Двое курильщиков подняли глаза. Читатель не уделил мне никакого внимания. – Да? – Щедрая Душа улыбнулся. У него недоставало половины передних зубов – плохая гигиена ротовой полости или взрывной характер. – Извини, братан, суп «Кэмпбелл» весь вышел. – Он подхватил термос и потряс его. – Так ведь, Дуги? Его спутник, толстый парень с отвисшими усами и каракулевыми бачками, рассмеялся и кивнул. – Угу, кончился. Хороший был супчик. Горяченький. Сорок пять градусов. От всей компашки несло как от винокуренного завода. – Все нормально. Спасибо за предложение. Просто вот думаю, нельзя ли получить у вас кое-какую информацию про Бриндамур. Оба парня явно изумились – словно никогда не думали, что могут располагать какой-либо ценной информацией, и даже перешли на «вы». – А чё вас интересует? Жопа мира – и весь сказ, – сказал Щедрая Душа. – Сто пудов, – согласно кивнул Толстяк. – Мне нужен один дом на острове, а карту, сколько ни искал, нигде не нашел. – В том-то и дело, что никаких карт нету. Люди там привыкли прятаться от остального мира. У них там частные копы, которые достанут тебя только за то, что плюнешь не в ту сторону. Мы с Дугом и все эти остальные клоуны едем туда, чтобы поле для гольфа в порядок привести – подровнять, всякий хлам подобрать, подмести, все такое… Закончим вечерком работу – и прямиком обратно на паром. Мы хотим сохранить работу, так что по-другому никак. – Угу, – толстый снова кивнул, – никаких местных телок, никаких пьянок. Рабочие люди сто лет так поступают – мой старик работал на Бриндамуре до того, как вступил в профсоюз, а я туда мотаюсь, только покуда он и меня туда не пристроит. Тогда в жопу всех этих отшельников. Он мне рассказывал, что у них в те дни даже песня была: «Бери больше, бросай дальше, а потом беги на пароход». Он рассмеялся и хлопнул своего приятеля по спине. – А что вы хотите найти? – Щедрая Душа прикурил следующую сигарету и засунул ее в неопрятную дыру на месте верхних резцов. – Дом Хиклов. – Родственник ихний, что ли? – спросил Дуг. В глазах у него, похожих по цвету на море вокруг и налитых кровью, вдруг промелькнуло туповатое беспокойство – не окажусь ли я тем, кто повернет его слова против него. – Нет. Я архитектор. Еду просто поглазеть. Мне говорили, что дом Хикла может представлять интерес. Якобы самый большой на острове. – Скажете тоже, – буркнул он. – Они там все большие. В любой из них весь мой долбаный район влезет. – Архитектор, говорите? – Физиономия Щедрой Души осветилась интересом. – А долго на такого учиться? – Пять лет в колледже. – Забудь! – подколол его толстый. – Ты же у нас полный тупица, Харм. Для начала читать и писать выучись. – Пошел в жопу, – добродушно отозвался его друг. И мне: – Я тут прошлым летом на стройке работал. Архитектура – это жутко интересно. – Еще как. Я проектирую в основном частные дома. Вот езжу, подсматриваю новые идеи… – Классно. Главное, чтоб интерес не пропадал. – Интерес, интерес… – ворчливо заметил Дуги. – А вот в нашей работе – ни хрена интересного, чувак. Только мусор подбираем… Блин, а вот в этом клубе действительно весело – на прошлой неделе мы с Мэттом пару использованных резинок на поле нашли, прямо возле одиннадцатой лунки! И все это мимо нас, Харм. – Лично мне такого веселья не надо, – отрезал Щедрая Душа. – Если хотите узнать про дома, мистер, спросите у Рея. Он повернулся и перегнулся через спящего, чтобы ткнуть локтем малого с комиксами, который уткнулся носом в свое чтиво и ни разу не поднял взгляд. Когда он это сделал, то вид у него был либо как у беспросветно тупого, либо как у сильно одурманенного. – Э?.. – Рей, дурная твоя башка, вот человек тут спрашивает про дом Хикла. Парень непонимающе прищурился. – Рея с кислоты совсем растащило, так до сих пор и не отпустит. – Харм ухмыльнулся, показав