— Привет, это Мел из Тауэр Роджерс. — Привет. Рано ты. — Знаю, но ты будешь довольна. Знаешь место с рыболовными снастями? — За Газ-стрит? — Да, оно… Это склад, и они используют его как магазин, но на самом деле это старый особняк смотрителя шлюза. — Никогда бы не подумала. Там такой хаос. — Кое-кто — не могу сказать, кто именно — планировал избавиться от этого здания и построить на его месте многоквартирный дом, но теперь они обанкротились. Как ты знаешь, местное финансирование за последнее время несколько сократилось, и сейчас уже не предполагается ничего сносить, чтобы строить новое. Сейчас совет хочет восстановить этот район, чтобы часть помещений сделать жилыми, а часть переоборудовать под небольшие мастерские для местных. Линси уселась за кухонный стол. — Ты меня заинтересовала. — Я так и подумала. До общего слуха эта информация дойдет уже завтра. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы все разузнать поподробнее и принять решение. — Не очень-то много времени. — По идее, я не должна была тебе и этого давать. Если кто-нибудь узнает, обе наши задницы попадут в большие неприятности. — Какую мы увидим приблизительную цифру? — На аукцион он пойдет с примерной стартовой ценой в девяносто, будь готова заплатить сто тридцать, а может быть, и гораздо больше. — Значит, если я заинтересована, мое упреждающее предложение должно быть какое? — Я дала тебе цифры, Линс. Дальше сама решай. Мне пора. Через сорок минут Линси уже парковала свою машину на одной из маленьких улочек, ведущих к каналу. На пассажирском сиденье у нее лежала карта Лаффертона, и она приблизительно представляла, куда ей надо идти, но понятия не имела, насколько сложно будет проникнуть на сам объект и можно ли туда сейчас вообще. Сидя за рулем, она перебирала в голове цифры. Неважно, сделает ли она упреждающее предложение или рискнет и примет участие непосредственно в аукционе, ей нужно приготовить огромную кучу денег. Это будет самый большой проект, за который она когда-либо бралась, но Мел знала, что она уже больше года подыскивает что-то подобное. Бережно отреставрировать одно из немногих оставшихся заброшенных зданий, вернуть ему былое величие и при этом сделать его полезным для современного мира было ее давней мечтой, о которой она никогда не забывала. Все проекты, за которые она бралась в качестве девелопера до этого, были относительно скромными. У нее не было никаких сомнений в своих возможностях или в людях, с которыми она сотрудничала, в своем вкусе или внимании к деталям и срокам, а также в том, что нечто вроде этого может стать большим успехом. Но сможет ли — осмелится ли — она вложить в это так много денег — это был другой вопрос. Она вышла из машины, сложила карту и положила ее в карман. Улица была тихая и тенистая. В прогнозе обещали еще один жаркий день. Отсюда было видно набережную и бликующую воду канала. — Лиззи! О боже, Лиззи, пожалуйста… Она остановилась. — Лиззи, подожди. Он был в нескольких ярдах от нее, рядом со входом на Старую фабрику лент. Он выглядел еще более растрепанным и одичавшим, чем она помнила по прошлому разу. Линси на всякий случай нащупала мобильный телефон в кармане. — Подожди. — Он пошел ей навстречу. — Я не Лиззи, — твердо сказала она. — Кем бы эта Лиззи ни была, я не она. Вы уже принимали меня за нее раньше. Мне очень жаль. Но теперь мне пора идти, меня ждут, я опаздываю на встречу. — Почему ты делаешь это со мной? — Он протянул руку. Линси отшатнулась. — Зачем ты пришла сюда? На эту улицу? — Я же вам сказала. У меня встреча. — Ты делаешь это специально. Потому что ты на нее похожа. — Я вас не знаю. Если вы не оставите меня в покое прямо сейчас и не позволите мне спокойно уйти, или начнете меня преследовать, или кричать мне вслед, я буду вынуждена позвонить в полицию. — Со спины ты точно она. По всему. Когда ты оборачиваешься, когда заговариваешь — нет, но со спины ты Лиззи. — Нет, — сказала Линси мягко. — Я не Лиззи. И вы знаете это. Она начала медленно отходить от него, не