Влетев следом за ним, Крячко издал ликующее «О-го-го!», потрясая распечатками, зажатыми в руке. Лев лишь снисходительно усмехнулся, он и сам сегодня пережил нечто подобное. Сначала – когда получил информацию о подлинной кличке Вингрова, а затем – взяв с поличным его подельников. Стас тем временем, усевшись за стол, чуть ли не нараспев начал читать досье вслух. Первым оказалось дело уроженца Тернопольской области Юрия Николаевича Сныпкина, шестидесятого года рождения, имеющего начальное образование и три разной длительности отсидки. Всего в местах лишения свободы он провел не менее двадцати лет. Причины отсидок – грабежи и разбойные нападения, кражи и мошенничество. Имелось два эпизода, связанных с убийством потерпевших, но их следствию доказать не удалось. Начав свою криминальную «карьеру» как грабитель-одиночка на родной Тернопольщине, после отсидки, во время которой он и получил кличку Питбуль – за беспричинную озлобленность и жестокость при выяснении отношений с другими заключенными, Сныпкин осел в России, поскольку возвращаться домой не хотел, опасаясь мести потерпевших. Вскоре он сколотил банду из себе подобных, которая промышляла сразу в нескольких российских городах. Ее «расцвет» пришелся на девяностые. Жестокая рэкетирская банда Питбуля наводила ужас на тогдашних коммерсантов и кооператоров… После зверского убийства в Твери одного из тех, кто отказывался платить дань отморозкам, Питбуль и половина его банды были задержаны. Но ему удалось не без посредства хорошо оплаченных адвокатов вновь выкрутиться и вместо расстрела или пожизненного срока получить всего каких-то четыре года. Выйдя на свободу, Питбуль собрал остатки своей шайки и несколько изменил профиль деятельности. Теперь «питбулевские» занялись крупным мошенничеством в строительной сфере. Создав липовую строительную компанию и собрав деньги застройщиков за квартиры в доме, для которого еще даже не был вырыт котлован, мошенники бесследно исчезали. Таких афер провернуть им удалось не менее десятка. Глядя в новостях на митинги обманутых дольщиков, Сныпкин лишь ухмылялся чужой беде. Ухмылки кончились после того, как незадолго до миллениума он вновь оказался в СИЗО. И вот тут-то былая удача от него почему-то отвернулась. Несмотря на усилия адвокатов, по совокупности (всплыли кое-какие былые кровавые эпизоды) он получил восемнадцать лет колонии строгого режима. Адвокатам, обжаловавшим приговор, удалось добиться лишь того, чтобы после пяти лет «строгача» их подзащитному изменили режим на общий… Операм, которые в конце девяностых и начале двухтысячных расследовали грязные дела бандита Питбуля, не дано было выяснить слишком многого. Материал, полученный Станиславом от информационной службы, заканчивался сообщением о побеге заключенного Сныпкина, которого в дальнейшем найти так и не удалось. Хотя история его криминальных похождений этим не закончилась. История, никем не написанная, никому не известная, ни в каких милицейских протоколах не отраженная, так же, как и значительная часть жизнеописания греховного бытия Капылина-Шпульника. …В начале двухтысячных, попав в чернореченскую колонию, Питбуль почти сразу вошел в местную уголовную «элиту». Познакомившись с отбывавшим пятилетний срок за крупное ДТП с многочисленными жертвами Борисом Шпульником, он узнал, что тот в свое время был крупным предпринимателем. Шпульник имел обширные знакомства среди высокопоставленного чиновничества, а также знакомства иного рода. Например, у него был знакомый высококлассный пластический хирург, который занимался подпольными операциями по изменению внешности. Впрочем, на тот момент Шпульник был слишком многими забыт и покинут. Даже его жена, являвшаяся соучредителем торгово-посреднической фирмы, почти сразу после заключения подала на развод и, продав фирму, вышла замуж за другого и уехала за границу. Теперь он не получал