Тирнан встал у меня за спиной, уставившись на мой приподнятый зад, опасно норовящий выглянуть из-под моей короткой юбки. Тирнан пнул меня по ногам, раздвинув их пошире, и я, ахнув, вздрогнула. На мгновение мне подумалось, не задернет ли он юбку, раскрыв тонкую ткань моих хлопчатобумажных трусиков. По мне, словно змея по траве, пронеслась дрожь, на этот раз не имеющая ничего общего со страхом. Мне на поясницу опустилась тяжелая ладонь и крепко ее сжала. — Тебя когда-нибудь шлепали, малышка? Еще долго после того, как я закончу, боль будет напоминать тебе, что ты моя, и поэтому повинуешься мне во всем. Ты не ответила на пять моих СМС. Вообще-то ты была с парнем, и без спроса вытатуировала на запястье какой-то бессмысленный рисунок. Собираясь использовать для этого мои деньги. Думаю, это заслуживает двадцати ударов плетью, не так ли? Я не ответила, но в ответ на мое молчание Тирнан мрачно рассмеялся, большой палец его руки скользнул прямо под подол юбки, по слегка вспотевшей коже над ягодицами. — Можешь плакать, — как бы вскользь пробормотал он, будто ему все равно. — Но ты будешь стоять в этой позе, пока я не нанесу двадцатый удар. Это понятно? — Да, — огрызнулась я, моя правая нога дернулась от волнения, которое Тирнан быстро подавил, сильнее нажав рукой на мою спину. Удар обрушился прежде, чем я успела собраться с силами, поскольку ожидала, что он еще отчитает меня за мой тон. Свист воздуха, затем приглушенный шлепок от соприкосновения ветки с моей прикрытой юбкой задницей. Ткань была довольно толстой, но ничто не могло сгладить острую боль, впившуюся мне в ягодицы, словно нить жидкого огня. Я вскрикнула и с такой силой сжала пальцами ограду пруда, что треснул ноготь. — Один, — выдохнул Тирнан. Я глубоко втянула воздух, надеясь, что кислород в моих легких хоть как-то погасит пламя у меня на заднице. Но не тут-то было. Щёлк. — Два. Щёлк. Щёлк. Щёлк. — Три. Четыре. Пять. При следующем ударе у меня из в груди взметнулся крик и вырвался изо рта. Боль нарастала, превращаясь в нечто всеобъемлющее, она проникала мне в ноздри, затыкала уши, впивалась в горло, пока я не превратилась в единый атом ноющий боли. Шесть, семь, восемь, девять, в такой быстрой последовательности, что я сама не поняла, что плачу и, когда это началось, пока не заметила падающие из моих затуманенных глаз капли прямиком в прозрачный пруд. Когда раздался десятый удар, это произошло. Это. Какая-то странная магическая сила в химии моего тела превращала каждый удар этой безжалостно хлещущей бамбуковой ветки в нечто, проникающее до самых костей и согревающее. В жидкость. Мои мышцы медленно разжались, горячие и ноющие, жаждущие, а не защищающие. Под натиском руки Тирнана я неосознанно еще сильнее выгнула спину, прохладный воздух щекотал нижнюю часть моей пылающей задницы, вызывая такой восхитительный контраст, что я стиснула зубы не от боли, а от чего-то другого. Одиннадцать. Двенадцать. по мне, как землетрясение, прокатился стон, расколов меня пополам, так что все темное и скрытое под аккуратным фасадом моего внешнего вида вырвалось в полумрак солярия, чтобы Тирнан мог это отфильтровать и разгадать. — Тринадцать, — его голос теперь был подобен дыму, извилистый и греховный. Уже не злой, а… возбужденный? Я покачнулась назад в такт следующему удару, пальцы ног сжались в моих мокасинах Prada, дыхание вырывалось из груди, словно пар из паровоза. — Не шевелись, — напомнил мне Тирнан, но в его голосе чувствовалось удовлетворение от моего нетерпения. — Не шевелись, малышка, иначе я могу сделать тебе больно. Потому что Тирнан знал правду, что, на самом деле, он не причиняет мне боли, уже нет. Каждый удар обрушивался так же резко, как и раньше, но мое тело превращало