– Да. – Отказываетесь сообщить, что конкретно Дина Атли сказала вам вчера? – Да. – И не признаетесь, зачем она вообще приходила? – Нет. – Ну, вам виднее, шея-то ваша. – Дайкс встал и огляделся по сторонам. – Миленькое местечко. Было приятно повидаться снова. – Он направился к двери, и я последовал за ним в прихожую; когда я вручал ему пальто, он заметил: – Гудвин, свою шею вы тоже подставляете. Я поблагодарил за предупреждение, отдал шляпу и попросил передать наилучшие пожелания капитану Сондерсу. Когда я вернулся в кабинет, Вулф успел снова углубиться в книгу. Он вечно строит из себя упрямого осла, но порой его упрямство попросту зашкаливает. Где, когда и как погибла Дина Атли, он по-прежнему не знал, хотя понимал, что я это знаю, и не имел ни малейшего представления о том, сильно ли рискует, желая заработать остаток от гонорара в шестьдесят тысяч, однако не собирался признаваться в собственной гордыне. Не желал признавать, что ему интересно, ибо ранее повел себя как ребенок и успел отмахнуться от этих подробностей. За обедом, поглощая чертовски вкусные жаренные на гриле почки ягненка под соусом, который они с Фрицем придумали, Вулф пустился в объяснения по поводу того, почему применительно к любому человеческому сообществу достаточно знать, чем эти люди питались или питаются. Если ты это выяснил, остальное – культуру, философию, мораль, политику, все на свете – можно вывести логически. Я наслаждался едой – почки нежные и сочные, а с соусом Фриц и подавно превзошел сам себя – и гадал, получится ли посредством логики описать личность Вулфа по тому, что он съел за последние десять лет. Логика подсказывала, что он давно должен был сыграть в ящик. После обеда я ушел из дому. По средам мы играли в покер, а в ту среду хозяином выпало быть Солу Пензеру, проживавшему в квартире, рассчитанной на одного человека, на верхнем этаже перестроенного дома на Тридцать восьмой улице, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Вы, читатель, встретитесь с Солом чуть позже. А если уже встречались с ним, то поймете, почему мне хотелось отнять у него час времени, обрисовать ему положение дел и спросить, согласен ли он с моими выводами насчет Джимми Вейла. Пожалуй, даже к лучшему, что такой возможности не представилось: согласись Сол со мной, пришлось бы принимать некое решение – из моих домыслов эти выводы превратились бы в обоснованное предположение. По настоянию Джимми Вейла мы обязались молчать до пятницы. Если это он убил Дину Атли, по его прихоти мы выставляем себя на посмешище. Вулфу-то все равно, а мне-то каково? Эти размышления здорово мешали играть. С Солом я ничего обсудить не мог, поскольку за столом присутствовали еще четверо. Сол, подмечающий буквально все, сразу понял, что мыслями я далеко, и принялся подшучивать надо мной. Ему самому шуточки играть ничуть не мешали. Обычно он выигрывает, а тем вечером разнес меня в пух и прах. Когда мы закончили, как положено, около двух ночи, он заграбастал больше сотни моих кровных долларов, и в таком настроении я не захотел оставаться и общаться наедине со старым, закадычным другом. По четвергам, наутро после упорного сражения в покер, я, как правило, встаю не раньше девяти или полдесятого, только если Фриц не готовит что-нибудь сногсшибательное. Однако тем утром я проснулся раньше восьми и долго лежал, пялясь в потолок. Дело начинало действовать на нервы. – Чтобы ты провалился, Джимми Вейл! – в конце концов пожелал я вслух, спуская ноги с кровати и распрямляясь. Мне нравится гулять. В детстве в Огайо я охотно гулял по лесам и лугам, а по тротуарам Манхэттена обожаю бродить и того сильнее. Если вы не ходите пешком сами, то вам не понять, но поверьте: на людей и на все прочее начинаешь смотреть совершенно иначе, чем из машины или из любого другого транспорта, который движется за вас. Потому, умывшись, побрившись, одевшись, позавтракав и прочитав новости о Дине Атли в «Таймс» – ничего нового, все это я знаю, – я позвонил по домашнему телефону в оранжерею и сказал Вулфу, что ухожу по личным делам и вернусь к полудню. Конечно, просто шатаясь по улицам и глядя по сторонам, о людях в целом вообще ничего не выяснишь, только подметишь какие-то отдельные особенности. Тем утром я узнал кое-что о девушке в сером костюме в клетку, которая угодила каблуком в решетку люка на Второй авеню в районе Восьмидесятых улиц. Ни одна моя знакомая так бы не поступила. Может, и ни одна другая девушка на всем белом свете. Ладно, что-то я отвлекся. На самом деле насчет прогулок пешком я упомянул лишь для того, чтобы объяснить, почему в четверть двенадцатого заглянул