Лиса — Пошла вон, я сказал, — гулким звоном отдается в ушах. Ни разу, еще ни разу я не видела Графа в такой ярости, ни разу он не говорил со мной в подобном тоне. И взгляд его, он словно помертвел, затуманился, стал стеклянным и совершенно непроницаемым. Мужчина не контролировал себя в тот момент, я по глазам видела, что он потерял контроль, окончательно слетев с петель невозмутимости и сдержанности. Кожа на предплечье пекла, а яркий след от пальцев напоминал о грубости и силе, с которой мужчина схватил меня и практически выволок за дверь. Обида и непонимание разрывали меня на части, рвали душу, разъедали ее практически. Не помня себя от ужаса заполонившего каждую клеточку моего тела, я просто позорно убежала в свою спальню и упала на постель, которая все еще хранила ЕГО запах. За что он так со мной? Я ведь не знала, понятия не имела, что вход в эту комнату запрещен, в конце концов мне ведь сказали выбирать любую. А запретные для входа помещения принято запирать на ключ, чтобы не сунулись туда непрошенные гости. Я не понимала, в чем была моя вина, но понимала другое, непреложную истину, осознав которую, я практически потонула в собственной боли. Я влюбилась! Влюбилась в этого странного, по-своему ненормального и такого непонятного для меня мужчину. Разве так бывает? Разве бывает, чтобы душа парила рядом с человеком, которого ты практически не знаешь, человека таинственного и совершено чужого? И почему, почему же так больно? Почему каждое грубое слово, эхом отдававшееся в голове, по сердцу лезвием резало, задевая каждый оголенный нерв, каждое его окончание. Как могла ты, глупая, как могла в него влюбиться? Как вообще это работает? Что это за долбанная химия? Чего ты удумала, Лиса? На что надеялась? Он ничего тебе не говорил, ничего не обещал, а то, что между вами было — всего лишь эпизод, для него эпизод, а для тебя целая эпоха. Его намерения, его мысли — одна сплошная тайна и недосказанность. И даже несмотря на все это, ты оказалась настолько бестолковой, что позволила себе привязаться к нему, влюбиться впервые. Это больная любовь — она неправильная, ненормальная и совершенно точно безответная. Его глаза сказали все, что нужно. Не поступают так с теми, к кому хоть что-то чувствуют, их не вышвыривают грубо и без объяснений. Да и какие могут быть объяснения. Та комната была пропитана, просто сквозила чувствами к другой. И он был счастлив с ней, другим был совсем. Такой счастливый, открытый, доверчивый взгляд. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, как много значила и значит до сих пор для него девушка на фото. И вещи те в комнате, тому явное подтверждение. Не хранят так память о тех, кто безразличен. И кольцо. Красивое, нежное такое, с мелкой россыпью каменей, в которых я не разбиралась абсолютно. Он хранил его. Зачем? И кто она? Его невеста? Бывшая? И где она сейчас? Мысли роились в голове, одна была плачевнее другой. Сотни вариантов сменялись в мыслях, и ни один не вел к утешительным выводам. В ту злополучную ночь я не выходила больше из спальни, не могла просто и каждый раз вздрагивала от шороха за дверью, не понимая, действительно ли там кто-то есть или все эти звуки — плод моего разыгравшегося на фоне последних событий воображения. Наверное, где-то глубоко внутри меня все еще теплилась надежда, что вот-вот отворится дверь и на пороге появится Граф. И я бы простила, все простила, не смогла бы просто не простить. Мне ничего не было нужно, только чтобы не смотрел на меня с той ненавистью, что отражалась во взгляде голубых глаз, чтобы не было больше так больно от противно режущих слух слов. Но он не пришел, а следующим утром просто исчез, уехал, оставив меня среди осколков разбившихся о жестокую реальность грез. У меня даже слез больше не было, словно переклинило, словно выплакала все до дна. — Доброе утро, — вежливо, но холодно тогда поздоровался со мной Антон — тот веселый парень, что пытался научить меня стрелять, тот, что улыбался в тридцать два и так тепло меня принял, теперь сидел холодной статуей на кухонном стуле, в компании такого же угрюмого