— Подкину. Отец сегодня был на редкость молчалив. Конечно, он не часто разговаривал с Колькой, но тут совсем ушел в себя. Как будто и не думал о прегрешениях сына, а ворочал в голове какие-то свои проблемы. Словно прочитав его мысли, отец достал новую сигарету, откашлялся и произнес: — Сейчас, наверно, не лучшее время, но мне нужно тебе кое-что сказать… * * * Дверь открыл Лешка, и Горыныч протянул ему рюкзак. Тот шевелился и урчал, будто в него вселились демоны. Лешка мигом расстегнул молнию, догадываясь, чтó принес Колька, но опасаясь увидеть не их Мурку-Найденыша-Невесту-Блоховоза-и-просто-Кошку, а другую маленькую полосатую тигрицу. Ведь такие тигрицы живут в каждом дворе. Кошка, словно торопящийся вылупиться из яйца птенец, рвалась из рюкзака и мигом высунула мордочку, едва Лешка потянул молнию. Она поглядела на мальчика, а тот растерянно уставился на нее. У Кольки екнуло сердце: неужели перепутал? Но разве может так далеко от жилых домов разгуливать целая стая полосатых кошек? Растерянность на лице Лешки сменилась улыбкой, и он немного запоздало воскликнул: — Нашлась! Спасибо! Родители обещали поехать искать, но… у них другие дела. — Как День? — выдавил из себя Колька главный вопрос. Лешка высвободил кошку, которая сразу метнулась на кухню, и вернул Кольке рюкзак. — Сотрясение, — ответил он и снова неожиданно улыбнулся. — Но врач сказал, что Дём родился в рубашке! Правда, он ничего не помнит. Говорит, пятницу словно выключили… Пока десять дней будет отлеживаться. Не повезло — все каникулы. А Горыныч подумал, что еще как повезло. Ведь вчера им с Ночкой, когда они склонились над Днем, на какой-то миг показалось, что всё, он мертв. И даже сердце его будто не билось. Это как называется? Клиническая смерть или типа того. — Ладно, тогда я пошел, — сказал Колька и машинально добавил: — Привет ему передавай! — Он осекся и быстро поправился: — Вернее, не передавай. Лешка недоуменно склонил голову и посмотрел на Горыныча, как воробушек. — Не передавать? Горыныч засунул руки глубоко в карманы куртки, ссутулился и соврал, чтобы сгладить неловкий момент: — Я сам его навещу. К нему же пускают не только родственников? — Вроде да, — кивнул Лешка. Спускаясь по подъездной лестнице, Колька злился, что совсем заврался, запутался. Все было так нелепо и непонятно. Отношения с Днем, Ночкой, вообще со всей Дружиной, отношения с девчонками, отношения с отцом. Он до сих пор не мог прийти в себя от новости, которой огорошил его последний. Но от радости Лешки, увидевшего зверька, внутри словно зажглась лампочка. А от известия, что Демьян почти не пострадал, вчерашний вечер показался не таким уж кошмарным. И вдруг ил на дне омута, в котором он увяз, стал менее липким. Еще можно вынырнуть. Странное существо ушло из заброшки, а значит, Ночка ошибался — тому не требовалась помощь. И Горынычу тоже. Он справился сам. И телефон нашелся. Горыныч вытащил его из кармана и, повинуясь порыву то ли вдохновения, то ли отчаяния, отправил Жар-птице сообщение: «Можно проводить тебя после школы домой?» Потом понял, что сейчас не до этого. И вообще, каникулы начались. Ну и балбес же он! Но ему так не хотелось опять погружаться в свой омут, тонуть в черной глубине, отчаянно хватаясь за всплески жизни: гулянки, интрижки, сигареты, пиво. И за Ночку. Все это было не то. Не оно держало его на плаву. Вчера вечером судьба погрозила ему кулаком. Но подарила последний шанс. И Колька не собирался его упускать. Жар-птица ответила быстро — на дисплее телефона засветился конвертик ее сообщения. Горыныч поглазел на него пару секунд, набираясь смелости, потом открыл и прочитал: Можно:). И после каникул Колька и Мари стали ходить домой вместе. Глава 38. Нити связи 9 ноября Горыныч слонялся возле школы, поджидая Жар-птицу. Вчера он впервые провожал Мари до дома — она вышла из школы едва ли не самой последней, а на крыльце все осматривалась по сторонам, как агент на задании. И не подумаешь, что они учатся в одном классе. Хоть Мари и не говорила прямо, но Колька догадывался, что она не хочет