— Я вел машину пьяным, так что это было не везение, а глупость. Я сам виноват. Мне было двадцать, и в то время я был довольно знаменит. Я нахмурилась, пытаясь понять, узнаю ли я его лицо, но он поймал мой взгляд и легко рассмеялся над моим смущением. — Вряд ли я сейчас выгляжу так же, но когда-то был мужской моделью, — признался Уолкотт, и если бы мог покраснеть, то, думаю, покраснел бы. — Тщеславным и красивым. — Янка всегда говорит, что лучше быть милым, чем красивым, — парировал Брэндо и, протянув руку, похлопал Уолкотта по руке. — Вы кажетесь довольно милым. Широкая улыбка Уолкотта морщила и обесцвечивала его восковую кожу. Возможно, это было уродливо, но я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ блеснувшей в его темных глазах теплоте. — Спасибо, мистер Бельканте, — торжественно произнес он. — А теперь позвольте мне проводить вас в ваши комнаты. Уолкотт повел нас вверх по правой стороне изгибающейся лестницы, указывая на некоторые примечательные картины, висящие почти на каждой свободной стене. — Имон и Зельда МакТирнан, дедушка и бабушка Тирнана по материнской линии, очень любили искусство, — сказал он, указывая на длинный зал, заставленный витиеватыми рамами. — Здесь есть комнаты, полные лучших его образцов. — Что? — спросила я, и моя грудь сжалась от волнения. — Они каталогизированы? Некоторые из них очень редкие. Мои пальцы зависли над золотой рамой картины Пикассо, втиснутой между Францем Марком и гравюрой Энди Уорхола. Пока мы спускались в темный зал чудес, я чувствовала, как мое сердце бешено бьется о ребра. Сам дом мог быть кошмарным, но это…Это была мечта для девушки, обожающей искусство так, как я. — Моя сестра любит картины, — сказал Брэндо Уолкотту, глядя вверх, вверх, вверх на высокого мужчину, так что чуть не налетел на мраморный бюст. Слуга помог ему пройти, взяв его за плечо, но Брэндо не умолкал. — Она большой фанат искусства. — А ты — фанат комиксов и фильмов Марвел, — напомнила ему я и, подавшись вперед, сжала его так, что он рассмеялся и завизжал. — Супергерои намного лучше, чем глупые мертвецы, которые рисовали всякое старье вроде цветов и тому подобного, — запротестовал он, глядя на Уолкотта в ожидании подтверждения. У меня сжалось все внутри от того, как сильно он жаждал мужского одобрения и влияния. — Я люблю Халка, — подмигнув, признался Уолкотт. — Серьезно? Но он большой, уродливый и злой! — Правда? Наверное, мне нравится, что в нем как бы два человека. Один внутри, а другой для всех остальных. — Все супергерои такие! — Но Халк — единственный, кто кажется злым и тупым, но при этом оказывает положительное влияние на мир, — заметил Уолкотт, и я испытала сюрреалистический момент, задавшись вопросом, как моя жизнь пришла к этому: философские дискуссии о супергероях в готических особняках с настоящим слугой. — Это справедливо, — решил Брэндо. — Янка, давай сегодня перед сном посмотрим «Халка»? — Конечно, Брэнди-бой. — Хотите к нам присоединиться? — спросил он Уолкотта. Мужчина моргнул, застигнутый врасплох, когда мы остановились перед черной дверью с маленькой табличкой, на которой было написано: «Мистер Брэндон Бельканте». Для меня стало неожиданностью увидеть такое долговечное подтверждение нашего пребывания здесь. Это заставило меня осознать, что какая-то глупая часть меня цеплялась за идею, что это только временно. Но это была не сказка, а реальная жизнь, и не будет никакого прекрасного принца, который спас бы нас от злодея, решившего забрать меня с братом в свой дом с привидениями. По моей спине пробежала дрожь. — Если хотите, — наконец, решил Уолкотт. — Я могу выкроить время, чтобы посмотреть фильм. — Круто! — уладив этот вопрос, Брэндо приподнялся на цыпочки и указал на дверь. — Это моя комната? На ней даже есть мое имя. Это так классно. Не говоря ни слова, Уолкотт открыл дверь, чтобы показать комнату. Она была большой, слишком большой для маленького мальчика, и заполнена старой, массивной мебелью, которая сверкала роскошью и богатством. Брэндо сразу же побежал к кровати с балдахином и прыгнул на толстые, мягкие покрывала, катаясь по серым простыням и мурлыча от того, насколько они мягкие. — Эта комната больше, чем весь наш дом, — заявил он и, приподнявшись, взглянул на меня с того места, где лежал. — Нам просто нужно расставить мою коллекцию комиксов и купить простыни с супергероями, и тогда это будет… самая лучшая комната на свете. Усмехнувшись, я придвинулась к нему и взъерошила его мягкие волосы. — Мы можем это сделать. Почему бы тебе не почитать тут комиксы, пока я пойду посмотреть свою комнату, ладно? Я скоро вернусь. Брэндо кивнул и, перекатившись, снял со спины