Экстрасенс сел на стул, поманил пальцем Ярика. – Ну, иди сюда, маленький злодей, – и мимоходом кивнул Миле: – А вы присаживайтесь, присаживайтесь, в ногах правды нет. Вами мы чуть позже займемся, это чуть больше времени потребует. Мила послушно села, Ярик послушно подошел. Экстрасенс воздел над Яриком обе руки, погладил пространство вокруг него так, будто Ярик находился в огромном невидимом яйце. – У-у-у, – сказал экстрасенс уверенно. – И энурез, и астма, и простуда, и немножко анемии. Ну ничего-ничего, сейчас уберем, не велика беда. Последние слова он, чуть повернув голову, адресовал как будто бы Миле. Этого движения хватило, чтобы понять, что от него пахнет, как от еще не прикуренной сигариллы с вишневым вкусом, голова Милы слегка закружилась, на нее накатило смешанное чувство умиротворения и покорности. Экстрасенс водил руками над Яриком, а Мила ощущала себя так, будто это ее гладили, как кошку. Не сразу, но она услышала, что в кабинете играет, вмешиваясь в тонкий вольфрамовый звук лампы накаливания, очень медленная мелодия, с таким ритмом, будто некое сердце не спеша бьется через четыре раза на пятый. Миле казалось, что она спит, потому что мама не разбудила ее с утра, что длинный путь сюда, подруга, особняк, экстрасенс – это просто сон. Этот весьма уютный полумрак в Милиных мозгах не развеялся, даже когда экстрасенс перестал делать пассы и сказал: – Вот так, Ярик, гуляй здоровый… После чего передвинул стул и пересел поближе к Миле. – А тут у нас что? – Он взял ее холодную руку в обе горячие свои. – О-о, дорогая моя. Сколько работы предстоит… Он смотрел ей прямо в глаза, но Мила почему-то отвлеклась на Ярика, наблюдавшего двух взрослых, Миле показалось, что на миг зрачки сына стали невероятно огромными, что лицо его стало совсем другим – чужим и незнакомым. Экстрасенс неторопливо проследил за ее взглядом и вздохнул. – За мальчика не переживайте, с ним все в порядке. А у вас… – он опять вздохнул. – Я могу, конечно, слегка подкорректировать кое-что в рамках обычного сеанса, но это временно, это как плотину пальцем затыкать. Тут и родительские вуали, и самопроклятия, и чего только нет. Требуется глубокое очищение, Мила. Мила вздрогнула. – Не пугайтесь, девочка, – сказал экстрасенс. – И сглаз доверчивости на вас от одной из подружек. Вы же записались под своим именем и фамилией. Так что́ будем делать? – А что можно сделать? – растерянно прошептала Мила. – У меня всего сорок тысяч. – Что деньги? – мягко произнес экстрасенс, не отпуская ее руки. – Главное, чтобы вы были согласны на это. Вы согласны? Он опять перехватил ее взгляд, направленный на сына. – Не переживайте, – усмехнулся он, и в этой усмешке было больше заботы, чем она прочувствовала, кажется, за всю свою жизнь. – Там наверху и холодильник, и телевизор. Мила и вздохнуть не успела, а уже стояла на втором этаже, на ногах ее были тапки, сама она была в махровом халате на голое тело, а Ярик сидел перед здоровенным телевизором, ел пиццу, роняя крошки на ковер, но это не вызывало у экстрасенса какого-то недовольства. Экстрасенс приобнял Милу за плечо и едва слышно сказал: – Вот видите, как все хорошо получилось. Пойдемте, не бойтесь. А сам уже мягко вел ее по длинному широкому коридору, увешанному гравюрами сказочных чудовищ, каждое из которых, на какое ни глянь, смотрело Миле прямо в душу, но вот экстрасенс толкнул одну из дверей, а за ней была комната с душевой кабиной и ванной. Все в ванной комнате было сделано как бы из твердой нефти. – Не стесняйся, я все равно что доктор, – сказал он, снял с нее халат, поставил под душ, включил воду; Мила посмотрела на то, как он неспешно раздевается, складывая одежду на мраморную скамью, и загадала, чтобы не пришлось садиться на эту холодную каменную лавку, а если придется, то пусть она окажется вымытой после предыдущей пациентки. Раздевшись, экстрасенс скользнул к Миле, выбрал один из многочисленных гелей для душа, что толпились на полке над раковиной, уверенно выдавил его сначала на одну руку, потом на другую, стал намыливать Милу с груди до ног, и всё бы ничего, но совсем скоро залез ей пальцами и спереди, и сзади. – Расслабься, глупенькая, – попросил он ее невозмутимо, при