даже передач. Будучи по своей натуре сколь склочным и заносчивым, столь же и самоуверенным, Шпульник особым уважением среди заключенных не пользовался. Поэтому, когда он однажды проигрался вчистую и оказался должен своим кредиторам огромные деньги, выплатить которые шансов у него не было, тут же встал вопрос о переводе его из «мужиков» в категорию «опущенников», да еще и с лишением одного глаза – его Шпыль проиграл, пытаясь отыграться. Сколько уже раз в его жизни было такое! Некогда, еще во времена Союза, закончив финансово-экономический вуз, он удачно устроился работать в банке. Неплохая зарплата, шансы на карьерный рост, приличные жизненные перспективы… Но новоиспеченному банковскому клерку этого показалось мало. Он изобрел схему процентных краж с личных вкладов населения. Года два спустя эта афера вскрылась, и лишь благодаря удачному стечению обстоятельств он был всего лишь с треском уволен. Следующим местом приложения сил уже набившего руку на жульничестве Остапа Бендера стал собес, куда Шпульник устроился благодаря протекции одного из райкомовских функционеров, которому презентовал увесистый конверт с красненькими десятирублевками. Там он продержался до середины восьмидесятых, хапая и прибирая к рукам пенсионные средства, после чего вовремя уволился, умело подставив одного из подчиненных. Тоже воришку, но куда более мелкого пошиба. Года три проваляв дурака (не без выгоды для собственного кармана) на теплой должности заведующего базой материального снабжения объектов социальной сферы, в конце восьмидесятых, пустив в дело наворованные средства, Шпыль организовал торгово-посреднический кооператив, в дальнейшем преобразовавшийся в целую фирму. В соучредители пришлось записать жену и тестя – председателя облисполкома, который в кратчайшие сроки пробил все необходимые разрешения и согласования. Старик знал, что делает. Всего через полгода после этого его с работы ушли, но он не остался без своей порции масла на не очень жирном пенсионном куске хлеба. Дела торгового предприятия шли в гору, несмотря на необходимость платить дань и бандитам, и ментам, и всевозможным контрольным ведомствам. Пытался Шпыль заняться и политикой, сначала в составе гайдаровского «Демвыбора России», потом – черномырдинского «НДР». Но тут у него не заладилось – на фоне куда более сильных и харизматичных конкурентов нудновато-амбициозный торгаш смотрелся неубедительно и тускло. Пару раз потратив немалые суммы на предвыборную агитацию, он счел подобные расходы полной бессмыслицей. Большие деньги окончательно испортили и без того весьма необразцовую натуру Шпульника. Начались загулы в саунах с участием особ, имеющих «заниженную планку социальной ответственности». Начались пьяные дебоши в ресторанах. Начались пьяные гонки по ночному городу. Дважды совершив ДТП со смертельным исходом (первый раз он сбил бомжа, второй раз – подрезал машину, которая вылетела на тротуар и сбила прохожего), он благодаря деньгам и связям оба раза открутился от ответственности. А вот в третий раз влип всерьез. В начале двухтысячных, летя по городу на запредельной скорости после очередной попойки, он буквально смел своим «Порше» автобусную остановку вместе со всеми, кто там находился. Пятеро погибли на месте – в их числе двое детей, а трое остались калеками. Собравшаяся толпа едва не линчевала вдрызг пьяного водителя, и лишь подоспевшие милиционеры вырвали его из рук возмущенных людей. К крайней досаде Шпыля, на сей раз ни деньги, ни связи, ни слезливые речи адвокатов не помогли. Впрочем, возможно, это для него было и к лучшему. Отец девочки, убитой Шпылем, на суде прилюдно объявил, что «эта гнида жить все равно не будет». Судя по всему, Шпульник относился к категории людей, которых жизнь ничему не учит. Вот и в колонии он ухитрился влипнуть в чрезвычайно скверную ситуацию. Лишь вмешательство Питбуля спасло