– Какой-какой гражданочки? – Зейгарник[30]. Это была такая русская женщина-психолог, которая открыла, что у людей развивается непреодолимая тяга к незаконченным делам. Вот в ее честь это явление и назвали. Эффект Зейгарник. Как у большинства трудоголиков, он у меня просто космический. Майло посмотрел на меня так, будто я сболтнул какую-то чушь. – Так-так. Хорошо. А этот твой зейгарник достаточно большой, чтобы всколыхнуть твою размякшую зрелую жизнь? – Какого черта, жизнь начинала уже становиться скучной! – Я хлопнул его по плечу. – Ну, как знаешь. – Стёрджис пожал плечами. – Привет Робин. – А ты передавай привет своему доктору. – Если он еще будет там, когда я вернусь. Все эти полуночные разъезды проверяют наши отношения на прочность. – Он почесал уголок глаза и нахмурился. – Я уверен, что он с этим смирится, Майло. – Да ну? С чего бы? – Если он настолько псих, чтобы вообще с тобой связаться, то у него хватит дури с тобой и остаться. – Очень утешил, дружище. Детектив воткнул первую передачу и укатил. Глава 9 На момент своего убийства Мортон Хэндлер занимался психиатрической практикой уже без малого пятнадцать лет, приняв за все это время для лечения и разовых консультаций более двух тысяч пациентов. Записи об этих людях хранились в желтых канцелярских папках и были уложены в картонные коробки, крепко заклеенные скотчем и опечатанные полицейской печатью – по сто пятьдесят штук в каждой. Майло привез эти коробки ко мне домой – с помощью худощавого, лысоватого чернокожего детектива по имени Делано Харди. Пыхтя и сопя, они затащили коробки ко мне в столовую. Вскоре все стало выглядеть так, будто я только что въехал или собираюсь переезжать. – Все не так плохо, как кажется, – заверил меня Майло. – Все до единой тебе смотреть не придется. Правда, Дел? Харди прикурил сигарету и согласно кивнул. – Мы уже сделали предварительную сортировку, – сказал он. – Исключили всех, кто уже умер. Решили, что вряд ли они могут быть потенциальными подозреваемыми. Оба заржали. Черным коповским смехом. – Вдобавок, – продолжал Харди, – в отчете коронера говорится, что Хэндлера с девушкой зарезал кто-то далеко не хилый. Глотку с первой же попытки раскроили до самого позвоночника. – Что означает, – перебил я, – мужчину. – Дамочки тоже встречаются ого-го какие! – рассмеялся Харди. – Но мы ставим все-таки на мужика. – Тут примерно шестьсот пациентов мужского пола, – добавил Майло. – Вон те четыре коробки. – А еще, – объявил Харди, – мы привезли вам небольшой подарок. Он вручил мне небольшую коробочку, завернутую в зелено-красную рождественскую бумагу с узором в виде почтовых рожков и веночков из падуба. Она была перевязана красной ленточкой. – Другой бумаги не нашли, – объяснил Харди. – Думаем, тебе понравится, – добавил Майло. Я начал чувствовать себя зрителем какого-то «черно-белого» комедийного скетча. «Здравствуй, дядя Том! Доброго здоровьичка, маса!» С Майло произошло любопытное превращение. В присутствии другого детектива он дистанцировался от меня и нацепил на себя маску крутого всезнающего копа-ветерана. Я распаковал коробку и открыл ее. Внутри, на слое ваты, лежало закатанное в пластик удостоверение Лос-анджелесского департамента полиции. Фотография на нем оказалась в точности та же, что и на моих водительских правах, с тем странным замороженным выражением лица, которым, похоже, отличаются все фото на документы. Под фотографией имелась моя подпись – тоже с водительских прав. Еще ниже – имя-фамилия, моя ученая степень и должность «специальный консультант», напечатанные типографским шрифтом. Жизнь имитирует искусство… – Я тронут. – Нацепляй, – сказал Майло. – И постарайся поторжественней. Карточка очень походила на тот бейдж, который я носил в Западном педиатрическом, только вместо шнурка – зажим. Я прикрепил его к воротничку рубашки. – Вещь! – сказал Харди. – Если б с ней еще и в кино бесплатно пускали – вообще цены не было бы. Он полез в пиджак и выудил оттуда сложенный лист бумаги. – А теперь осталось только прочитать и подписать. – Протянул мне ручку. Я прочитал – сплошь мелкий шрифт. – Тут говорится, что вы не должны мне платить. – Верно, – с притворной грустью вздохнул Харди. – И если вы порежетесь бумагой, читая эти документы, то не сможете вчинить иск департаменту. – Это чтобы начальство не ныло, Алекс, – сказал Майло. Я пожал плечами и поставил подпись. – А теперь, – объявил Харди, – вы – официальный консультант Департамента полиции Лос-Анджелеса. – Он сложил бумагу и сунул ее обратно в карман. – Прямо как тот петух, который затрахал всех кур в курятнике, так что его кастрировали и превратили в консультанта. – Очень лестно, Дел. – Друг Майло – мой друг, и все такое. Майло тем временем достал свой швейцарский армейский нож и открывал заклеенные коробки. Дюжинами вытаскивал оттуда папки и аккуратными стопками раскладывал на обеденном столе. – Они в алфавитном порядке, Алекс. Можешь проглядеть их и отобрать самых чеканутых. Когда он закончил, они с Харди приготовились отбыть. – А мы тем часом пообщаемся с плохими парнями из базы данных по схожим преступлениям. Уже распечатали. – Работы – начать да кончить, – буркнул Харди и, хрустнув пальцами, принялся высматривать, куда бы выбросить окурок, сгоревший до самого фильтра. – Бросьте в раковину. Он отошел. Когда мы остались одни, Майло сказал: – Я вправду тебе очень благодарен, Алекс. Не перенапрягайся – не пытайся все закончить за сегодня. – Сделаю сколько смогу, пока в глазах не начнет расплываться. – Хорошо. Мы тебе еще сегодня пару раз позвоним. Вдруг ты чего нароешь по ходу пьесы… Вернулся Харди, поправляя галстук. Он щеголял в отличном темно-синем костюме-тройке, белой рубашке, кроваво-красном галстуке и сверкающих черных лоферах телячьей кожи. Майло в своих провисших штанах и унылой спортивной куртке из твида выглядел рядом с ним еще более потасканным, чем обычно. – Готов, братан? – спросил Харди. – Готов. – Тогда вперед. Когда они ушли, я поставил на проигрыватель пластинку Линды Ронстадт и под аккомпанемент композиции «Бедный, бедный я, несчастный» приступил к исполнению обязанностей консультанта. * * * Восемьдесят процентов пациентов мужского пола в карточках распадались на две категории. Первую представляли собой богатые бизнесмены и руководители различного звена, направленные своими терапевтами по поводу различных симптомов, могущих иметь отношение к стрессу, – стенокардии, импотенции, болей в брюшной полости, хронических головных болей, бессонницы, кожной сыпи непонятной этиологии. Во вторую входили люди всех возрастов, которым был поставлен диагноз «депрессия». Я наскоро просмотрел их истории болезни и отложил оставшиеся двадцать процентов для более пристального изучения. Когда я приступил, то совершенно не знал, что являл собой Мортон Хэндлер как психиатр, но после нескольких часов изучения его карточек у меня понемногу начало складываться представление о нем – представление далеко не отрадное. Святым я его уж точно не назвал бы. Записи о своих терапевтических сеансах он вел поверхностно, небрежно и настолько расплывчато, что с равным успехом мог не вести их вообще. При чтении было невозможно понять, чем он вообще занимался во время бесчисленных сорокапятиминутных приемов. Сведения о схемах лечения, прогнозах, механизмах возникновения стресса – в общем, обо всем, что так или иначе можно счесть существенным с медицинской или психологической точки зрения, оказались весьма скудными. Это разгильдяйство становилось еще более заметным в записях, сделанных за последние пять или шесть лет его жизни.