том что Мила не особо и напряглась, даже слегка радуясь, что сэкономила сорок тысяч и теперь их можно будет закрысить от матери и отца, купить себе что-нибудь и сказать, что подарили. После водных процедур, во время которых экстрасенс напел: «Скорей сними свою усталость», но осекся, видно застеснявшись своего возраста, он перенес Милу в другую комнату, оклеенную черными, опять же с золотом, обоями, с черным траходромом, где по логике не помешала бы компания еще из нескольких человек. Пока экстрасенс тащил Милу, возбуждение его несколько спало. Забавно было наблюдать, как такой солидный, серьезный, уверенный, огромный человек, способный, наверно, одним взглядом приводить в трепет других серьезных мужчин, сопел с одышкой от прикосновений губ, языка и рук Милы. Мила надеялась, что ее умения хватит, чтобы удовлетворить его орально, и они мирно разойдутся, но нет. Экстрасенс зачем-то начал дрючить ее в разных позах, но не потому, что был затейник, а потому, что матрас на черной кровати был такой одновременно проваливающийся и пружинящий, что на нем и дрочить-то наверняка было проблематично, чтобы не укачало или не сбросило на пол. Темп у экстрасенса был как у паровоза, набирающего скорость до определенной отметки, затем следовала пауза, во время которой он дышал так, будто сейчас у него случится сердечный приступ. Ах да, о контрацепции он тоже не забыл. Когда во время перемены позы Мила успевала взглянуть на экстрасенса, в полупрозрачном, изначально черном презервативе его член напоминал грабителя из боевика. Что-то от стуканья пасхальными яичками было в его попытке проверить, чья тазовая кость треснет быстрее – его или ее. Капля его пота упала Прасковье в глаз, а Прасковья держала его за плечи и обхватывала ногами, когда экстрасенс замер, закатив глаза. Надо отдать должное мути – она сразу начала с последнего воспоминания Прасковьи, с Надиных слов и выхода за порог, откидывая основные детали их с гомункулом замысла, но Прасковья уже чувствовала жалость к нависшему над ней волосатому человеку, к его одышке, бороде, образу, который он должен был поддерживать, к его постоянному актерству. Замысел выдержал, но подкатил жар близкого распыления, к счастью замедленный человеческим телом, с которым муть была связана. Этого внезапного резкого жара успел испугаться и сам экстрасенс, выражение его лица успело исказиться в страх, что с Прасковьей случилось что-то невероятное, что она сейчас умрет под ним, и будут разборки с полицией, и трудно будет уничтожить всю полицию города Серова. Прасковья же придумала, что экстрасенсорные чудеса мути на самом деле пустяки, в них есть только скучная механика, что-то вроде похода в магазин за картошкой. Когда приносишь деньги и получаешь желаемое – это просто товар, ничем и не отличимый от картофеля, гречки и растительного масла. Другое дело, когда люди несут деньги заведомому мошеннику, имея только надежду и ничего более. А когда в результате этого происходит исцеление, или беременность, или брак – вот оно чудо и есть, если вопреки. И она переосмыслила настоящего экстрасенса в то множество, из которых и состояла вся экстрасенсорика, гомеопатия, гадание и все остальное. А экстрасенс завалился на бок, довольно дыша. – Я смотрю, тебе тоже понравилось, – сказал он. – А притворялась такой ледышкой до самого конца. Он гладил ее по груди, по ногам. Предложил остаться. Прасковья отвела его руку, попыталась встать, но проклятый матрас не дал ей сделать это сразу. Экстрасенс поймал ее, обнял, стал колоть бородой в шею. – Ну куда ты? Куда ты? Хочешь в ресторан? У нас тут есть неплохой. Грузинский. С шашлыками. Прасковья терпеливо высвободилась. Не стала пользоваться ни наготой экстрасенса, ни эффектом неожиданности, чтобы оставить его корчиться на матрасе, лить кровь из носа, задыхаться после удара в кадык. – Да, было хорошо, спасибо, – сказала она на прощанье. – Выход мы сами найдем. – Нет-нет, я провожу! – воскликнул радостный от похвалы экс-экстрасенс и принялся, посмеиваясь, выбираться из постели, из складок черной простыни, черного одеяла. Слова насчет «хорошо» не были враньем, но к сексу они не имели никакого отношения. Два часа Прасковья являлась