светиться перед остальными дружинниками. Горыныч не торопил ее, но уже со злорадством представлял лицо Феникса, когда тот узнает про их отношения. Хотя пока эти отношения ограничивались проводами Жар-птицы до дома… Но сегодня Горыныч даже радовался неторопливости Мари. И нервничал куда больше, чем она сама. А все потому, что после уроков они собирались к Демьяну. Его выписали из больницы, и по этому поводу День устраивал небольшую вечеринку, о чем и написал в чате дружинников. Так что Горыныч даже не понял, касается ли это приглашение его тоже или он случайно попал под раздачу. — Идем обязательно! — настаивала Жар-птица на перемене. — Вы же вместе тогда оставались. Ну… когда все случилось. Разве тебе все равно? — Мне не все равно, — ковыряя циркулем парту, ответил Горыныч. — Но как ты это себе представляешь? Мне прийти к нему с мандаринами и цветами? — Зачем? — фыркнула Жар-птица. — Да, в последнее время вы не особо ладили, но я же не прошу обниматься-целоваться при встрече, просто не становитесь врагами. Легко сказать. Но Горыныч больше не мог хранить в одиночку свою черную тайну. Пока что все вели себя как обычно, но вдруг именно сегодня День расскажет остальным правду? Может, память к нему вернулась? И тогда все изменится. Так чего ждать? Горыныч с отчаянием человека, прыгающего с верхнего этажа, чтобы спастись от пожара, схватил Мари за руку и вывел из кабинета под улюлюканье одноклассников. Он выпустил ее ладонь у ближайшего подоконника, а Жар-птица смотрела на него недоуменно и сердито. Сейчас она станет еще злее. А может, глянет презрительно. Или даже врежет ему. Он заслужил. Колька прикрыл глаза, открыл снова и выпалил громким шепотом: — Это я толкнул Демьяна! Он не просто сам упал! И посмотрел на Мари холодно, дерзко, пока сам мысленно осыпался, словно отсыревшая штукатурка. Жар-птица подтянулась и села на подоконник, хотя в школе это было запрещено. Она молчала и, не отводя взгляда, пытливо рассматривала Кольку. Не вскрикнула испуганно и удивленно, не зажала рот рукой в ужасе, не поморщилась от отвращения. Она ждала, что он скажет дальше. И Горынычу полегчало. Он избавился от своей страшной ноши, рассказав обо всем Мари. Потом Колька уже спокойнее проговорил: — Так получилось. Гребаная наливка… Мы полезли на второй этаж, День начал быковать, а я… я… — Он безнадежно махнул рукой и добавил: — Я просто слишком резко развернулся. Это получилось случайно! Клянусь! Мари положила ладонь на плечо Кольки и тихо произнесла: — Я помню, в каком состоянии был День. Вы все тогда были… словно бесноватые. — Там дурное место, — сказал Горыныч, повторяя слова Ночки. …И вот Колька прогуливался возле корпуса младшей школы, ожидая Жар-птицу. Но теперь ему было не так стыдно смотреть в глаза Дню. Даже в глаза Белой маме. Мари все еще с ним, она не отвернулась, поняла его. Значит, надеялся он, и остальные поймут. Нестерпимо хотелось курить, и Горыныч решил по-быстрому затянуться в закутке за школой. Все равно Мари еще минут пять будет прилаживать учебники в рюкзаке, словно они хрустальные. А может, она уже медленно-медленно опускает в пенал карандаш. Колька обогнул здание и заметил младшеклассниц, возившихся у качелей. Кажется, у малышни намечалась заварушка, но он не собирался вмешиваться. «Школа жизни», — сказал бы его отец. Тем более разбирались девчачьи мальки, нечего взрослому парню туда влезать, пусть сами копаются в своих крошечных ссорах. Две девчонки покрупнее нависли над третьей и то ли толкали, то ли щипали ее. Девочка-жертва сжалась, прикрывая голову руками, но пока не пищала, не плакала. Справится, решил Горыныч. Но в курилку не пошел и продолжил наблюдать издалека, никем не замеченный. Одна из обидчиц схватилась за помпон яркой розовой шапки жертвы и потянула на себя. Девчонки отбежали с трофеем и, визгливо хохоча, стали перекидывать шапку друг дружке над темной снежной лужей. Погода в последнее время стояла отвратная, все смешалось: грязь, лед, снег и дождь. Девочка-жертва со светлыми жидкими волосенками испуганно заверещала: — Упадет же!