Димы. Улыбчивые и задорные парни вновь превратились в холодные айсберги. Их лица больше не выражали эмоций, а взгляды были совершенно равнодушными. — Доброе, — хриплое сипение, совершенно не похожее на мой звонкий голос, разлетелось по пространству. — Вам стоит поесть, Василиса, потом мы отправимся в путь, — все также холодно произнес Антон, а у меня кожа мурашками от этого ледяного тона покрылась. Еще вчера парни были совсем другими, а сегодня…сегодня я снова чужая, та, кто принес одни лишь беды. Сложно было представить, как сильно им досталось, если всего за сутки их отношение так резко поменялось. Я не винила их, они всего лишь делали свою работу. — Я не голодна, — ответила, обнимая себя руками, словно защищаясь. Возражать тогда никто не стал, они лишь дали мне время на сборы. Где-то я была им даже благодарна за их равнодушие. Никто не лез мне в душу, не заострял внимание на опухших и покрасневших от выплаканных слез глазах. Мне не нужно было говорить, не нужно было улыбаться через силу. Несколько дней я провела в абсолютном одиночестве, боль постепенно притупилась. Маму готовили к операции, а я лишь получала обрывки информации, никто не говорил, когда, а за моими просьбами хоть раз отвезти меня к ней, всегда следовал один и тот же ответ: «Не велено». Мне оставалось только ждать, любой мой бунт, любое непослушание могло закончиться чем угодно. Маму лечили — это главное. Все остальное не имело значения. Я не интересовалась Графом, встречи с ним не требовала, не доставала охрану, мне вообще было все равно. Что-то сломалось, просто в какой-то момент я почувствовала внезапный прилив оглушающей боли, словно что-то внутри взорвалось, я тогда даже дышать перестала, в глазах потемнело, тело перестало слушаться, мне казалось, что я умру просто и никто не заметит. Не знаю, где взяла силы, чтобы добраться до двери и вывалиться за пределы комнаты, а там…там меня подняли чьи-то теплые руки и бархатный голос приятно приласкал слух. Очнулась я в своей постели, никто толком не понял, что со мной произошло. Врач, вызванный в тот же день, сослался на сильный стресс и нервный срыв. — Тебе пока не стоит гулять, Лиса, — мои размышления прерывает все тот же бархатный голос, который в какой-то момент стал для меня единственной отдушиной. Да, наверное, сидеть в беседке в такой жаркий день не самая моя лучшая идея, но ведь рядом охрана, что бы со мной ни случилось, они будут в курсе. Я поднимаю взгляд на незаметно подкравшегося ко мне мужчину. — Тебе стоит носить колокольчик, Рустам, — улыбаюсь, глядя на него. Я все еще помню его избитым практически до смерти, его перекошенное болью лицо, кровоподтеки и ссадины. Прошло не так много времени с момента, когда я увидела его впервые, и вот на нем уже белый костюм — признак принадлежности к стае. Но даже несмотря на свой нынешний статус, он, почему-то не считает нужным соблюдать дистанцию, в отличие от остальных. Для всех, кроме Азазеля я перестала существовать, охрана практически меня не замечает, а большие боссы давно не тешили нас своим присутствием. — Приобрету, — он присаживается рядом и берет из моих рук книгу. — Интересный выбор для такого чудесного дня. — Считаешь? — перевожу взгляд на шныряющую по территории охрану, большую часть времени они меня не замечают, но каждый раз, когда рядом оказывается Рустам, косятся странно, а периодически и вовсе глядят на него в упор. Не нужно быть гением, чтобы понимать: так близко общаясь мной, он нарушает границы. — Ответишь честно на вопрос? — Разве я похож на лгуна? — спрашивает, игриво склонив голову на бок. — Тебе ведь прилетит наверняка за наше милое общение. Ты теперь один из них, не боишься? — Что мне не нравится, то мне не нравится, и с какой стати я должен делать вид, что мне это понравилось! Только потому, что это нравится другим? Я не желаю подчинять свои вкусы моде. — А ты умеешь удивлять, да? — я смеюсь. — «Мартин Иден» — одна из немногих моих любимых книг. Я не всегда разговариваю матом, Лиса, но довольно часто, издержки профессии. Он не скрывал, кем был в прошлой жизни, а я не