его от крайнего унижения и инвалидности. Но – зона есть зона. Ее неписаные законы в любом случае рано или поздно привели бы тому, что, не окажись в нужный момент рядом крупного уголовного авторитета, со Шпылем неминуемо произошло бы то, что и должно было произойти – извращенное насилие где-нибудь на «дальняке» и заточка в глаз… Это Шпульника крайне тяготило и нервировало. Впрочем, тяготился жизнью на зоне и сам Питбуль. Ему хотелось былой красивой, вольной жизни, ресторанных посиделок, женщин, денег, роскошных машин… Это для них обоих и стало поводом начать подготовку к побегу. Бежать сообщники решили из производственного сектора колонии – с лесобазы, где заключенные работали на лесопильном производстве. Там же находился и канализационный коллектор, имевший выход за ограждение. Но все люки были закрыты специальными замками. Однако их это не остановило. Питбуль, как зэк со стажем, сумел изготовить нужную отмычку, и в один из летних дней, уже почти в конце рабочей смены, пробравшись к ближайшему люку, беглецы ухитрились его вскрыть и спуститься в смрадные недра канализации. Через полчаса, добравшись до следующего колодца, уже за пределами территории, они выбрались наружу и оказались в центре жилого квартала тамошнего райцентра. Понимая, что здесь их поймать для милиции труда не составит, сообщники пробрались к гаражному массиву и, напав на одного из автомобилистов, отняли у него пусть и старенькую, но вполне надежную «копейку». При этом Питбуль, хоть в том и не было никакой необходимости, проломил старику голову поднятым с земли угловатым обломком известняка. Выбравшись за пределы городка окольными путями, беглецы поспешили уйти с трассы в лес и направились в сторону областного центра, где проживал пластический хирург-подпольщик. Но на операцию требовались деньги – много денег. Да и на новые документы тоже. Однако на сей счет у Питбуля были свои «наколки». Он знал об одном из жителей окраин облцентра – неприметном, небогатом старичке, проживавшем в частном домишке. Никто из его соседей даже не догадывался, что этот ничем не примечательный с виду дедушка – бывший вор-домушник, за свою жизнь обобравший не одну сотню людей. Но его самая главная тайна заключалась в том, что в подполе его дома хранился местный общак – воровская губернская казна. И Питбуль, рискуя в случае неудачи подвергнуться самой жестокой казни, решил завладеть этими деньгами. К тому моменту уже везде и всюду была объявлена тревога, за ними по пятам шла погоня, над лесом то и дело кружил вертолет. Поэтому беглецы решили избавиться от машины и, запутав следы, идти пешком. Доехав до реки, они столкнули в нее «копейку» и, перебравшись на другой берег, оказались в болотистых плавнях. Рискуя уйти в трясину, беглые зэки до темноты шли через заросли камыша и ивняка. Уже почти ночью, перебравшись через еще одну речку, они увидели перед собой небольшую деревушку. В центр селения сунуться они не решились. Выбрали домик, стоящий на отшибе, у которого, несмотря на поздний час, светилось одно из окон… Ознакомившись с тем, что для них подготовили информационщики, сыщики пришли к выводу, что им нужно срочно побывать в чернореченской зоне, чтобы там, на месте, узнать все детали побега и попытаться восстановить его маршрут. – Дураку понятно, – вслух размышлял Лев, вновь и вновь пробегая глазами по абзацам «досье», – что пока мы не отследим все маршруты их перемещений по России, нам никогда не найти того, кто разделался с беглыми зэками. – Слушай, Лев, а это очень важно найти того, кто воздал двум, мягко говоря, тварям по их поганым заслугам? – Станислав смотрел на Гурова с ироничным недоумением. – У нас что, нет других забот? Ну, найдем мы этого человека. Так сказать, передадим в руки правосудия. Ну, посадят его. И что в этом хорошего? Лично мне тот, кто этого злыдня Питбуля и этого поганца Шпыля отправил в