маленький рюкзак. Он достал последнее издание «Человека-паука» и тут же позабыл о нас с Уолкоттом. Я поцеловала его в макушку, мои пальцы навязчиво прошлись по пульсирующей точке на его шее. Это была выработанная привычка, от которой я не знала, как избавиться. Закончив, я вышла из комнаты вслед за Уолкоттом и направилась обратно по коридору. — Думаю, Вам понравится Ваша комната, — с легкой улыбкой сказал Уолкотт, ведя меня по старому, скрипучему дому. — Когда-то она принадлежала матери Тирнана. Я слегка вздрогнула при мысли о том, какой могла быть мать Тирнана. Если ее сын чем-то похож на нее, то она, вероятно, была невероятно пугающей. Но когда Уолкотт открыл дверь с небольшой золотой табличкой с моим именем, интерьер оказался вовсе не холодным и мрачным. В женской комнате отсутствовал полумрак остальной части дома. Кремовые обои украшали крошечные голубые цветы, этот цвет повторялся в пышном шелковом постельном белье и массивном персидском ковре на темном паркетном полу. Все остальное было выдержано в оттенках белого и золотого, от стеганого изголовья кровати до мягкого кресла у великолепного туалетного столика, установленного перед изогнутым башенным окном. Это была комната из сказки — спокойный, женственный оазис в мужском мраке и унынии большого дома. Несмотря ни на что, мне она понравилась. Уолкотт слегка рассмеялся над моим изумленным лицом. — Я рад, что она Вам понравилась. Последние несколько дней я ее проветривал, но могло остаться немного мускуса, так что не стесняйтесь и открывайте окно вон там, у трюмо. Петля немного заедает, но большинство вещей в этой груде камней нуждаются в нежной заботе, так что не пугайтесь. Просто немного подтолкните его, и оно откроется. Пока он говорил, я скинула свои запачканные конверсы и пошла по бледно-голубому, золотому и кремовому ковру, касаясь пальцами ног плюшевого ворса. К горлу подступил ком, что меня удивило. Было странно испытывать эмоции по поводу ковра или изголовья кровати, но они представляли собой нечто гораздо большее, чем материальные предметы. Когда я была маленькой, я знала, что такое роскошь. Мама была помешана на лейблах, а папа наполнил ими наш дом — от одежды в шкафах до машины на подъездной дорожке. У нас был большой дом с большим двором в шикарном районе, заполненном уезжающими на работу в город и их трофейными женами. Когда в четыре года я попросила у папы на Рождество пони, то он тут же появился на нашей подъездной дорожке с большим розовым бантом на шее. Потом нас нашли они. Морелли. Семья, которая ненавидела отца всеми фибрами своего существа. И они не остановятся ни перед чем, чтобы с нами покончить. Даже если это означает нацелиться на ублюдочных детей отца. Я до сих пор помню холодную, торжествующую ухмылку на лице головореза Морелли, когда он загнал меня в угол на игровой площадке в начальной школе и пытался убедить в том, что он друг моего отца и что я должна пойти с ним. Я до сих пор помню, что произошло, когда я отказалась. Я остановилась в своей новой комнате, дрожа всем телом и едва заметив, что Уолкотт спрашивает меня, не развести ли ему огонь в камине. После этого отец перевез нас в Техас, подальше от родного штата его врагов и от него самого. С годами мы виделись с ним все реже и реже. Потеря нелепого богатства была для меня пустяком. Потеря времени с отцом была для меня всем. А потом, пять лет назад, у меня не стало ни того, ни другого. Изголовье кровати под моими пальцами, ковер под моими ногами — все эти воспоминания снова вырвались на передний план моего сознания, оставив во мне боль и пустоту. Без преувеличения можно было сказать, что я жила бы на улице, если бы это вернуло мне родителей. Вместо этого у меня была роскошная спальня, младший брат, который во всем полагался на меня, и новый опекун, которому я доверяла примерно так же, как самому сатане. С моих губ сорвался долгий, усталый вздох. — Мисс Бельканте, — спросил Уолкотт, шагнув ко мне навстречу, чтобы привлечь мое внимание. — С Вами все в порядке? Не успела я ответить, как комнату ворвался низкий, бархатный голос Тирнана. — С ней все в порядке. Ты свободен, Уолкотт. Уолкотт никак не отреагировал на невежливое изгнание и, слегка мне улыбнувшись, повернулся, чтобы уйти. Затем закрыл за собой дверь. Тирнан запер ее легким движением пальцев, затем прислонился к обшитой панелями двери и, скрестив руки, посмотрел на меня. На манжетах ярко блеснули бриллиантовые запонки. — Это было грубо, — заметила я, небрежно отходя от него в другой конец комнаты, как будто меня беспокоили тонкие занавески, а не желание оказаться как можно дальше от его опасного магнетизма. Тирнан не ответил.