в аптеку на углу Пятьдесят четвертой улицы и Второй авеню, сел у стойки и заказал стакан молока. Когда заказ принесли, я пригубил молоко, и тут какой-то бродвейский тип, сидевший на соседнем табурете, обратился к бармену за стойкой: – Чашку кофе, Сэм. Слышал про Джимми Вейла? – Где я, а где Джимми Вейл, – отозвался Сэм, наливая кофе. – Сам знаешь, здесь меня только шпыняют. Так что там с Джимми? – Умер. По радио сказали. Нашли на полу, придавленного статуей. Я-то знавал Джимми еще до того, как он женился на своих миллионах. Мы даже приятельствовали. – Да ты что! – Сэм подал кофе. – Жаль парня. Тут подошел другой клиент, и Сэм повернулся к нему. Я допил молоко и направился к телефону. Быть может, мне следовало допить стакан залпом, но – Богом клянусь! – я не спешил. Дело было не в том, что требовалось собраться с мыслями – с чем собираться-то? – нет, я просто получал удовольствие. В кабинке я было достал дайм и поднес монету к прорези аппарата, но отдернул руку. Нет, не годится. Голос в трубке – это хорошо, конечно, однако личная встреча еще лучше, да и пройдусь дополнительно. Я сунул десятицентовик обратно в карман, покинул аптеку, преодолел семь кварталов поперек и десять в сторону центра, вошел в мраморный холл и вызвал лифт. Кивнул секретарше на двадцатом этаже и двинулся дальше. Кабинет Лона Коэна – табличка с именем, но без должности – располагался через две двери от кабинета издателя «Газетт». Не припомню случая, чтобы, когда я вошел, Лон не висел на телефоне. Сегодняшний день не стал исключением. Лон искоса поглядел в мою сторону и продолжил разговор, а я занял стул у стола и принялся разглядывать Лона. По нему не скажешь, что он страдал от недосыпа, хотя от Сола мы ушли вместе, чуть позже двух ночи. Лицо смуглое и гладкое, карие, глубоко посаженные глаза смотрят вполне осмысленно. Завершив разговор, он повернулся ко мне и покачал головой: – Извини, я все на счет положил. Могу разве что пару долларов подкинуть. Прошлой ночью он тоже выиграл, меньше Сола, но выиграл. – Не хочу пускать тебя по миру. Мне на неделю и дайма хватит. Но скажи-ка, что там с Джимми Вейлом? – А-а, – протянул он, наклоняя голову. – Вулфу нужна работенка? Или он уже взялся за дело? – Ни то ни другое. У меня личный интерес. Я гулял и кое-что подслушал. Могу подождать и прочитать в газете, но мне любопытно. Так что стряслось? – Умер. – Это я знаю. Как? – Его нашли… Слышал о библиотеке Харольда Ф. Теддера? – Угу. Статуи. – Вот-вот. Его нашли в начале десятого этим утром. Тело обнаружила приемная дочь Марго Теддер. Лежал на полу под Бенджамином Франклином. Статуя бронзовая, копия той, что стоит в Филадельфии, работы Джона Томаса Маклина[4]. Картинка, должно быть, роскошная, но я не уверен, что мы сумели ее сфотографировать. Могу позвонить и спросить. – Нет, спасибо. А как Бенджамин Франклин на него свалился? – Нам тоже очень хочется знать. У тебя мысли есть? – Нет. Что вам известно? – Чертовски мало! Практически ничего. Хочешь, позвоню вниз и уточню, но сомневаюсь, что появились новые подробности. Мы отрядили туда пятерых, но тебе ли не знать, как копы и окружные прокуроры любят играть в молчанку. Они даже не рычат, просто как рот зашили. – В жизни не поверю, что ты ничего не разузнал. Скажем, когда он умер, хотя бы приблизительно. – Не знаю. Может, выясним к трехчасовому выпуску. – У него зазвонил телефон, Лон снял трубку, дважды произнес «да» и четыре раза «нет», после чего опять повернулся ко мне. – Твоя очередь, Арчи. Твой гонорар – или гонорар Вулфа – прямо-таки вылезает. Вчера утром тело секретарши миссис Вейл обнаружили в придорожной канаве в Уэстчестере. Сегодня утром в ее доме, в библиотеке, найдено тело мужа. И тут являешься ты, ножками, а не по телефону. Ясно, что Вулфа кто-то нанял. Когда? Вчера? Смерть секретарши расследовать? Я задумчиво посмотрел на него: – Знаешь, у меня материала на целую первую полосу. – Согласен на полполосы. Нечего меня взглядом сверлить! Не люблю я этого. Тебе известно, кто убил секретаршу? – Нет. Думал, что да, но выяснилось, что ошибался. Мои сведения могут мгновенно устареть, а может, и нет, кто знает. Если я сейчас все выложу, тебе придется потерпеть с публикацией до моего разрешения. Если история раньше не выплывет, разумеется. Это личное. Мистер Вулф понятия не имеет, что я к тебе зашел. – Ладно. Обещаю потерпеть. – Правда обещаешь? Никаких уловок? – Нет. Обещаю и сделаю. – Тогда бери карандаш и бумагу. Джимми Вейл должен был вечером в воскресенье вернуться в Нью-Йорк из загородного дома, но не вернулся. В понедельник утром миссис Вейл получила письмо, где