мир иной, куда симпатичнее, нежели эти двое «потерпевших». – Ты будешь смеяться, но мне тоже. Да! Я считаю, что и Питбуль, и Шпыль получили по заслугам… – Гуров замолчал и, выдержав некоторую паузу, продолжил: – Ну, а теперь посмотрим на это дело с другой стороны. Есть постулат римского права: пусть рухнет мир, но восторжествует закон. Мы служим закону, и исполнять обязаны его таким, какой он есть. А если каждый из нас начнет, как сегодня это делают слишком многие, интерпретировать законы на свой лад, выборочно их исполнять, то тогда наступит полный абзац всему и вся. Заложив руки в карманы, Стас прошелся по кабинету и, остановившись напротив Льва, с безмерным сарказмом произнес: – Помню, помню, помню… Это у нас с тобой уже не первый спор на данную тему. Ты, как всегда, убежден в абсолютной непогрешимости закона и нашей обязанности рабски его исполнять. – Ой, только не надо передергивать! – сердито отмахнулся Лев. – Уж такие эпитеты отпускаешь – «рабски исполнять»… Ерунду-то не городи! – Ну, допустим, я немного утрирую… – хмыкнув, выразительно пожал плечами Крячко. – Но законы пишут люди и слишком часто их меняют. Помнишь начало девяностых, когда по амнистии выпустили мужика, который с восемьдесят пятого года сидел за спекуляцию? Ведь самое смешное было то, что даже когда спекуляцию уже, по сути, узаконили, объявив частной коммерцией, его все равно из тюрьмы не выпустили! И только после того, как поднялся всеобщий хай, освободили по амнистии, но никак не по отсутствию состава преступления. О, как! Человек потерял семь лет своей жизни из-за несовершенства законов, а я должен стоять перед ними на коленях и бить поклоны. Ты вспомни «славные» девяностые, когда кое-кто из тогдашних дебилов-либералов, которых я зову либерастами, предлагали даже за насилие над несовершеннолетними наказывать штрафами. И вот, представь себе, это вдруг прошло бы. И что же? Я такому закону тоже должен был бы кланяться как иконе святого угодника? – Растет, растет наш Стасушка!.. – неожиданно рассмеялся Гуров. – Ишь, как боевито дискутирует, отстаивая идеи «кулачной юстиции». Слушай, что это ты на меня обрушился со своими софизмами? Скоро нам идти к Петру, вот ему и двинь свои идеи. Как он на них отреагирует? Наверное, сразу же примет на «ура». Услышав про Петра, Крячко несколько скис и уже без всякого энтузиазма пробурчал: – Ага, примет… Как же! Держи карман шире. Еще похлеще тебя начнет жевать мочалку насчет «духа и буквы закона»… Неожиданно раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул капитан Жаворонков. Улыбнувшись, он вопросительно мотнул головой. – Разрешите? Только что удалось связаться с АДИСом, отправил им на идентификацию отпечатки пальцев Вингрова и Капылина. Ответ уже получен. Как установили эксперты, отпечатки пальцев Константина Вингрова принадлежат бежавшему из заключения в две тысячи пятом особо опасному рецидивисту Юрию Сныпкину, а Эдуард Капылин на самом деле – Борис Шпульник, тоже, кстати, беглый и до сих пор не найденный. Вот, пожалуйста, присланная ими справка, – он положил перед Гуровым принтерную распечатку. Слушая его, Станислав громко рассмеялся: – Валера, их уже нашел самый лучший сыщик всех времен и народов, от которого не сумел уйти еще ни один беглец даже самый хитрый и ушлый. – Э-э-э… Вы имеете в виду себя или Льва Ивановича? – Жаворонков недоуменно посмотрел на Стаса. Теперь уже рассмеялись оба опера. – Валера, он имел в виду смерть, – пояснил Гуров. – От нас скрыться можно, а от этой костлявой старушки в белом балахоне и с косой не уходил еще никто. Да я бы и не помыслил называть себя самым лучшим сыщиком всех времен и народов. Кстати, все забываю спросить, как там у тебя дела с Таней Снегиревой? Что-то давно о ней ничего не слышно. – Да все нормально! – оптимистично улыбнулся Жаворонков. – Уже проходит восстановительную терапию. Этой зимой