— Лиззи? — Нет. Я же сказала. Я Линси… Линси Уильямс. Послушайте, вы просто приняли меня за кого-то другого… Пожалуйста, давайте я пойду, я опаздываю, я сказала вам, меня ждут. — У тебя волосы не того цвета. Это не волосы Лиззи. — Нет, — сказала Линси. — Извините. Нет. Дом рядом с ними был огорожен невысокой стеной, и мужчина неожиданно ухватился за нее рукой, как будто ему стало плохо, и тяжело осел на землю. Линси стояла и ждала от него знака, что она может идти, бежать, исчезнуть за углом, испариться. А потом она увидела, что он плачет. Не прячась, тихо, прижимая тыльные стороны ладоней к лицу и вытирая ими глаза, которые после этого сразу же снова наполнялись океаном слез. Она чувствовала неловкость и смущение, не знала, что сказать, и отчаянно хотела просто уйти. И, в конце концов, поскольку он все равно не обращал на нее никакого внимания, погрузившись в себя и в свое собственное горе, она так и сделала — повернулась и пошла прочь, но очень медленно. Когда она дошла до угла, она оглянулась. Она расстроилась из-за всего этого, и она хотела бы знать, как она может помочь, хотя и не знала, что именно случилось и что ему было нужно. Только после дюжины медленных заходов в бассейне она немного успокоилась, но до конца вечера образ плачущего человека преследовал ее, и она никак не могла стереть его у себя из памяти. Она пошла по другому, более длинному маршруту, и шла домой быстро, периодически оглядываясь и прислушиваясь, не зовет ли снова ее кто-нибудь по имени. Но никто не звал. Мэтт был на кухне, салат с лососем был съеден, а тарелки и приборы вымыты и прибраны. Жить с Мэттом — это была сказка, настолько он был аккуратный и внимательный во всем, опрятный, организованный и пунктуальный. Он сидел за кухонным столом и пытался закончить какой-то нерешаемый кроссворд. — Привет, детка. Хорошо поплавала? Линси бросила сумку. — Линс? — Случилось нечто странное. Он оглянулся на нее. — Что такое? Все нормально? — Я думаю, да. Да. Да, конечно. Просто это было… немного странно, вот и все. Она взяла бутылку воды из холодильника, задумчиво прошлась к столу, потом к раковине, потом опять к холодильнику. Этот мужчина все не шел из ее головы — как он сидел у стены посреди улицы и плакал. Мэтт внимательно ее выслушал. — И он ничего не сделал, не тронул тебя? — Нет. Я думаю… Когда я оказалась не той, кем он думал — той Лиззи, а не Линси — он просто сломался, понимаешь? Он как будто больше не замечал меня. — Ну, да, люди иногда ошибаются, иногда видишь кого-то со спины, он оборачивается, а это вообще не тот человек… Но никто никогда не просит тебя снять резинку с волос. Это странно. Вот это мне не нравится. — Ну да. — И что ты хочешь делать? — Что ты имеешь в виду? — Пойти в полицию? Сейчас? Завтра? — Зачем мне идти в полицию? Не говори глупостей. — У него могло быть что угодно на уме. Ты была одна на безлюдной улице, он кричал на тебя… Он мог быть насильником. — Он не был насильником. Не знаю, что это вообще такое было, но он не собирался нападать на меня… Все было не так. — Ты не можешь быть уверена. У нас тут в городе недавно орудовал серийный убийца, не стоит об этом забывать. — Я не забыла. Никто не забыл. Только, я же тебе говорю, это было… другое. Лучше бы я тебе не рассказывала. — Понятно. — Мэтт вернулся к своему кроссворду. Вот всегда он так. С ним бесполезно было спорить, потому что он толком этого и не делал, а просто бросал тему, забывал о ней, переключался на что-нибудь другое. Иногда это ее бесило, но в этом же был залог спокойной жизни. Она поднялась наверх и наполнила ванну. Мужчина все еще был здесь, в ее голове, все еще плакал на стене. Она слышала его голос сквозь шум бурлящей воды, как он зовет ее по имени, только не ее имени. Она не была напугана. Но ей было не по себе. Тридцать два Раньше они всегда останавливались в маленьких гостевых домиках, но в эту поездку Даги забронировал гостиницу «Сэндибэнк» прямо на побережье. В фойе висела яркая реклама с предложениями на новогодние праздники, еще с октября. Он кивнул на нее, когда они вошли. — Ты