Джейн колебалась. — Иди, Джейн, я не трону тебя. Доверие — вот о чем она подумала. Все дело в доверии, и, кажется, его у нее больше не осталось. Она зашевелилась. Встала. Макс не смотрел на нее. Она нетвердым шагом дошла до окна и отодвинула занавески. Снаружи стоял мужчина с очень светлыми волосами и смотрел на нее. Она кивнула. — Хорошо, — сказал мужчина. — Все нормально? Она не знала. — Макс? — позвал мужчина. Но Макс продолжал сидеть, глядя на пол, и только странно дышал, урывками, как будто у него была астма. — Джейн, вы можете подойти к входной двери? Макс все еще не смотрел на нее. — Или я могу зайти к вам. Макс, чего бы вы хотели? Чтобы Джейн вышла сюда или чтобы я зашел внутрь? Макс замотал головой из стороны в сторону. Ничего не сказал. Не поднял глаз. Он попал в ловушку своего личного узкого, жуткого замкнутого круга, и им до него уже было не достучаться. Джейн двинулась к двери. Подождала. Прошла в коридор. Здесь она остановилась. Она чувствовала, будто бы обязана спасти его, но чтобы это сделать, ей нужно было вернуть Лиззи к жизни. Так что выхода не было. — Джейн? — Дверь заперта. Он забрал ключ. — Ждите там. Она ждала. Макс оставался в гостиной, он тихо и неподвижно сидел, опустив голову. Это заняло пару минут. Тишина была такая, что она могла услышать пение дрозда снаружи. Потом на дорожке послышались шаги, а потом — громкий удар и треск ломающегося дерева. Мужчина со светлыми волосами вошел в сломанную дверь ей навстречу. Через пару часов спустя ее отпустили из больницы — ее трясло, но она не была ранена. Макса Джеймсона она не видела. — Куда вы меня везете? — спросила она, сидя в полицейской машине, едущей по улочкам Лаффертона, таким знакомым и таким спокойным в послеполуденном свете. — Я бы хотела поехать домой… Мне надо встретиться с людьми… Мне надо поговорить по поводу двери, я… — Мы обо всем позаботимся, деточка. Тебе нужно подать заявление, чтобы ему предъявили обвинения… — Нет. В машине сидели двое полицейских. Женщина в форме за рулем и рядом с ней детектив. Рыжеволосый. Жизнерадостный. Некрасивый. — Я не хочу, чтобы ему предъявляли обвинения. Ему не за что их предъявлять. — Да вы что, преподобная, он применил к вам силу и удерживал вас помимо вашей воли, угрожал перерезать вам горло… конечно, ему есть за что предъявлять обвинения. Да на него можно целую простыню накатать. Тут и нападение, и… — Я не хочу этого делать. — Послушайте, вы еще не до конца осознали, что… — Я уже все осознала. Правда. Спасибо. Он сходит с ума от горя. У него умерла жена. Он не знает, что ему делать и куда идти, он зол… Его не в чем обвинять. Я просто… стала для него средоточием всего этого. Он не причинил мне вреда. — Да, скажите еще, что он не напугал вас до смерти и ничего такого, — улыбнулся детектив. — Напугал, — сказала она. — Но тем не менее. Сержант покачал головой. — Если бы он вот так захватил мою жену, я бы его прирезал. — Но ему нужна помощь. Нужен человек, с которым он сможет поговорить. А не тюремная камера и обвинение в нападении. — Вот что я вам скажу — только без обид: есть такие моменты, когда можно оказаться слишком всепрощающим, слишком христианином. И, я думаю, сейчас как раз такая ситуация. Джейн откинулась назад. У нее больше не было сил. Она чувствовала внутри абсолютную пустоту, как будто в ее венах не осталось ни капли крови и в ее теле больше не было костей, чтобы удерживать все вместе. Она не стала продолжать спор. У нее не было на это энергии. * * * Когда машина остановилась во дворе собора, из дверей своего дома им навстречу вышла жена регента, Рона Доу. — Джейн, милая девочка! Какое облегчение тебя увидеть! Как же такой ужас мог произойти?! Теперь, ты, конечно же, должна остаться с нами. Последним усилием воли Джейн удалось удержаться от того, чтобы сесть прямо на землю и расплакаться. Девятнадцать Окна загородного дома были открыты, и из них с завидной периодичностью доносился смех детей Дирбонов — как будто кто-то выдувал яркие мыльные пузыри из глиняной трубочки. Весь день они либо плескались в надувном бассейне, либо резвились под струями садового шланга, так что сейчас должны были принимать ванну. Кэт и Саймон сидели в шезлонгах, а между ними стоял пластиковый столик с бутылкой шампанского. Крис бегал туда-сюда по кухне и готовил ужин. У Саймона и Кэт был день рождения. — И у Иво, — сразу же напомнила Кэт утром. — С днем рождения, Иво! Но они не рассчитывали получить весточку от третьего тройняшки, который игнорировал дни рождения так же, как и все остальные привычные явления нормальной жизни. Даже ранним вечером солнце было еще жарким. — Ты намазался кремом от загара? К светлым волосам Саймона прилагалась также и белая кожа, которая в любой момент готова была сгореть. Он только махнул рукой. — Ну тогда не прибегай ко мне посреди ночи, когда почувствуешь, что твое лицо в огне. — Ладно, я разбужу Криса. Вот это хорошо, думал он. Он в своем самом любимом месте на всем свете, скоро будет ужин, и ему не надо думать о том, сколько бокалов вина он выпьет, потому что здесь он и останется ночевать. На лугу напротив них бледно-серый пони пристроился у изгороди из боярышника в поисках тени. В одном из углов загона располагался огороженный забором большой деревянный курятник; красно-коричневые куры расхаживали вокруг него и что-то клевали в зеленой траве. Сейчас Кэт смотрела именно на них. — Господи боже мой! — Да тебе понравится. Представляешь, всегда отборные свежие яйца! — Представляю — вечные горы помета, а еще периодические кровавые бани, если я вдруг забуду закрыть калитку и нападет лиса. Куры были ее подарком на день рождения от Ханны, Сэма и Феликса. Они честно держали эту потрясающую тайну в секрете, вплоть до шести часов утра этого дня, когда они отвели ее, с завязанными глазами, к краю загона. — Куроводство предполагает постоянство. В Австралию их с собой не заберешь. — Нет, и вот за это действительно можно поблагодарить Бога.