решили пожениться. Она все прикалывается: «И что это у нас с тобой за семья получится? Два пернатых не только разных видов, но и из разных сезонов. Что за гнездо с тобой совьем?» Когда Валерий скрылся за дверью, указав ему взглядом вслед, Лев с ироничной назидательностью вскинул указательный палец: – Учись у молодежи! Але-оп! И новая семья – как по заказу. А ты, бедный наш, все бобылюешь и бобылюешь… – сокрушенно покачал он головой. – Лева, блин! – в глазах Крячко сверкнули сердитые искры. – Сам же любишь повторять: бедностью попрекать грешно! Я, может, и рад бы иметь что-то стабильное и постоянное, но почему-то все время получается наперекосяк. Наверное, как говорят, такова моя планида… Заглушая его последние слова, неожиданно тренькнул телефон внутренней связи, стоявший перед Гуровым. – Ну, вот и самый лучший начальник всех времен и народов вспомнил о нашей малости, – смеясь, сказал Лев, поднимая трубку. Это и в самом деле был Орлов. – Оба у себя? – чуть отрывисто спросил тот. – Ну и? – Голос Льва звучал невозмутимо и даже как-то умиротворенно. – Жду! – как бы состязаясь с ним в лаконичности, отрубил Петр. Глава 7 Это совещание в министерстве оказалось не совсем обычным по своему формату. Выступить перед его участниками пожелал целый ряд общественно-политических деятелей. Среди жаждущих «осчастливить» старших полицейских офицеров и генералов перлами своих мыслей были лидер ППР Евгений Фырпис, член общественной палаты, известный адвокат Гарри Бугва, глава российского представительства Копенгагенской комиссии по правам граждан Римма Алексанина. Получив слово самым первым, поднявшийся к микрофону Фырпис с места в карьер заговорил о значимости активной борьбы с криминалом. Ее он расценивал как важнейший фактор стабилизации обстановки в обществе и одну из предпосылок «поступательного развития демократического процесса». Красуясь перед нацеленными в него объективами телекамер представителей СМИ, выступающий, можно сказать, купался в осознании своей значимости и неотразимости. Отметив несомненные успехи правоохранительных структур в деле «очищения российских просторов от уголовной скверны», Фырпис более подробно остановился на недоработках. – …Как можно говорить об эффективности работы нашей полиции, если у нас запросто могут убить даже такого видного общественного и политического деятеля, как Константин Вингров? – воздевая руки над головой, патетически вопрошал выступающий. – И в связи с этим я хотел бы с этой трибуны задать вопрос начальнику управления уголовного розыска Орлову: когда же ваши подчиненные начнут наконец-то работать? Уже больше двух дней прошло с момента убийства депутата Госдумы Вингрова, а следствие пока что не имеет какой-либо определенной, реалистичной версии происшедшего. До сих пор даже не очерчен круг подозреваемых… Сидевший на первом ряду генерал-лейтенант Орлов, слушая этот треп, испытывал жгучее желание немедленно подняться с места и опровергнуть трибунную липу, сообщив, что убийством Вингрова занимаются лучшие специалисты Главка, однако принудил себя не только не взорваться, но и изобразить абсолютно невозмутимый вид. Похоже, именно это еще больше раскипятило Фырписа, который в заключение своего спича поставил однозначный и недвусмысленный вопрос: а на своем ли месте этот, «так сказать, руководитель Главка»? Выступление Бугвы было посвящено недостаточной терпимости сотрудников полиции по отношению к представителям «тех или иных неформальных общественных формирований», к каковым выступающий относил, в частности, представителей секс-меньшинств. Он напомнил о недавнем событии, когда «однополые» проводили пикет в знак памяти о своем «признанном лидере», погибшем в автокатастрофе. – …Да, я допускаю, что данная акция не была согласована с властями, поскольку вопросы подобного рода у нас рассматриваются нескончаемо долго, особенно