поворачиваясь спиной и держа руку в кармане с телефоном. Было бы хорошо, если бы кто-нибудь вышел сейчас из дома, но никто не выходил. Она прикидывала, насколько быстро она сможет убежать, насколько быстро успеет приехать полиция, пойдет ли он за ней по направлению к каналу. Возможно, лучше было вернуться. В любой момент по этой улице мог кто-нибудь проехать, но сейчас она была одна среди старых зданий, и, если он пойдет за ней, может случиться все что угодно. Но он за ней не пошел. Дойдя до конца улицы, она обернулась. Он стоял и смотрел ей вслед с непроницаемым выражением лица. Она завернула за угол и начала идти вдоль набережной по направлению к полуразрушенным зданиям и хозяйственным постройкам рядом с домом смотрителя шлюза. По другой стороне шла женщина, ведя на поводке терьера. Он увидел Линси и начал лаять, и этот лай почему-то ее успокоил. Она остановилась и достала телефон, но потом задумалась. Она хотела идти дальше. Ей нужно было увидеть здание раньше остальных, да и к тому же что она скажет? Он ничего не сделал. Это был уже второй раз, и она чувствовала угрозу, но, по большому счету, ничего угрожающего он не делал. Полиция, наверное, только над ней посмеется. Старые склады были в плохом состоянии, но совсем не таком плохом, как она боялась. Там было очень интересно. Линси бродила по ним, кое-что фотографировала, делала примерные подсчеты, осматривая новые пространства. В огромном главном здании было прохладно и сумрачно, в воздухе летали частички пыли, подсвеченные косыми лучами солнца, которые проникали через щели в заколоченных окнах и дыры в крыше. Эту секцию можно было разделить по крайней мере на четыре отдельных квартиры. Сам особняк было бы правильно воссоздать в оригинальном виде, как единое здание, но он был в плохом состоянии. Со складами и хозяйственными постройками было проще. Превратить их в небольшие рабочие помещения и мастерские для местных умельцев можно было в короткий срок и с минимальными затратами. Цена, установленная на аукционе, была гораздо ниже прибыли, которую мог принести этот участок. Ей надо было поговорить со своим менеджером в банке, чтобы понять, хватит ли ей денег на покупку и работу. Умом она понимала, что это очень маловероятно, но тот же ум, ум бизнесмена, настойчиво подсказывал ей, что если она действительно хочет подняться вверх по этой лестнице, то она уже почти стоит на нужной ступеньке. Если упустить эту возможность, следующая может появиться еще очень не скоро. Из-за внезапного шума она подпрыгнула на старом верстаке, на который присела, чтобы подумать. Кто-то колотился в боковую дверь здания, а у нее не было права здесь находиться, она вторглась на закрытую территорию, и она не могла использовать имя Мел для прикрытия. Она спрятала камеру глубоко в карман, когда дверь поддалась. Он стоял и моргал, всматриваясь в темное пространство, и солнце освещало его сзади, превращая его волосы в сияющий нимб. По коже Линси пробежала дрожь. Он не трогал ее и не угрожал, но сейчас она была абсолютно уверена, что он это сделает, и здесь уже никто не пройдет и не проедет мимо. Вероятность того, что по набережной пройдется еще один собачник, была минимальная. Он медленно прошел внутрь, и она поняла, что он еще не увидел ее, что его глаза все еще привыкают к темноте. — Лиззи? Где ты? Я видел, как ты зашла сюда, я шел за тобой. Почему ты не пошла домой? Почему ты пошла сюда? Лиззи. Линси застыла на месте, соображая, что ей теперь делать. Она была спортивной и хорошо бегала, а еще у нее было преимущество, потому что она видела его и выход прямо за ним. Она могла подождать, с расчетом на то, что он пройдет дальше вглубь здания и путь к выходу для нее будет свободнее, или она могла побежать сейчас, рискуя быть схваченной им по дороге. Ей казалось, что он сможет услышать гулкое биение ее сердца. Она как будто улавливала, как этот стук эхом отдается в огромной пустоте здания. — Лиззи? Она вспомнила, что, когда он стал преследовать ее первый раз, он заплакал. И