гланды. – Ну давай, чувак, где дом Хикла? – Хикл, – проговорил Рей. – Мой старик когда-то там работал – говорил, жуткое место. Зловещее. Вроде где-то на Шарлемань. Старик обычно… – Ладно, чувак. – Харм ткнул голову Рея обратно в комикс. – У них вообще чудные названия улиц на этом острове, мистер. Шарлемань[103], Александр, Сулейман… Завоеватели. Изысканная шуточка сверхбогатеев явно ускользнула от тех, на кого она была нацелена. – Шарлемань – это в самой глубине острова. Езжайте прямо мимо главной аптеки, мимо рынка, где-то с четверть мили – смотрите внимательней, указатели там частенько не видать из-за деревьев – а потом… дайте подумать… А потом сразу направо, это и будет Шарлемань. А там уже лучше поспрошайте. – Весьма признателен. – Я полез во внутренний карман, вытащил бумажник, выудил из него пятерку. – Вот вам за труды. Харм вытянул руку – протестующе, а не чтобы взять деньги. – Даже не думайте, мистер. Мы ничего такого не сделали. Дуг, толстый парень, сердито посмотрел на него и хмыкнул. – Да пошел ты, Дуги, – сказал парень с недостающими зубами. – Чё мы такого сделали, чтобы нам деньги брать? Несмотря на неухоженные волосы и зону боевых действий во рту, Харм явно обладал умом и определенным чувством собственного достоинства. Он был из тех ребят, которых я не возражал бы иметь на своей стороне, если вдруг припечет. – Давайте тогда просто проставлюсь. – Не, – сказал Харм. – Нам больше нельзя, мистер. Нам на это поле через полчаса. Рабочий день начинается, надо быть в форме. А то вот этот пузан если выпьет, то упадет еще, покатится и всех нас задавит. – Иди на хрен, Харм, – отозвался Дуг, без сердца. Я убрал деньги. – Большое спасибо. – Реально не за что. Вот если будете строить какие-нибудь дома, где профсоюз не при делах, и вам понадобятся надежные крепкие ребята, помните про Хармона Линдквиста. Я есть в справочнике. – Обязательно. * * * За десять минут до того, как паром подошел к берегу, сквозь густой занавес дождя и тумана проглянул остров – продолговатая, приземистая серая глыба. Если б не куафюра из деревьев, прикрывавшая бо?льшую часть скалистых берегов, выглядел бы он в точности как Алькатрас[104]. Я спустился на автомобильную палубу, забрался за руль «Новы» и дождался, когда человек в оранжевом махнет мне на выезд. Сцену снаружи словно перенесли сюда прямиком с улиц Лондона. Черных пальто, черных зонтиков и черных шляп вполне хватило бы, чтобы заполнить Пикадилли. Розовые руки сжимали портфели и утреннюю «Уолл-стрит джорнал». Глаза смотрели прямо перед собой. Губы сурово поджаты. Когда ворота у подножия трапа открылись, они двинулись сомкнутым строем – каждый человек на своем месте, каждый надраенный черный ботинок поднимается и опадает в такт невидимому барабанщику. Эскадрон рафинированных джентльменов. Джентльменская бригада… Сразу за портом вокруг высоченного вяза раскинулась маленькая площадь, вокруг которой выстроились несколько торговых и офисных зданий: банк с затемненными стеклами, брокерская контора, три или четыре богатого вида магазина одежды с консервативно одетыми безликими манекенами в витринах, бакалейная и мясная лавки, химчистка, которая служила одновременно местным почтовым отделением, два ресторана – один французский, второй итальянский, сувенирный киоск и ювелирный салон. Все они были закрыты, улицы пусты, и, за исключением стайки голубей, устроивших конференцию под вязом, никаких признаков жизни не наблюдалось. Следуя указаниям Харма, Шарлемань-лейн я нашел без труда. Через тысячу ярдов от площади дорога сузилась и потемнела, оказавшись в тени папоротников, чертова плюща и кленов. Сквозь стену зелени там и сям проглядывали ворота – литого чугуна или красного дерева, причем последние чаще всего были укреплены стальными пластинами. Ни почтовых ящиков, ни указателей