применительно к заявкам, направленным гей-сообществом, – со скорбью в голосе подчеркнул адвокат. – Но у людей просто не было времени – прошли похороны, и они элементарно хотели отдать дань памяти тому, кто был их нравственным лидером, кто их морально поддерживал в условиях тотальной гомофобии. И вот, представьте себе, банда молодчиков, примерно из сорока человек, напала на никому не мешающих людей и зверски их избила. Некоторым участникам пикета были нанесены тяжкие телесные повреждения – у одного был сломан нос, у другого выбит зуб… Но, что характерно, прибывший наряд полиции, вместо того чтобы прекратить избиение, наряду с несколькими бандитами задержал и потерпевших!.. Слушатели, судя по их реакции, воспринимали этот пламенный спич с явной иронией. Где-то на заднем ряду пожилой полковник досадливо пробормотал своим соседям: – Лет двадцать назад я бы такое и в дурном сне не увидел – с трибуны открыто призывают к соблюдению прав педерастов! Сидевший невдалеке от него полковник помоложе тут же откликнулся на это замечание: – А уж брехать-то этот Бугва горазд! Ишь ты – «никому не мешавшие люди»! Их там было полторы сотни с этими их «гомосечными» знаменами и лозунгами. Запрудили вход у кладбища – ни проехать ни пройти. А тут еще похоронная процессия – ветерана войны хоронили, орденоносца. Ну, ребята, которые его провожали, их и шугнули слегка. Эти – в драку. Вот тогда им и подсыпали по полной… Распалившийся Бугва тем временем объявил арест геев и лесбиянок вопиющим нарушением прав человека. Напоследок он тоже прошелся язвительным слогом по главку угро и его сотрудникам: – …Евгений Фырпис только что высказал критические замечания по поводу вялой работы наших хваленых «пинкертонов». Я лично убедился в том, что Главк, руководимый Петром Орловым, работает весьма и весьма неудовлетворительно. После того памятного избиения участников пикета я звонил лично ему, но его на месте не оказалось – где он только бывает в рабочее время?! – и к телефону пригласили некоего оперуполномоченного Станислава Крячко. И вот то, что я услышал от этого, с позволения сказать, защитника закона, меня буквально потрясло! В ответ на просьбу провести расследование инцидента и выявить виновников избиения участников пикета, что было совершено членами националистической организации «Славянская вера», сей господин заявил следующее: «У нас есть дела и поважнее, чем выбитый зуб какого-то педика». Это неслыханно! Скорее всего, Гарри Бугва ожидал если и не бурного возмущения присутствующих, то уж хотя бы формального понимания затронутой им проблемы. Однако его последние слова вызвали в зале несколько иное оживление. Многие сидели с напряженными, красными лицами, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться вслух. Даже в президиуме настроения царили далеко не осуждающе-критические. Сам председательствующий уже трижды пожалел, что поддался массированному натиску «обчественников», которые долбили и пилили его целые сутки, выбивая себе возможность обратиться напрямую к полицейскому активу. Видимо, поняв, что из этой аудитории выжать слезу не удастся, Бугва после пары пассажей на тему значимости сохранения общественного мира и спокойствия поспешил спуститься в зал, а его место заняла Римма Алексанина – дряхленькая бабуля с пронзительным, царапающим слух голосом. С величественностью королевы английской, выступающей перед парламентом со своим посланием, Алексанина заговорила в русле темы, поднятой Фырписом, но уже по поводу убийства Капылина: – Во все времена деятели культуры и искусства были мишенью всевозможных мракобесов, которые ненавидели то светлое и прекрасное, что эти люди создавали своим талантом, – с ярой патетикой отметила она. – Ушел из жизни продюсер народного театра «Айседора» Эдуард Капылин. Его убили те, кому ненавистно современное искусство, кому ненавистны прогресс и демократия…