Шестнадцать Он позволил ей отдохнуть. Она взяла одеяло и подушку и легла на диван в гостиной. Ей было тесно и страшно, но она настолько устала, что несколько раз даже смогла подремать минут по двадцать. Когда ее глаза закрывались, она отворачивалась от Макса и молилась за них обоих. Несколько раз она спрашивала его, чего он хочет, чего он рассчитывает добиться, удерживая ее здесь, но его ответы были бессмысленны. Если Макс и спал сам, то не позволял ей это увидеть. Каждый раз, когда она смотрела на него, он прямо сидел на стуле с открытыми глазами, иногда глядя на нее, иногда — в пустое пространство. Когда забрезжил рассвет, она сделала им завтрак из того небольшого количества продуктов, что у нее остались. Он сходил в ванную, но перед этим запер ее на кухне. Когда она пошла в туалет, он стоял снаружи, у двери. Окно представляло собой узенькую полоску под потолком; она не стала даже пытаться добраться до него. Потом она спросила его, может ли она почитать и ответить на пару писем, и он согласился, но она не могла сконцентрироваться. В итоге она сделала себе кофе с остатками молока и просто стала сидеть, как и он, ничего не говоря и не делая. Она совершенно потеряла чувство времени, но когда по ощущениям было уже позднее утро, она заметила, что Макс спит, слегка съехав на край стула. Он не собирался спать, она знала; усталость просто взяла над ним верх. Она подождала. А потом подождала еще. Он продолжал спать. Под его глазами пролегли темные пятна. Она почувствовала укол сострадания, она как будто стала сопричастна его невероятному горю, которое свело его с ума и довело до такого. Но решение нужно было принимать сейчас же. Спустя еще десять минут она начала медленно двигаться. Она поднялась. Он продолжал спать. Шаг за шагом, очень осторожно, она пошла по гостиной в сторону двери. Она испугалась, что ручка или замок издадут какой-нибудь звук или щелчок, когда она будет открывать дверь. Она оглянулась. Макс не пошевелился. Она прошла в прихожую. Остановилась. Все, что ей теперь надо было сделать — это одним быстрым рывком добраться до двери, отпереть ее и убежать. Она пыталась подсчитать, сколько шагов ей надо будет сделать, сколько раз повернуть ключ. Ее начало трясти, сердце сжалось у нее в груди. Но ей нужно выйти. Она должна. Она двинулась. Он вообще не спал. Или, может быть, как-то ощутил пустоту, образовавшуюся в комнате. Или его разбудил какой-то еле уловимый звук. Когда Джейн сделала первый шаг, он схватил ее сзади за горло и повалил на пол. Она крикнула, потом закричала снова. Она кричала так, как никогда в жизни. — Прекрати. Заткнись. Заткнись. Теперь его рука закрывала ей рот, и он всем весом навалился на нее сверху. Больше всего она боялась того, что в приступе ярости, исступления и боли, из обиды и ненависти, Макс изнасилует ее. Это был единственный кошмар, который преследовал ее всегда. Она подняла ногу, попытавшись пнуть его или ударить коленом в пах, но он был крупным мужчиной и в гневе страшен, как разъяренный бык. — Ты не уйдешь отсюда, — крикнул он прямо ей в ухо. — Больше так не делай. Ты от меня не уйдешь. Он убрал руку от ее рта всего на секунду, но она успела еще раз закричать — издать один отчаянный, животный крик. Семнадцать — Босс? — Входи, Натан. — Поступил звонок пару минут назад… Домик во дворе собора… Садовник сообщил, что слышал крики. Патрульные сходили туда, и они думают, что там кого-то удерживают. — Что, в качестве заложника? Звучит диковато. — Да, я тоже так подумал. Только я не очень-то знаю те места. Это ваша вотчина. Я подумал, может, у вас есть какая-то дополнительная информация. — Нет. В нашей тихой мирной глуши не особо часто возникают ситуации с захватом заложников. Ты уверен, что это не ложная тревога? — Нет, но… — Нет, но ты подумал, что хорошо бы глотнуть свежего воздуха и оторваться от бумажек. — И с чего вы это решили? — Возьми Дженни Лайл. — Ага, завидев нас двоих, любой от страха сдастся без боя… Мое лицо плюс ее… — Убирайся сейчас же, — едва сдерживая смех, сказал Серрэйлер. Последний