с названиями. Участки, похоже, отстояли на несколько акров друг от друга. Несколько раз я мельком углядел усадьбы за воротами – просторы холмистых газонов, наклонные подъездные дорожки, вымощенные кирпичом или камнем, импозантные величественные дома в различных классических стилях – тюдоровском, регентства, колониальном, подъездные дорожки, уставленные лимузинами – «Роллс-Ройсами», «Мерседесами» и «Кадиллаками», равно как и их более утилитарными четырехколесными родственниками – американскими универсалами с фальшивым деревом на бортах, шведскими «Вольво», японскими малолитражками. Раз-другой я заметил садовников, трудящихся под дождем, – их бензиновые газонокосилки трещали, словно брызгаясь слюной, и изрыгали дым. Дорога тянулась еще с полмили – усадьбы становились все больше, дома все дальше отстояли от ворот, – после чего неожиданно уперлась в сплошной ряд кипарисов. Ни ворот, ни вообще чего-то похожего на въезд – просто густые, как лес, заросли тридцатифутовых деревьев, и поначалу мне показалось, что я просто заехал куда-то не туда. Я натянул плащ, поднял воротник и выбрался из машины. Землю густо усыпали сосновые иголки и мокрые листья. Подойдя к зарослям, я пригляделся сквозь ветки. В двадцати футах впереди, почти полностью скрытая разросшимися перепутанными ветками и мокрой растительностью, проглядывала короткая каменная дорожка, ведущая к деревянным воротам. Деревья высадили, чтобы перекрыть въезд; судя по размеру, им было лет двадцать. Исключив вероятность того, что кто-то озаботился пересадить сюда такое количество взрослых деревьев, я пришел к заключению, что прошло уже порядком времени с тех пор, как здесь имелись хоть какие-то признаки человеческой жизни. Я протолкался сквозь ветви к воротам и подергал за них. Наглухо заколочены. Хорошенько осмотрел – они представляли собой два массивных щита из соединенных на шпунт досок красного дерева, подвешенных на петлях к кирпичным столбам. От столбов расходилась стальная сетка, увенчанная сверху колючими спиралями. Никаких признаков электричества, так что сетка наверняка не под током. Я нашел опору на мокром камне, пару раз поскользнулся и наконец все-таки ухитрился оседлать верхушку ворот. Приземлился я в совершенно ином мире. Передо мной расстилались акры пустого пространства – то, что некогда было ухоженным газоном, теперь представляло собой болото, покрытое сорняками, пожухлой травой и обломками камней. Земля в некоторых местах просела, образовав огромные лужи, которые давно застоялись и превратились в оазис для комаров и мошки, назойливо вьющихся над головой. Некогда благородные деревья уменьшились до зазубренных пней и корявых прогнивших остовов, поросших мхом. Усыпавшие землю ржавые автомобильные детали, старые шины, пустые жестянки и бутылки образовывали одну большую, насквозь промокшую свалку. Капли дождя с утробным блямканьем падали на тонкий металл. Я двинулся дальше по мощеной дорожке. Уложенный «елочкой» кирпич едва проглядывал сквозь заросли сорняков и толстый слой мха. Там, где на поверхность пробились корни, кирпичи торчали из земли, словно зубы в сломанной челюсти. Отбросив ногой утонувшую в луже полевую мышь, я поспешил к бывшей резиденции клана Хиклов. Дом представлял собой массивное трехэтажное строение из почерневшего от времени тесаного камня. Я никак не мог представить его себе красивым и нарядным, но некогда он, несомненно, являл собой величественное зрелище – огромный особняк под сланцевой крышей с лепными карнизами и фронтонами, украшенный вычурным орнаментом и опоясанный широкими каменными террасами. За ржавым чугунным литьем перил и решеток парадного крыльца, будто в соборе, возвышались шестифутовые стрельчатые двери, а на самом высоком шпиле красовался флюгер в виде летящей на метле ведьмы. Старая карга