говорилось, что она может выкупить мужа за пятьсот тысяч долларов и что ей позвонит некий мистер Нэпп. У меня есть фото этого письма, сам снимал, и я разрешу тебе его напечатать, если ты пометишь колоду, чтобы я отыграл свои деньги у Сола. Как насчет фотографии, кстати? Эксклюзив! – Я помечу для тебя десяток колод. Или сотню. Ты же меня не дурачишь, Арчи? – Ни в коем случае. – Господи! Нэпп – это красиво. Как по буквам пишется? Я продиктовал. – Он позвонил в понедельник днем и велел собрать деньги, положить их в сумку, ту запихнуть в багажник ее синего седана и привезти во вторник вечером, ровно в десять, в ресторан «Фаулерз инн» на шоссе тридцать три. Она подчинилась. В ресторане ее позвали к телефону, и тот же голос – возможно, но не точно – приказал заглянуть в телефонную книгу на букву Z. Там лежала записка с дальнейшими инструкциями. Я не… – Красиво! – повторил Лон, быстро водя карандашом по бумаге. – Ага. Не перебивай, я тороплюсь. Эту записку я не сфотографировал, но текст у меня имеется, собственноручно переписывал. Исходник был напечатан на машинке. Согласно указаниям, она около одиннадцати приехала в ресторан «Фэттид каф», где ей снова позвонили и велели посмотреть в телефонной книге на букву U. Другая записка, тоже машинописная, текст в наличии. Новые инструкции. По шоссе семь она доехала до шоссе тридцать пять, по нему до дороги сто двадцать три, а оттуда – на Айронмайн-роуд, сплошные камни и не шире ярда. Когда машина… – Дина Атли, – прервал меня Коэн. – Ее секретарша. Тело нашли на Айронмайн-роуд. – Не перебивай, говорю. Когда машина позади мигнула фарами, она остановилась и открыла багажник, где лежала сумка с деньгами. От второй машины подошел мужчина – она разглядела только глаза, – забрал сумку и велел ей ехать прямиком домой и никому ничего не рассказывать. Она послушалась. Вчера утром, приблизительно в половине восьмого, ее муж позвонил из их загородного дома и сообщил, что похитители отпустили его целым и невредимым и что он приедет в город, когда перекусит и приведет себя в порядок. Еще он добавил, что ему велено хранить молчание сорок восемь часов, не то он пожалеет, и он будет молчать, а жену просит о том же самом. Не знаю, во сколько точно он прикатил на Пятую авеню, но полагаю, около десяти. – Я встал. – Вот тебе история. Мне пора. Если твоя газетка напечатает хотя бы словечко из этого без моего разрешения, я напишу письмо редактору, и тебя сожрут с потрохами. А когда я дам разрешение, ты не должен упоминать ни Вулфа, ни меня. Если о похищении станет известно до моего разрешения, у тебя все равно будет куча фактов, о которых другие не знают. Ладно, я пошел. – Погоди! – Он поспешно вскочил. – Это же бомба! Я рискую себе задницу подпалить! – Верно. А значит, не сможешь пометить для меня колоду. – Доказательства есть? – Пока нет. Сам смотри. Либо все это правда, до последней буковки, либо миссис Джимми Вейл – отменная лгунья и почти заведомая убийца. Коли второе, она тебе даже уши не подпалит, не говоря уже о заднице. Если она убила Дину Атли, кто убил Джимми? – Я повернулся к двери. – Да послушай ты, черт подери! – Он схватил меня за руку. – Дина Атли была вместе с миссис Вейл во вторник вечером в синем седане? – Нет. Это установлено наверняка. Машину Дины отыскали на Айронмайн-роуд. Все, Лон, закончили. Я лишь один мостик за собой сжег. Знаю, ты готов пытать меня целый час, но у меня лишнего часа в запасе нет. Я ушел. На лифте вниз, через холл на улицу, а дальше снова пешком. Возьми я такси, получилось бы ненамного быстрее, а гулять, повторюсь, мне нравится. По Лексингтон-авеню до Тридцать пятой улицы и так до старого особняка из бурого песчаника. Я поднялся на крыльцо, открыл дверь своим ключом, повесил пальто на вешалку и прошел в кабинет. Вулф сидел за столом и потягивал пиво. – Добрый день, – поздоровался я. – Вы слушали двенадцатичасовой выпуск новостей по радио? – Да. – Про Джимми Вейла говорили? – Да. Я уселся за свой стол: – Заглянул сюда, чтобы доставить вам удовольствие лично меня уволить. Я нарушил ваши распоряжения. Не оправдал доверия. Проявил легкомыслие. Рассказал Лону Коэну о похищении Джимми Вейла. Не для публикации. Он придержит новость до моего разрешения. Насчет того, что миссис Вейл вас наняла, не упоминал. Вообще вас из расклада вычеркнул. Заметьте, я не сам ухожу, а вы меня увольняете, следовательно, мне полагается компенсация за два месяца. Он поднес к губам бокал. Помнится, как-то он объяснил, что вся штука в том, чтобы смочить губы пеной. Ну вот, он смочил губы и поставил бокал на стол. – Это что, розыгрыш? – спросил он строго.