз это Моро и объяснял на тайном собрании, которое состоялось поздним вечером в кабинете комиссара. В нем принимали участие немногие избранные лица. Кроме хозяина кабинета, вокруг стола сидели представитель министерства внутренних дел, глава комиссариата общественной безопасности, представитель прокуратуры и комиссар Креспи. – Двадцать три дела, – уточнил комиссар. – Первое относится к 1987 году. Трехлетний мальчик падает с балкона пятого этажа высотного дома. Полагают, что это несчастный случай. Через несколько месяцев с девочкой чуть помладше, живущей в том же квартале, случается то же самое. Оба раза отмечается странная вещь: на правой ноге обоих погибших не хватает башмачка. Куда они подевались? Соскочить во время падения они не могли, и родители уверяют, что в доме их тоже нет. Случайность? Задерживают девушку, которая работала няней в обеих семьях. Среди ее вещей обнаруживают оба башмачка, а в ее дневнике – вот такой рисунок. Моро показал присутствующим фотокопию странички из дневника. Антропоморфная фигура, та же самая, что таилась в тени в доме Астольфи. Человек с головой волка. – Девушка сознается, что столкнула обоих детишек с балкона, но не может объяснить, откуда взялся рисунок. Говорит, что это не ее. Признание получено, дело закрыто. Никто не вникает в эту деталь, к тому же следователи боятся, что защита, ухватившись за нее, станет напирать на душевную болезнь. Немногочисленная аудитория внимательно следила за рассказом, никто не осмеливался перебивать. – С того времени фигура появлялась, прямо или косвенно, еще двадцать два раза, – продолжал Моро. – В девяносто четвертом ее обнаружили в доме, где мужчина только что убил жену и детей, а потом покончил с собой. Заметили ее не полицейские, а криминалисты во время дополнительного расследования, которого потребовали городские власти, чтобы выяснить, действовал ли убийца один или имел сообщников. После обработки химическим реактивом фигура проступила на зеркале, где ее могли изобразить в любой момент, когда зеркало запотело. – Моро выудил из своих бумаг фотографию, сделанную во время того следствия. Но он еще не закончил. – Вновь ее нашли на могиле педофила, убитого в тюрьме другим заключенным в две тысячи пятом, ее начертали краской из баллончика. Удивительно то, что на могильной плите по распоряжению властей, которые опасались актов вандализма или мести, не было обозначено имя. Никто не знал, кто покоится под ней. Это тоже слепой удар судьбы? Ответа ни у кого не нашлось. – Я мог бы продержать вас здесь еще целый час, но правда в том, что историю этой постоянно всплывающей фигуры держали в секрете, чтобы избежать дурацких актов подражания или, того хуже, чтобы кто-нибудь не пленился идеей и не начал совершать преступления, подписываясь этим знаком. – Какая мерзость: замешан один из наших, судмедэксперт, – не выдержал глава комиссариата общественной безопасности, напомнив собравшимся, какое важное открытие было сделано в квартире Астольфи. – Вы полагаете, есть связь между антропоморфной фигурой и монстром, который убивает влюбленные пары? – спросил представитель министерства, по чину самый старший в этой комнате. – Связь определенно есть, только мы пока не знаем какая. – В чем, по-вашему, смысл этого знака? Моро знал, что отвечать рискованно, но чувствовал, что выбора у него нет. Правды избегали слишком долго. – Это эзотерический символ. Тут вмешался глава комиссариата общественной безопасности, высший чин в итальянской полиции: – Помилуйте, господа. Не хочу, чтобы меня неверно поняли, но думаю, что следует соблюдать осторожность. Дело Римского монстра вызвало массу толков. Общественное мнение бурлит, люди не чувствуют себя в безопасности, а СМИ подогревают страсти, все время пытаясь показать нас в дурном свете. – Нужно время, чтобы добиться результатов в таком деле, как это, – заметил комиссар Креспи. – Я это осознаю, но вопрос деликатный, – возразил глава комиссариата. – Народ у нас простой и практичный: все хотят платить поменьше налогов и быть при этом уверенными, что деньги, которые они вкладывают, идут именно на поимку преступников. Они хотят сразу получить ответ, их не интересует, как ведется следствие. Представитель министерства кивнул в знак согласия: – Если мы слишком отклонимся в сторону такой вот эзотерики и это станет известно, СМИ завопят, что расследование провалилось и поэтому мы гоняемся за злыми духами и прочей подобной ерундой. Над нами будут смеяться. Моро молча следил за дебатами: он знал, что обсуждается именно причина, по которой и раньше никто не хотел углубляться в этот вопрос. Собравшиеся не только боялись показаться смешными, были и другие обстоятельства. Ни один полицейский, желающий продвинуться по службе, не стал бы опираться на эзотерический след: он рисковал остаться без ответов, завести расследование в тупик и пожертвовать своей карьерой. С другой стороны, ни один чиновник, ни один руководитель не поддержал бы такой версии: он рисковал утратить доверие и лишиться поста. Но наличествовал и другой фактор, более человечный: естественное нежелание касаться некоторых тем. Может, даже неисповедимый иррациональный страх – а вдруг за этим и в самом деле что-то кроется. Поэтому на такие вещи всегда закрывали глаза. И это было ошибкой. Но в данный момент комиссар не собирался идти против течения, поэтому согласился с начальниками: – Я разделяю вашу озабоченность, господа. Заверяю вас, что мы будем осмотрительны. Начальник управления встал из-за стола, подошел к окну. Снаружи собиралась гроза. Молнии сверкали на горизонте, освещая ночное небо, оповещая город о неминуемом приходе дождя.