— Ваша жена? — Нет, но сути это не меняет, разве нет? Макс повернулся и посмотрел на Джейн. — Не меняет, — сказала она. — Она говорит… — Что вы сказали? Я не очень хорошо вас слышу, не могли бы вы подойти чуть ближе к окну? — Она говорит — нет. — Кто? Джейн? Макс молчал. — Вы хотите с кем-нибудь поговорить? — Я думал, я уже разговариваю. — Я могу вызвать адвоката, если это… Макс засмеялся. — Ладно, тогда просто скажите мне, если сами это знаете, почему вы там и почему вы держите там Джейн? Вы можете мне сказать? Должна быть какая-то причина. Разумные люди не творят подобное просто так. Чего именно вы хотите? Макс, мы поможем вам, как только сможем, но никто из нас не в силах вернуть вашу жену. Ни Джейн. Ни я. Никто. Вы же на самом деле это понимаете, не так ли? — Бог может. — Вы в это верите? — Нет. — А кто верит? Джейн? — Я не знаю… нет. А она должна? — Сомневаюсь. Вы вообще спали? — Нет. Я не знаю. — Вы не можете ясно мыслить, потому что вы в изможденном состоянии. Почему бы вам не выйти, и мы отвезем вас домой, поспать… все будет казаться только хуже и хуже, чем дольше вы будете там оставаться. — Хуже уже быть не может. — Мне кажется, вы должны понимать, что сами и делаете хуже, нет? — Я не знаю. — Позвольте мне взглянуть на вас. — Зачем? — Это поможет мне разговаривать с вами. Вероятно, когда мы сможем другу друга видеть, вам тоже будет легче со мной разговаривать. — Макс застыл в полной неподвижности. — У вас достаточно еды? — Мы что-то ели. — В доме есть какая-нибудь еда? Молоко, чай… Все в таком роде? — Я не знаю. — Я могу попросить принести вам что угодно, если вы скажете, почему вы там. Помогите мне, Макс… Я здесь, снаружи, вообще не понимаю, что происходит. Просто помогите мне. Макс закрыл окно. Джейн, сгорбившись, сидела на диване, опустив глаза. Он посмотрел на нее. Ему казалось, что она была как Лиззи, но теперь он видел, что это не так. Она была моложе. Ниже. Волосы и глаза были другого цвета, а кожа бледнее. Совсем другая. На ней была одежда, какую Лиззи никогда бы не надела. Она была не похожа на Лиззи. Не Лиззи. Он сел на диван рядом с ней, и она шарахнулась от него. — Лиззи, — сказал он. — Нет. — Мне нужно сказать тебе. — Что? — Было слышно, что она устала. Ее голос был равнодушным. Она не хотела его слушать. — Что у меня больше не осталось причин жить. Что Лиззи была всем, а теперь не осталось ничего. Ни смысла. Ни причин. Все, что у меня было, это Лиззи, и все, что я делал, было… Для Лиззи. Ради Лиззи. Я. Я сам существовал ради Лиззи. И что теперь? — Все. Все остальное, что есть еще в мире… Чего бы Лиззи хотела от вас сейчас? — Ненавижу, когда люди что-то предполагают по поводу мертвых. «Она хотела бы этого…» Откуда они вообще, на хрен, знают? Если только они это лично с ними не обсуждали, они знать не могут. Это просто способ делать то, что хочется, с чистой совестью. — Иногда. Да. О да. Мы не хотим отменять вечеринку, поэтому мы говорим… — «Это то, чего бы хотела она», — сказали они вместе. Макс улыбнулся. — Я не знала Лиззи. Если бы это была она… Если бы умерли вы, отказалась бы она жить дальше? — Господи, нет. Лиззи и была сама жизнь. До тех пор, пока… Лиззи и жизнь были синонимами. — И? — Я не Лиззи. Меня никогда особо не волновала жизнь как таковая, знаешь… А потом появилась Лиззи. Вот она меня волновала. А больше ничего. — Ну и напрасно. — Лиззи умерла, вот что напрасно. — Даже если это правда — а я не знаю, правда это или нет, — это не дает вам право выбрасывать остаток жизни — своей жизни — на помойку. На свете есть еще столько всего… Я уверена, что вы просто обязаны, хотя бы перед ней, хвататься за жизнь обеими руками. — А он тебе идет, правда, этот твой идиотский воротничок? — Макс, мне нужно в ванную. — Ладно. — Он встал на ноги. — Я очень, очень устала. Вы можете просто это прекратить, прямо сейчас, просто уйти? Пожалуйста. Просто уйдите. Никто вам ничего не сделает. — Иди в ванную. У нее болели ноги и кружилась голова. Она больше не могла связно мыслить. Какие-то случайные идеи то возникали, то исчезали в ее сознании. Ей хотелось плакать. Ей хотелось кричать. Она пошла в ванную и закрыла за собой дверь. Она сполоснула лицо и подставила руки под холодную воду. Помолилась, хотя сейчас ее хватило только на то, чтобы вверить себя в руки Господа. И Макса. Она не забыла помолиться о Максе. По крайней мере, ее удерживали в собственном доме. Она могла есть, пить, вот так открывать и закрывать воду, мыться, спать. Она была невредима. И если она чувствовала себя настолько ужасно, то каково должно быть тем, кого держат в жутких условиях — в темноте, в холоде, в постоянном страхе, без еды, в своих собственных экскрементах — днями, неделями, месяцами? Каково это? Джейн снова ополоснула лицо, попила немного воды. Провела рукой по волосам. Вышла. Макс схватил ее и резко развернул, его руки держали ее за горло. Снаружи она слышала голоса. Он поволок ее в гостиную, подтащил к окну и отодвинул штору, другой рукой крепко ее удерживая. Джейн мельком увидела лицо мужчины с другой стороны. А потом она поняла, что Макс схватил один из ножей и теперь держал у ее лица. В нем отразился солнечный свет. Она закрыла глаза и стала отчаянно молиться, по ее шее ручьями тек пот. — Смотрите, — орал он, — видите? Я говорил вам, что будет, если вы попытаетесь пробраться внутрь! Видите? Но мужчина по ту сторону окна, вместе с еще несколькими людьми, которые стояли немного поодаль за его спиной, смог увидеть их обоих всего на несколько секунд — потом Макс задернул штору. В следующее мгновение он убрал руки с ее шеи и бросил нож в камин. У Джейн подкосились ноги, и она рухнула на диван. Макс упал на колени, уткнулся лицом в мягкое сиденье стула и начал всхлипывать. Если бы она не была так парализована от страха и шока, что с трудом дышала, она могла бы воспользоваться возможностью, встать и побежать к двери, чтобы успеть выбраться до того, как он ее поймает. Но она не могла сделать ничего. Она просто сидела и тряслась, тяжелое дыхание болью отдавалось в ее груди, сердце бешено колотилось, а пульс грохотал у нее в ушах и голове. Так они сидели довольно долго. В комнате стало совсем тихо. Они вдвоем как будто застыли в состоянии полного покоя, словно вместе пришли к чему-то неосязаемому, неизъяснимому, но при этом абсолютно реальному и невероятно важному. Через какое-то время они снова услышали голоса. — Макс? Вы меня слышите? Просто дайте мне знать, что слышите, и скажите, все ли у вас обоих в порядке. Макс медленно поднял голову. — Скажи ему, — произнес он тяжело, как будто только что пробежал марафон и едва мог дышать. — Вставай, иди к окну.