теперь его голос снова смешивался со всхлипываниями, отчаянными и судорожными. Она ждала. Прошло бесконечно долгое время, но внезапно он начал движение, только не от нее, в противоположную сторону склада, а прямо к ней. Через секунду он уже точно видел ее. На ней была белая рубашка. Он не мог ее не увидеть. — Лиззи, — сказал он, на этот раз очень тихо. — Каково это? Линси открыла рот, чтобы ответить, но потом изо всех сил прикусила губу. — Быть мертвой, — сказал он. — Скажи мне. Каково это? Мне надо знать. Мне нужно представить тебя. Мертвой. Линси сделала резкое движение от скамейки через весь склад в сторону яркого прямоугольника света. Она двигалась со стремительностью и точностью стрелы, но, когда она уже коснулась солнечного света, она поскользнулась на чем-то валявшемся на полу и упала. Ударившись, она закричала. Громче, как ей казалось, кричать было невозможно. Тридцать семь Когда было плохо, только мысли могли помочь. Мысли могут унести тебя куда угодно. Было жарко. Одежда липла к ее спине и шее, а волосы как будто постоянно были потными и сальными. От жары у всех кипели мозги. Она слышала, как остальные буянили, кричали, ругались, стучали по решеткам и визжали дни и ночи напролет. Как будто кипящую кастрюлю накрыли крышкой. Но она ничего этого не видела. Они держали ее отдельно, даже во время зарядки, хотя, когда она выходила, все об этом знали и начинали стучать по решеткам. Это было неприятно. Это ее пугало. Она в одиночестве ела, читала, смотрела свой личный телевизор, выходила из камеры, ходила по коридору на встречу с мозгоправом, потом ходила обратно, и повсюду стояла плотная духота, ее можно было почувствовать и вдохнуть. Но если она погружалась в свои мысли достаточно глубоко, ей удавалось убежать. Хотя бы ненадолго. Море. Машина, несущаяся по широкому шоссе. Ее сад. Кира. Эти были самые лучшие. А когда было плохо, всегда появлялись другие. Она не признавалась себе, что ходила иногда и туда. Она держалась от этого подальше. Но она это делала. Обычно это было по ночам, когда начинался грохот, который проникал прямо в ее мозг, как будто кто-то забивал гвозди. Это были секретные путешествия украдкой, и они занимали много времени. Но, в конце концов, это всегда так было. Как только она там оказывалась, она плотно закрывала за собой двери и запирала их. Так что потом она не знала, что была там. Но они были там, иногда все вместе, иногда поодиночке. Она переживала все это снова, шаг за шагом, с того самого момента, когда впервые видела их. Сначала все было быстро, она торопилась; а потом — совсем нет. Она записывала все, ее сознание было камерой. Она видела все. Она слышала все. У нее были фотографии их лиц, фотографии крупным планом. Она слышала записи их голосов. Каждого слова, которое они произносили. Мальчик в свитере. Мальчик со спортивной сумкой. Девочка на велосипеде. Девочка с сумкой из магазина. Мальчик на скутере. Та, с мороженым. Каждое лицо. Каждое слово. Каждая деталь. Каждая миля каждого путешествия, каждая остановка. Все, до последнего. Иногда она оставалась совсем ненадолго, наносила совсем короткий визит, а потом быстро уходила, запирая за собой дверь, и тогда она даже не знала, что вообще уходила, не говоря уже о том, куда. А в других случаях, когда она чувствовала себя в безопасности или когда было совсем плохо, она оставалась надолго. Но докторша этого не знала. Иногда она спрашивала, но Эдди никогда не говорила. Это место было словно печка. Грохот не останавливался. Когда приносили еду, она была горячей, и приходилось дать ей остыть, прежде чем есть. То же самое с кофе, то же самое с чаем. Приносили мороженое, но оно успевало превратиться в липкую желтую лужу. Приносили салат, но зеленые листья были влажными, а помидоры — чуть теплыми. Однажды она запустила едой в стену. Они забрали у нее телевизор. Но ее это мало волновало. Она могла думать. У нее всегда были собственные мысли и собственные картинки. Лучше, чем их. Гораздо, гораздо лучше. Тридцать восемь