образ, который он хотел бы вызывать сейчас в своем воображении — это широченный зад и мощные руки прачки констебля Лайл. Он извлек из стопки очередной файл. Он уже позвонил Джиму Чапмэну, чтобы сказать, что он готов допросить Эдвину Слайтхолм — неважно, позволят ему это или нет. Он не мог больше ждать. Натан почувствовал, как его швырнула на водительское сиденье тяжелая рука Дженни Лайл, но она все равно ему нравилась, и она была хорошим детективом с природным нюхом на разного рода неприятности. Кроме того, она была одной из тех, кому он хотел рассказать свою новость. Она рассмеялась: — Кто теперь папаша?! — Это так здорово! — Натан со всей дури ударил по рулю. — Все было запланировано, так ведь? — Да. Правда, мы не сможем дальше жить в нашей квартире. — Дети же не очень большие. — А ты видела амуницию, которая к ним прилагается? Сестра Эн родила в прошлом году, и там с трудом можно в комнату зайти. Коляски, стульчики для кормления, переноски, корзинки, кресла, автомобильные кресла, огромные пачки подгузников… Фу! Я передумал! Они свернули в район собора. — Наверное, чудно это, жить здесь, — сказала Дженни, с трудом выкарабкиваясь из маленькой машинки. — Старший инспектор здесь живет. — Как будто иной мир… другой век. — Часы свели бы меня с ума. Они отбили полчаса, когда они проходили мимо выстроившихся в ряд домов. Патрульная машина была припаркована в нескольких ярдах. — А вот и он. Дом регента. — И что он, получается, делает? Что значит регентствовать? — Не знаю. Патрульный вышел из боковых ворот и поприветствовал их. Они последовали за ним и обошли огромный георгианский дом по тропинке со шпалерами, которые обвивала жимолость и роза. — Так… Садовник говорит, что один из служителей церкви живет вон там, в самом конце. Они это называют жилой комнатой, но это целый каменный домик. Она только недавно приехала, Преподобная Джейн Фитцрой… Садовник работал у бордюров, рядом с домом, но ему надо было отвезти тачку с компостом в контейнер, и тогда-то он и услышал крик… Настоящий крик ужаса, как он сказал — испугал его до смерти. Он подошел к домику и постучал, но больше оттуда никаких звуков не доносилось, кроме, может быть, чьего-то покашливания. Точно он сказать не мог, он запаниковал… он еще раз постучал, а потом убежал оттуда, нашел свой телефон и позвонил нам. Мы с Келли Стронг были у канала, подъехали сюда к пяти — и ничего, тишина. Только когда мы начали колотить в дверь и кричать, мы услышали мужчину, он на нас орал. Я пытался кричать через прорезь для писем — видно ничего не было, там внутри что-то закрывает обзор — но в коридоре был только он. Он сказал нам убираться. — Кто он? — Не сказал. — Черт возьми. Чего он хочет? — Не сказал. — Значит, должен быть под кайфом. Неудавшееся ограбление… Какой у него голос? — Довольно приятная речь, грамотная. Натан остановил взгляд на домике. Опрятный. Тихий. В красивом месте. Он был бы не прочь жить вот так, в глубине сада, в окружении немного диковатой растительности и цветов. А как хорошо тут было бы расти ребенку! Дом выглядел пустым, мертвым, занавески были задернуты, не было видно никакого движения. Только внутри что-то произошло или происходило прямо в этот момент. Возможно, там уже лежит чье-то мертвое тело. — Ждите здесь. Я иду к двери. Двое патрульных и Дженни Лайл остались на местах, как он и сказал. Натан стал медленно красться по дорожке. Вокруг стояла такая звенящая тишина, что ему стало жутко. В его памяти всплыла Фрея Грэффхам, лежащая на полу собственной гостиной. Он поднял дверной молоточек и стукнул им один, потом два раза — негромко, так, как постучался бы любой гость. Тишина. Он постучал снова, приподнял шторку над прорезью для писем и прижал к ней ухо, отчаянно пытаясь расслышать хоть один звук, хоть кого-то живого. Ничего. Он постучал еще раз и уже развернулся, чтобы уходить, когда мужской голос из-за двери произнес: — Уходите. — Это сержант Натан Коутс, полиция Лаффертона. — Уходите. — Я бы хотел перекинуться с вами всего парой слов, сэр, если вы только позволите мне войти.