Этот момент наконец настал. Одно из тел извлекли первым. Маркус отложил лопату и подошел к яме. Дождевая вода переполняла ее, но останки были завернуты в пластик. Маркус упал на колени, прямо в грязь, и начал срывать его. Отец Эмиль подал ему фонарь. Посветив, Маркус убедился, что тело и впрямь хорошо сохранилось на этом известковом ложе. Оно каким-то образом мумифицировалось. Поэтому даже через двадцать лет все кости были целы, виднелись и обрывки тканей, похожие на потемневший пергамент. – Девушки шестнадцати, восемнадцати и двадцати двух лет, – уточнил отец Эмиль. – Эта – первая, самая юная. Но Маркус все не мог понять, как она умерла. Наклонился ниже: где-то ведь есть рана или перелом. Что-то поразило его, но дождь погасил свечу. Не может быть, ужаснулся он. Протянул руку за другим фонарем. И тогда увидел и отпрянул от ямы, повалившись на спину. Так он и лежал в грязи, не имея сил подняться, совершенно ошеломленный. Отец Эмиль подтвердил: – Голова отрезана начисто, так же – руки и ноги. Только туловище не тронуто. Части тела были разбросаны неподалеку, одежда девушки порвана в клочья. Маркусу было трудно дышать, а дождь все лил и лил, мешая сосредоточиться. Он уже видел подобный труп. «Hic est diabolus». Молодая монахиня в садах Ватикана, точно так же расчлененная. «Дьявол здесь», – подумал он. Человек с серой сумкой, тот самый, что изображен на фотограмме, снятой с камеры видеонаблюдения; тот, за которым он безуспешно охотился, был в Кивули за семнадцать лет до преступления в Ватикане, со времени которого тоже уже прошло три года. – Корнелиус Ван Бурен, – вспомнил Маркус имя голландского миссионера, который, скорее всего, и совершил все эти убийства. И спросил у отца Эмиля: – Остался в деревне кто-нибудь, хорошо его знавший? – Прошло много времени, а люди в таких местах подолгу не живут. – Но он кое-что вспомнил. – Есть, правда, старуха. Одна из убитых девушек приходилась ей внучкой. – Я должен с ней поговорить. Отец Эмиль воззрился на него в растерянности: – А как же вертолет? – Рискнем: отведи меня к ней. Они вернулись к церкви, отец Эмиль вошел первым. Внутри, вдоль стен, лежали больные холерой. Родные, бежав из деревни, бросили их, и теперь за ними присматривали старики. Большое деревянное распятие возвышалось над всеми, будто Господь взирал на своих детей с алтаря, уставленного свечами. Старики пели и за себя, и за болящих. Песнь была полна сладости и грусти, казалось, все они смирились со своей судьбой. Отец Эмиль отправился на поиски женщины и нашел ее в глубине нефа. Она ухаживала за каким-то мальчиком: смачивала ему лоб, чтобы сбить температуру. Миссионер жестом подозвал Маркуса. Оба присели рядом на корточки. Отец Эмиль что-то сказал женщине на их языке. Она перевела взгляд на чужестранца, изучая его огромными, ясными-ясными карими глазами. – Она будет говорить с тобой, – объявил отец Эмиль. – Что я должен у нее спросить? – Помнит ли она что-нибудь о Ван Бурене. Миссионер перевел. Женщина на минуту задумалась, а потом решительно заговорила. Маркус ждал, пока она закончит, надеясь, что в словах ее заключается что-то важное. – Она говорит, что тот священник был не таким, как другие: казался добрее всех, но добрым совсем не был. И было что-то в том, как он смотрел на людей. И это что-то ей не нравилось. Женщина снова заговорила. – Она говорит, что все эти годы пыталась стереть из памяти его лицо, и ей удалось. Просит ее простить, но и сейчас вспоминать не хочет. Она уверена, что этот человек убил ее внученьку, но девочка теперь пребывает в мире, и скоро они встретятся на том свете. Но Маркусу этого было мало. – Попроси ее рассказать о том дне, когда Ван Бурен исчез. Отец Эмиль подчинился. – Она говорит, что в ту ночь духи леса явились и уволокли его в ад. Духи леса… Маркус ожидал другого ответа. Отец Эмиль уловил его недоумение: – Ты должен понять, что здесь суеверия уживаются с религией. Эти люди – католики, но в них еще живы верования, связанные с прежними культами. Так уж повелось. Маркус кивком поблагодарил старуху и хотел уже встать, но она показала на что-то пальцем. В первый момент он не понял. Потом увидел, что ей приглянулся образок, висевший у него на шее. Святой Михаил Архангел, покровитель пенитенциариев. Тогда Маркус снял его с шеи, взял старуху за руку и вложил цепочку в сморщенную ладонь. Потом прикрыл ее, словно крышку реликвария. – Пусть этот ангел защитит тебя сегодня ночью. Женщина чуть улыбнулась, принимая дар. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, прощаясь, потом Маркус встал. Тем же путем они вернулись к вертолету. Пилот уже завел мотор, лопасти вращались. Маркус подошел к дверце, но обернулся: отца Эмиля не было рядом, он остановился поодаль. Тогда Маркус вернулся, невзирая на причитания пилота. – Пошли, чего ты ждешь? – выкрикнул он. Но миссионер молча покачал головой. Маркус понял, что он даже не станет прятаться в джунглях, как другие жители деревни. Он вернется в церковь и станет ждать смерти вместе с прихожанами, которые не в силах бежать. – Церковь сделала великое дело, основав миссию в Кивули и других таких местах, так не дай же монстру осквернить это благо, – напутствовал отец Эмиль. Маркус кивнул, обнял великана. Чуть позже поднялся на борт вертолета, который за несколько секунд набрал высоту под серой пеленой дождя. Внизу миссионер поднял руку в знак прощания. Маркус помахал в ответ, но не почувствовал облегчения. Хотел бы и он проявить такую отвагу. Когда-нибудь, сказал он себе. Возможно. Ночь принесла много сюрпризов. Имя убийцы, который до сих пор был безымянным демоном. Прошло двадцать лет, но, может быть, еще не поздно узнать правду. Но для этого Маркус должен вернуться в Рим. Корнелиус Ван Бурен убивал много раз. Маркусу удалось найти его следы в разных уголках планеты. В Индонезии, в Перу, снова в Африке. Дьявол пользовался статусом миссионера, чтобы без помех передвигаться по миру. Где бы он ни проживал, всюду оставались памятные знаки. В конечном итоге Маркус насчитал сорок шесть убитых женщин. И все они были убиты раньше, чем девушки из Кивули. Деревня в Конго была последним прибежищем. Потом он исчез, канул в небытие. «В ту ночь духи леса явились и уволокли его в ад», – перевел отец Эмиль слова деревенской старухи. Маркус, конечно, не мог исключить, что все это время Ван Бурен продолжал нападать на женщин в других местах. И что он попросту не смог обнаружить следов этих преступлений. В конце концов, они всегда совершались в отдаленных районах, в отсталых странах. Так или иначе, через семнадцать лет после Кивули Ван Бурен проявил себя: доказательство тому – изувеченный труп в садах Ватикана. И снова исчез. Отчего он явился на короткое время? И куда подевался на три года, прошедшие после убийства монахини? Маркус подсчитал, что ему сейчас около шестидесяти пяти лет: может быть, он умер? Одна деталь сразу бросалась в глаза. Ван Бурен тщательно выбирал свои жертвы. Молодые, невинные и очень красивые. Можно ли помыслить, что он устал от такого времяпрепровождения? Кардинал Эрриага это предсказывал. «Ты вернешься», – заверил он со смехом. И действительно, однажды во вторник, в семнадцать тридцать, пенитенциарий задержался в Сикстинской капелле вместе с последней группой посетителей. Пока те восхищались фресками, он внимательно следил за передвижениями охранников. Когда смотрители пригласили туристов на выход, поскольку музеи Ватикана закрывались, Маркус отделился от группы и скользнул в боковой коридор. Оттуда спустился по служебной лестнице во Двор Пинии. Он и в предыдущие дни посещал музеи Ватикана, но в действительности проводил рекогносцировку, особенно обращая внимание на то, как расположены камеры видеонаблюдения, работающие по всему периметру. В системе слежения он обнаружил лакуны, благодаря чему благополучно прошел в сады. Весеннее солнце опускалось не спеша, но скоро стемнеет. Он спрятался за изгородью из кустов самшита и стал ждать. Вспоминал, как они пришли сюда в первый раз вместе с Клементе: на всей территории объявили что-то вроде карантина, чтобы они могли беспрепятственно пройти по парку. Кто воплотил в жизнь этот замысел, на первый взгляд неосуществимый? Естественно, Эрриага. Но почему потом никто из высшего клира и пальцем не пошевелил, чтобы помочь Маркусу довести до конца расследование смерти монахини? Налицо явное противоречие. Кардинал мог бы все дело похоронить в молчании, но он захотел, чтобы пенитенциарий увидел, а главное, узнал.