его в пронизывающее до костей удовольствие. Я чувствовала нарастающую боль между бедер, влажность прилипшего к моему лону нижнего белья. На меня обрушились четырнадцатый и пятнадцатый, но перед шестнадцатым Тирнан сделал паузу, потому что я снова выгнулась. Я теряла ощущение себя в водовороте боли и удовольствия. У меня не успели сформироваться мысли, как тело снова запело от ощущений. Когда он остановился, с моих губ сорвался тихий, почти беззвучный стон, и мне стало стыдно. Но не настолько, чтобы прекратить. — Тише, — приказал Тирнан, всем телом прижавшись к моему правому боку. Рука у меня на спине скользнула к левому бедру, так что я оказалась прижатой к его твердому, горячему члену. — Не шевелись и принимай то, что я тебе даю. По мне пронеслась дрожь, словно моя упавшая в пруд слеза. Щёлк. — Шестнадцать. Стон. Щёлк. — Семнадцать, — прозвучало сквозь стиснутые зубы, словно это Тирнан испытывал боль, он напрягся, прижимаясь ко мне. Стон. Щёлк. — Восемнадцать. Стон был таким долгим, что закончился только после девятнадцатого удара. Я сильно плакала, действительно всхлипывала, мое лицо было таким же мокрым, как и нетронутое место между бедер. На языке вертелись непонятные слова, которые я безуспешно пыталась сформулировать, почти лепетала, когда Тирнан отпрянул назад и нанес мне последний, карающий удар. Электрический жар пронзил меня насквозь, загоревшись в моей киске. Этого было почти достаточно. Так близко. Но все же недостаточно. Тирнан крепко прижимал меня к себе, а я стонала, кричала и пыталась изгибаться, чтобы хоть какое-то трение дало мне освобождение. Мне потребовалось несколько долгих минут, чтобы осесть под его успокаивающими руками, одна из которых гладила мое бедро, а другая — струившиеся по спине волосы. Гулкую стеклянную террасу наполнял только звук его хриплого дыхания и мои икающие, затихающие крики. Я уставилась невидящим взглядом на виднеющуюся под водой мозаичную плитку, пытаясь вытащить свой разум из глубин возбуждающих синапсов моего тела. Вздрогнув, я пришла в себя, разум прояснился, мысли стали такими же ясными, как и эти крошечные мозаики, которыми было выложено дно пруда. — Боже мой, — прошептала я, опустив голову, от чего волосы прикрыли мое лицо. Мой позор. Я почти испытала оргазм от того, что Тирнан меня отшлепал. Чертовой бамбуковой палкой, как какую-то извращенную, бесстыдную шлюху. Без самолюбия. Без фамилии Бельканте, без гордой, благородной крови Константин. Стыд затуманил мне глаза, как холодная вода, заструился по моим дымящимся венам, и мне захотелось плакать по разным причинам. Тирнан, похоже, почувствовал произошедшую во мне перемену и молча отошел, чтобы дать пространство. Я мгновенно выпрямилась, затем поморщилась от ярко вспыхнувшей боли в ягодицах, уступившей место тупой боли в мышцах, которые слишком долго находились в напряжении. Я не могла смотреть на Тирнана. Все во мне отталкивало его, потому что это сделал со мной он. Во мне было желание давать, я давно это знала, эта острая жажда чего-то грубого и неправильного. Но он из меня это выбил. И я была чертовски напугана тем, что теперь, когда эта ненормальная вещь во мне увидела свет, я не смогу снова ее утихомирить. Особенно рядом с ним. — Ты чудовище, — прохрипела я, потому что он и был чудовищем, и в этот момент я ненавидела его всем своим существом, как никогда раньше. Тирнан позволил мне развернуться и неуклюже пройти сквозь ведущую к двери растительность. Только когда я оказалась в глубине его запертых в неволе джунглей, меня окликнул грубый, как гравий, голос Тирнана. — Продолжишь нарушать мои правила, малышка, я продолжу придумывать оригинальные наказания. Что касается угроз, эта ему удалась лучше всех. * * *