бы сейчас от этого не отказалась, правда? — Да ты шутишь, Даги Милап! Рождество — это замечательно, и я очень радуюсь, когда оно наступает, но это никогда не происходит раньше последней недели декабря! Людям иногда нужно пожить и обычной жизнью! Даги засмеялся. Даги много смеялся. Это одна из тех вещей, которые понравились ей в нем с самого начала — его постоянный смех и то, как за долгие годы он превратил его в вечно радостного человека. Даже когда он спал, иногда казалось, что он улыбается. У них был номер с видом на море, но сейчас солнце уже опустилось, и море только тихо плескало своими темными волнами под мрачнеющим небом. — Чем бы ты хотела заняться? Выпить здесь, в баре, или пройтись куда-нибудь и найти приятное место, чтобы заказать бокал вина? — Мне кажется, здесь довольно мило. Гостиница была светлая, чистая и не очень большая, и их принимали так, будто они — дорогие гости, а не просто посетители. И она была счастлива просто посидеть внизу и посмотреть на набережную и на местную жизнь. Счастлива. Она была счастлива. В баре было еще несколько человек, и в небольшом соседнем помещении работал телевизор. — Мне это нравится, — сказала Эйлин, взяв бокал вина. — Мне не нравится места, где телевизор маячит прямо у тебя перед глазами, хочешь ты этого или нет. — Она оглянулась и посмотрела в окно. Почти все ушли с пляжа и со скамеек на променаде после захода солнца. Было тихо. Вода отступала. — Я бы смогла здесь жить. Даги поднял свой бокал пива, чтобы чокнуться с ней. Но потом опустил его. — Ты это серьезно? — Про то, чтобы жить здесь? Да. У моря. Я бы с удовольствием. Это для меня идеально. — Ну нам ничто не мешает. Через восемнадцать месяцев я стану свободным человеком, а найти работу на полставки я смогу, если что, где угодно. И ты тоже, раз уж на то пошло. Она сделала глоток вина и попыталась себе это представить. — Ой, ну я даже не знаю. Это будет серьезная встряска. — А что плохого во встряске? Они сохраняют тебе молодость. Но она знала, что к такой идее она будет очень долго и медленно примеряться, так и эдак крутить ее у себя в голове, как монетку в кармане, рассматривать каждый ее аспект, размышлять о возможных проблемах и последствиях. Она не готова была думать обо всем этом сейчас. Вероятно, на это уйдут недели. Но это будут приятные недели. Какое бы решение она в итоге ни приняла, сами размышления будут приятными. — Я быстро схожу гляну новости, — сказала она. Это было так волнующе, как будто наступил тот самый, решающий момент; она поняла, что как только Даги предложил ей это, она была готова прыгнуть в омут с головой, здесь и сейчас, сказать — «да, да», и переехать, и жить в таком месте, как это, в доме с видом на море за окном. Это была мечта, но с мечтами надо быть осторожной. Очень осторожной. Их разбилось уже так много в ее жизни, что она не могла не быть осмотрительной теперь. Ей нужно было успокоиться и отвлечься от всего этого. По крайней мере, пока. Только пока. Маленькая комната отдыха с телевизором выходила в сад, где росла огромная гортензия, а с веток рябины свисала кормушка для птиц. Такой сад мог бы быть и у них — с кустами и деревьями, которые не требуют особого ухода. Если отсюда будет вид, то лучше уж они будут смотреть на море. Даги остался в баре. Он взял вечернюю газету и заказал еще один бокал пива. Она нежно посмотрела на него сквозь открытую дверь. Он выглядел так же, как и все остальные. Он был не слишком высокий и не слишком низкий, не слишком толстый и не слишком худой, не совершенно лысый, но и без гривы волос, которая была у него в молодости. Никто не взглянет на него дважды, не запомнит его, никто не будет пялиться на него, никто никогда ей не позавидует, но и не посочувствует, если увидит рядом с ним. Никто не распознает в нем его невероятную доброту и порядочность, и то, что он смог подарить ей новую жизнь. Новости предваряла заставка, музыка в которой всегда казалась Эйлин агрессивной, зато на ведущей, Кэти Дерхам, был невероятно милый темно-синий костюм с белой окантовкой. «Добрый вечер». * * *