— Слушайте, — недовольно посмотрел на нее хозяин дома, стоя на пороге комнаты. — Вы почему не спите? Агата быстро перевернула блокнот чистой страницей наверх. Еще не хватало, чтобы барон прочитал все, что она нафантазировала после того, как он принес ее в спальню. — Вы вздыхаете, ворочаетесь. И у вас ручка… невозможно скрипучая! — Простите. — Вы хорошо себя чувствуете? Может, успокоительного? — Нет, спасибо. — Вечер был тяжелым. И ваши волнения вполне оправданы. — А… который час? — Почти четыре. — Простите. — Агате стало неловко. Ему подниматься через два часа, а она ему спать не дает. Она внимательно оглядела господина барона. Чисто выбрит, одет по ранжиру — сюртук и туго завязанный шейный платок прилагаются, туфли вычищены. Это же сколько он собирался, чтобы нанести ей визит в… соседнюю спальню? Ночью! А она в кровати. Красная, растрепанная, неодетая, с листами, исписанными… Ох… — Хотите чаю? — предложил он вдруг. И улыбнулся. Это было так странно, что Агата растерялась. И кивнула: — Да. Хочу. — Я заварю. И принесу. * * * Барон уже вскипятил воду, когда она, переодевшись в то самое платье, спустилась на кухню. — Вы не сердитесь на меня? — тихонько спросила у него Агата. Он отрицательно покачал головой. Грон и Эльза посмотрели на гостью насмешливо, делая вид, что просто греются у камина. Отдыхают. Как бы не так! — Все-таки я вами восхищаюсь, — снова улыбнулся он. Пожалуй, в этот вечер и эту странную ночь она видела от него улыбок больше, чем за все время пребывания в его доме. — Чувствую себя глупо, — призналась она. — Я должна быть убита горем. Моя жизнь рухнула. Но… У меня почему-то не получается. Я думаю о книге, о том, как буду договариваться с банком. О хорошем адвокате, которого надо найти и потратить на его услуги деньги, которые откуда-то надо взять… Я думаю о… В последний момент она прикусила язык, поймав на самом его кончике фразу — «Я думаю о вас…» Он вдруг резко обернулся. Поймал взглядом ее глаза. И… развернувшись обратно к кухонному столу, принялся священнодействовать. Агата застыла, глядя на то, как барон насыпает расписной лопаткой чай — скрученные в жгутики белесые листья. Удивительно, но такие она видела впервые! Он залил воду в фарфоровый стаканчик с крышечкой — и тут же вылил, ловко орудуя щипцами. — Что вы делаете? — удивилась Агата. — Грубо нарушаю таинство чайной церемонии, принятой в империи Чи-джо-ида. Воду вылил не на духа, мы с вами стоим. Но… Будем считать, что условия походные. Мы же не чинаро, в конце концов. Будем надеяться, что духи Рек, Гор и Ветра нас пощадят и не покарают. — Вы были в самой таинственной империи в мире? — Да. Несколько раз. С посольством. Но я не хотел бы говорить об этом в такой вечер. Если позволите. — А воду зачем слили? — поспешила она сменить тему, поняв, что невольно задела что-то очень личное. — Вам романтическую версию? Или версию здравого смысла? — улыбнулся он, наливая следующую порцию воды. — И ту и другую, — решительно потребовала Агата, жалея, что блокнот остался наверху. — Романтическая… там что-то про угощение духа. А прозаическая… неизвестно, какими руками собирали, кто фасовал… Продезинфицировать необходимо. Барон вылил жидкость розовато-желтоватого цвета в плоский кувшинчик с длинной ручкой и широким «носиком». — Это — чаша справедливости. Чтобы обоим чай достался одинаковой крепости. Хозяин дома разлил ароматный напиток по чашкам и поставил одну из них перед Агатой. — Попробуйте, это мой любимый сорт — «Красный халат императора». Мне привозят его из Чжуруна, крошечной провинции Чи-джо-ида. — Они же не торгуют с чужеземцами. Несколько лет уже. — Совершенно верно, — кивнул барон, кинув в сторону гостьи уважительный взгляд. — Это и не покупной чай. Мне его присылают в дар, вот уже много лет. — С ума сойти. — Расскажите, о чем ваша книга? — Барон снова осторожно перевел тему. — Это те же приключения агента Церга. Тридцать девятая книга за семь лет. Агата не стала уточнять, что книга про фон Церга была уже дописана. И сейчас она работала над… — И вам не надоело про него писать? — Пожалуй, что нет, — привычно ответила женщина. — Он стал другим — как и мы с Людвигом… И… он уже как член семьи. Агата смущенно уставилась в чашку с чаем — еще не хватало, чтобы хозяин дома принял ее за сумасшедшую. — Ваши книги о Церге очень любил мой заместитель. Когда выходила новая, он всегда покупал и читал. Сам над собой смеялся. Говорил, что вполне отдает себе отчет в том, что книга — глупость глупостью. А оторваться невозможно! — Почему глупость? — Он когда-то был нелегалом. В Оклере. И очень веселился, читая ваши книги. — А нам всегда казалось, что у нас в тексте все логично. И правдоподобно. — Сколько погонь и перестрелок у вас, скажем, в последней книге? — Так… В «Притягательном лике смерти»? Сейчас… Что? Хозяин дома издал издевательский смешок. — Да я и сама знаю, что название… своеобразное. Но издатель заявил, что читателей это заинтригует. И не ошибся! Барон покачал головой. — Любому человеку понятно, что в смерти нет ничего притягательного, — начала оправдываться писательница, — но пощекотать нервы, почитать про поединок со смертью другого… Про презрение к ней, про то, что есть люди, которых даже смерть к себе не берет. Может, как раз потому, что они ее не боятся. — А может потому, что даже ей они не нужны? — Книга же остросюжетная, — сочла за благо снова поменять тему разговора Агата. — Агентству безопасности не удается предотвратить похищение новейшей военной разработки — кристалла, с помощью которого можно читать мысли. И фон Цергу дают приказ — вернуть кристалл любой ценой. — На артефактах подобного рода стоит защита. Если подается сигнал тревоги — они самоуничтожаются. Вместе со всеми, кто находится неподалеку. — В нашей книге враги — преступная группировка, возникшая после того, как наше королевство и Оклер заключили мир, нашла способ обойти эту защиту. — И через пару десятков погонь и перестрелок кристалл вернули в агентство. — Ну… В общем, да. — На самом деле, операция подобного рода считается проваленной, если прозвучал хоть один выстрел. Тихо прийти. Тихо уйти. Чтобы никто и знать не знал, что происходит. — Ну, знаете ли… Про это книгу не напишешь. И Агата вдруг отставила чашку с чаем. Сложила руки на груди. А потом резко поднялась: — Я, пожалуй, пойду.