моталась под порывами ветра в безопасной дали от всеобщего разорения внизу. Я поднялся по выщербленным ступенькам. Сорняки добрались до самой двери, которая оказалась наглухо заколочена. Окна тоже были забиты досками и накрепко закрыты на засовы. Несмотря на свои размеры – а возможно, как раз из-за них, – дом производил жалкое впечатление, словно забытая всеми аристократическая вдова, опустившаяся до той степени, что собственная внешность ее больше не волнует, и обреченная коротать свой век в молчаливом одиночестве. Я продрался сквозь импровизированное заграждение из гнилых досок, сваленных перед крытым въездом. Дом был по меньшей мере ста пятидесяти футов в длину, и у меня ушло порядочно времени, чтобы проверить все окна на первом этаже. Все оказались намертво заколочены. Задняя часть участка представляла собой еще три акра болота. В гараж на четыре машины, задуманный архитектором как уменьшенная копия главного здания, тоже попасть не удалось – заколочен и заперт. Пятидесятифутовый плавательный бассейн был пуст, если не считать нескольких дюймов грязной коричневой воды, в которой плавали перегнившие органические наносы. О том, что тут некогда имелся зарешеченный розарий с высокой виноградной аркой, свидетельствовали только две покосившиеся колонны из лишенного коры дерева и потрескавшегося камня, поддерживающие птичье гнездо из безжизненных веток. Замшелые каменные скамьи вросли в землю, почерневшие статуи покосились на треснувших пьедесталах – ну просто последний день Помпеи. Дождь становился все сильнее и холоднее. Я засунул руки в карманы плаща, теперь уже промокший насквозь, и стал оглядываться в поисках укрытия. Понадобились бы инструменты – молоток или ломик, – чтобы проникнуть в дом или гараж, и вокруг не было больших деревьев, под которыми можно было бы спрятаться без риска, что они не завалятся в любой момент. Я торчал на открытом пространстве, как бродяга, застигнутый облавой. Увидев вспышку света, я весь подобрался, ожидая услышать раскат грома. Его не последовало, и свет мигнул опять. Из-за сильного ливня трудно было понять откуда, но когда свет появился в третий раз, я вроде как взял на него прицел и двинулся в ту сторону. Через несколько чавкающих шагов понял, что исходит он из застекленной оранжереи на задах участка, прямо за разбомбленной садовой аркой. Ее стекла стали непрозрачными от грязи и кое-где покрылись бурыми потеками, но на вид все вроде были целы. Я побежал туда, следуя свету, который мигал, плясал, исчезал, а потом мигал опять. Дверь в оранжерею была закрыта, но под моей рукой она бесшумно отворилась. Внутри было темно, жарко и кисло, сильно пахло перегноем. По обеим сторонам стеклянного помещения выстроились деревянные столы высотой примерно по пояс. Между ними оставался проход, усыпанный опилками, торфом, мульчей и кучками свежей земли. В углу я заметил набор садовых инструментов – вилы, грабли, лопаты, тяпки… На столах стояли горшки с изысканными цветами – орхидеями, бромелиями, бегониями всех оттенков, алыми и белыми бальзаминами, – щедро раскинувшимися в полном цвету над своими терракотовыми домиками. Над столами нависала деревянная балка со вбитыми в нее металлическими крюками. С крюков свисали горшки с фуксиями, исходящими пурпуром, зелеными разлапистыми папоротниками и яркими высокими свечками вербейника. Это был просто Эдемский сад в Пустоте Волопаса[105]. В помещении было сумрачно, и гулко отдавался стук дождя, обрушивающегося на стеклянную крышу. Свет, который привлек меня, возник опять – ярче, ближе. Я различил силуэт на другом конце оранжереи – фигуру в желтом плаще с капюшоном, с фонариком в руке. Фигура светила фонариком на растения, отрывая там листочек, тут цветочек, приминая почву, отщипывая сухие ветки, откладывая в сторону распустившиеся цветы.