кем-то, в чью голову не были замешаны чужие воспоминания. Два часа она точно знала, какое отражение увидит в зеркале, знала, что в ее жизни хорошо, а что плохо. У нее были родители, бестолковый сын, и сама она была бестолковая. Но как же хороши были эти отчаяние и надежды, зависть к таким же надеющимся и отчаивающимся рядом живущим людям. Однако Прасковья все же подумала в сторону гомункула: «Ну ты и скотина, конечно. Можно было все закончить еще на первом этаже». «Можно было закончить, – подумал в ответ гомункул. – Раз и навсегда». Глава 10 Еще даже не одевшись, позвонила Наде. Сил долго разговаривать по телефону не было, поскольку накатил запоздалый страх, так что даже руки слегка тряслись, а в ногах была слабость; сказала: – Надя, привет! Все ок. Та, понимая или притворяясь, что понимает, выдохнула счастливым шепотом: – Ну ладно, хорошо. Там тебя уже ждут. Как ее встретили! Бесы подкатили на машине прямо к выходу с территории экстрасенса. И Василий, и Ольга выбежали навстречу и попеременно обнимали гомункула и Прасковью. Прасковья подозрительно сощурилась, когда заметила слезы сначала на глазах Ольги, а затем и на глазах Васи. – Что-то вы слишком… – ответила Прасковья на это. – Так мы, считай, сколько этого ждали! – сказал Василий, держа Прасковью за плечи, радостно глядя ей в лицо. Он был выше, мощнее, что-то в нем было от Петра Первого из кино для глядящей снизу Прасковьи, и ей казалось, что он сейчас и поведет себя как царь из фильма – притянет к себе и расцелует. – Не сказать, что мы были в неведении, – вместо поцелуя признался Василий. – Нам Иван Иванович вел что-то вроде трансляции про твой поход до этого дома, а затем про то, что внутри. Но это мгновение… Как же это было и ужасно, и прекрасно одновременно. Будто весенним ветром обдало. Ты сама как человек сторонний это чувствуешь? У нас тут все было, как на улице Карбышева в три часа ночи, и внезапно улицы обрели названия, стали разными. Но Прасковья не чувствовала ничего особенного, кроме радости, что до сих пор жива и что на улице как будто стало теплее. – Если хочешь, прямо сейчас тебя отвезу домой, – предложил Василий. – Закину Ольгу к нам, и сразу поедем, купим чего-нибудь, чтобы перекусить. Ты, наверно, устала. Вот и проснешься у вас уже. – А вы не знаете, Иван Иванович еще у Гали? – спросила Прасковья. – Вроде бы да, немножко решил отметить успех, – ответила Ольга. – Но, если что, у нас его номер сотового есть. А что? – А вы собираетесь так и жить с этой малолетней? – поинтересовалась Прасковья. – Как она вообще живет? Она ребенком стала до или после того, как муть появилась? Если до, то ее в магазинах не спрашивали: «Девочка, а почему ты все время сама за продуктами ходишь? А почему ты все время одна?» Бесы ничего не ответили, видимо догадываясь, к чему клонит Прасковья. В машине, когда они в нее сели, тоже продолжилось это тягостное молчание. – Вы же понимаете, что так ей жить нельзя. Иногда и физическая сила нужна в нашем деле, – начала Прасковья. – Как она зарабатывает? Вашими подачками живет? – Ну любая обычная работа ваша – это некоторым образом подачка от нас, – как бы через силу напомнил Василий. – А все же? – спросила Прасковья. – Да нигде она не работала, конечно, – ответил Василий. – Дошло до того, что ей даже херувим денег подкидывал на ее джуниор-карту, чтобы она хоть пиццу могла заказать. Был момент, когда ее Иван Иванович поймал на том, что даже неловко и говорить… Это еще до мути было. – Не томи, – попросила Прасковья. – Закладки, что ли, разносила? Но там же паспорт нужен, насколько знаю. – Она в вебкам вкатилась. Однократно порадовала сетевых педофилов, – призналась Ольга. – Но там ее, во-первых, киданули. А во-вторых, забанили. Прасковья рассмеялась от неожиданности. – Что-то в этом есть прямо анимешное! – сказала она не без восхищения. – Товарищ майор, это была не девочка, а четырехсотлетняя фемина в ее теле! – Ей Иван Иванович уши надрал под ее возгласы: «Мое тело – мое дело». И под угрозы снова с собой покончить, – добавил Василий. – Так вот, – сказала Прасковья. – Сейчас правда закинь Ольгу и меня к вам домой, у вас ведь частный дом? – Да, да, – подтвердил Василий. – Пусть Ольга…