осуждала. Киллер, не ведающий страха, не знающий сострадания, ставший однажды неудобным, получил второй шанс. — Я здесь добровольно, они, — он кивает на парней, — конечно, тоже, но в отличие от них, гнева Аида я не боюсь. — Он опасен. Разве нет? — Я тоже, — пожимает плечами. — К тому же я не могу допустить, чтобы с тобой еще что-нибудь приключилось. Я открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент до слуха доносится гул и звук раздвигаемых ворот, а следом на территорию въезжают несколько автомобилей. И я не знаю, как объяснить себе тот трепет, что зарождается внутри. ОН здесь, я просто чувствую. И словно в подтверждение моей догадке, спустя мгновение, появляется фигура Графа. Кошусь на Рустама, ожидая от него хоть какой-то реакции, но он не двигается с места, даже тогда, когда Граф приближается к нам. — Оставь нас, — ледяной тон, который меня больше не трогает. Мне не страшно. А Азазель словно не слышит, смотрит на меня вопросительно. — Азазель, — уже не так спокойно произносит Леша. Я киваю, осознавая, что Рустам ждет моего ответа и нет ему дела до приказа Графа. Ну давай, не медли, уходи, пожалуйста, тебе и так достанется сверх нормы. К счастью, он внимает моим молчаливым мольбам, кивает и встает, оставляя нас наедине. — Накажешь его? — интересуюсь. — А стоит? — Ты же всегда делаешь то, что хочешь, мой ответ ничего не изменит. — Это так, — соглашается, — но это подождет. Боюсь, у меня плохие новости, Лиса. Твоя мама…она находится в коме. Глава 20 Глава 20 Лиса «Твоя мама находится в коме» Я молча смотрю на Графа, не в силах даже пошевелиться. Тело словно окаменело, ноги будто чугуном налились, я даже не понимаю, дышу ли. В коме. Почему в коме? Она же…ее должны были вылечить, это невозможно… нет, этот какой-то сон, кошмар…Может я просто перегрелась и последних минут вовсе не существовало, может я снова лежу в кровати без чувств и вижу сон. Моя мамочка, моя любимая, самая лучшая на свете, она не может просто…с ней все должно быть хорошо. Мы столько прошли, столько всего случилось и вот когда уже осталось совсем немного, когда надежда прочно поселилась в моем разрывающемся от боли и безысходности сердце, все вновь рушится и жизнь снова указывает мне на мое место. В какой-то момент мои ноги перестают слушаться и тело просто обмякает, и только теплые руки вовремя отреагировавшего Графа, удерживают меня от падения. — Отвези меня к ней, пожалуйста, — шепчу, едва оставаясь в сознании. Перед глазами все плывет, в ушах шумит и каждый удар сердца отдается звонким гонгом. Я должна быть там, я должна ее увидеть, быть рядом. — Лиса… — Отвези меня к ней, — повторяю настойчивее, — я не просила, не спрашивала ни о чем, тебя не было столько времени, и я смирилась абсолютно со всем, а теперь ты появляешься и говоришь, что моя мама в коме, что… Я срываюсь, слезы ручьем стекают по щекам, кажется, я перестаю себя контролировать, колочу мужчину по плечам, груди, обвиняю его в том, что не дал мне, не позволил быть рядом с мамой, что держал здесь, пока она была там, совершенно одна. И теперь…теперь я даже не знаю, как мне жить дальше, что делать. Он просто стоит, позволяя мне выговориться, позволяя наносить удары и бросаться обвинениями. И где-то в глубине души я знаю, что не виноват он ни в чем, он сделал для нас больше, чем кто-либо и не выдвинул никаких требований. Но мне нужно было, так нужно было кого-то винить, хотя бы сейчас. — Я должна, я хочу ее видеть, слышишь, ты должен мне позволить, — произношу тихо, когда Граф, перехватывает мои ладошки, а потом прижимает к себе так крепко, что нет ни единого шанса вырваться. — Хорошо, Лиса, но ты должна пообещать мне, что не станешь делать глупостей. — О чем ты? — я поднимаю на него взгляд, что-то в его словах мне не нравится. Он оставляет мой вопрос без ответа, просто кивает в сторону машины, намекая на то, что нам стоит поторопиться, если я вообще хочу куда-то ехать. За то недолгое время, что мы знакомы, я успела сделать кое-какие выводы о характере этого мужчины и одно я знаю точно: если он не хочет говорить, то не станет.