Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 52 из 79 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Мне льстит, что я в твоем списке, Джим. Не стирай мое имя со своей доски. Но как только он положил трубку, он понял, что холодные дела — это последнее, чем он хотел бы заниматься. Эта вынужденная необходимость рассмотреть настоящее предложение о работе резко вернула его к реальности. Если он собирается оставаться в полиции и как-то продвигаться по карьерной лестнице, ему придется покинуть Лаффертон. Но он был не готов, чтобы его подталкивали к неверному решению. Он встал и пошел вниз по коридору к автомату с напитками. Там уже стояли три или четыре человека, ожидая, когда он выплюнет ледяные банки. Жара доконала всех. — Завтра вы на поле, да, шеф? А то в прошлую субботу мы как-то слабо показали себя по подачам. Мы просто подарили им первые три калитки. Мало у нас регулярной практики на поле, — произнося все это, Стив Филипот из отдела по контролю дорожного движения пытался удержать в руках три банки холодной колы. — Я постараюсь. — Давайте лучше так. Будьте там. Да, подумал он, возвращаясь в свой кабинет, он там будет. Сфокусировавшись на том, как бы поудачнее отбить подачу какого-нибудь северянина, он сможет не думать ни о чем другом. Но, вернувшись в свой кабинет, он не взялся опять за бумаги, а зашел на сайт Полис Ревью и прокрутил страницу вниз, до раздела с вакансиями, чтобы получить какое-то представление о том, что вообще происходит снаружи. Там все было достаточно скучно и совсем непривлекательно. Он подумал о своей квартире рядом с собором. Где еще он найдет нечто подобное? Где еще рядом с ним будет его семья? Где, кроме как в Лаффертоне, он сможет смело сказать, что он — дома? Сорок четыре Они оставили его у входа. Макс Джеймсон просто стоял, ощущая, как жар поднимается от тротуара и идет от кирпичной стены Старой фабрики лент. Он был совершенно дезориентирован, и у него болела голова. За него внесли залог, и его адвокаты его подвезли. Теперь ему оставалось только войти и… Он не имел никакого представления, что делать дальше. У него было странное ощущение, будто часть его мозга откололась и куда-то уплыла, как обломок айсберга. Он знал, кто он и какой сейчас день, а также где он и почему. Но он не мог встроить этот момент и свое присутствие в нем в какой-то строгий порядок событий. Он чувствовал себя немытым и липким, и ему срочно надо было сменить одежду. Сверху прилетел голубь и начал что-то клевать в канаве среди грязи и мусора. Макс наблюдал за ним. Лиззи ненавидела голубей. Она ненавидел всех птиц больше воробья, и ей даже иногда снились кошмары про гигантских птиц. Она не знала почему — наверное, какой-нибудь дурацкий случай в детстве. Он задумался, смог бы он убить его ради нее. На одного пугающего голубя в этом мире меньше. На одну большую птицу меньше. Ему была ненавистна одна мысль о том, что она может напугаться, расстроиться. Он уже был готов убить его, но понял, что тот улетит в тот самый момент, когда он пошевелится, да и чем он его убьет? Он рассмотрел голубя. Перья у него на спине отливали перламутром и ложились красивым, причудливым узором. — Здесь нечего бояться, — сказал он. — Он даже не очень большой. Птица проскакала на несколько метров вперед дальше по улице. Он понял, что говорил вслух. Но, кроме голубя, его никто не слышал. Он зашел внутрь. Темнота лестницы на мгновение ослепила его после сверкающего солнца на улице. Ему пришлось остановиться и дождаться, пока глаза привыкнут к ней. Оно светлое? — подумал он внезапно. То место, куда, как верят люди, мы все попадаем после смерти? Оно светлое? Он вспомнил картинку из книжки, где были небеса, освещенные лучами садящегося солнца, полные улыбающихся лиц. Он не верил в них и не верил в то место, которое, как верили люди, там находилось. Где там? Где-то далеко. Оно ждет тебя. Кто-то должен был помочь ему во всем этом разобраться. Нужно было спросить молодую женщину-священника, когда у него была возможность. Она могла ему рассказать. Он ругал себя за то, что забыл спросить ее обо всем, что так отчаянно хотел знать. Он даром потратил время, которое они провели вместе. Он мог бы получить ответы на все вопросы, которые перекатывались у него в голове, как шарики в барабане. Он вставил ключ в замок и открыл дверь в длинную светлую комнату. — Лиззи? Она была здесь, на другом конце комнаты, всегда была здесь. Волосы, откинутые за спину, глаза, не смотрящие на него, строгое лицо. Он сел за стол. Тишина заполняла его уши и скапливалась у него в голове, ложась тяжелыми давящими пластами, как сырая земля. Он хотел рассказать кому-нибудь, что случилось, а потом объяснить, как он себя из-за этого чувствует. Лиззи умерла. Лиззи была мертва. Он знал это. Он видел, как она умирала. Он видел ее мертвое тело и видел ее гроб, скользящий сквозь бархатные занавески в горящую печь. Лиззи была мертва. Но он видел ее, видел ее очень часто — на улице, на старом складе, идущую ему навстречу или сидящую в изножье его кровати, когда он просыпался. Его не пугало то, что он видел, но это его смущало. Это был не призрак Лиззи, не образ Лиззи, не Лиззи из его головы, а настоящая Лиззи, из плоти и крови. Лиззи была мертва. Единственным человеком, который мог помочь ему, была Джейн Фитцрой. С ней он мог поговорить. Между ними была связь, хотя он ума не мог приложить, почему или как она возникла. Он пошел к шкафу, достал оттуда бутылку виски и налил себе полстакана, добавив сверху воды из-под крана на два пальца. Когда он это выпьет, он наберется храбрости, чтобы пойти к ней. У виски был вкус огня, соли и дыма. Сначала он глотнул немного, но потом залпом выпил остальное, и огонь пополз вниз по его груди, потом упал в желудок, а затем пламя начало змеиться по его венам, стремясь к голове. Он глубоко вздохнул. Если он увидит Лиззи на улице, он сможет взять ее с собой, чтобы Джейн поверила ему. Когда она увидит, как они идут вместе, ей придется поверить. На секунду он вспомнил о предупреждении, что ему нельзя разговаривать с Лиззи, приближаться к ней, заикаться о ее существовании, и о том, что он согласился на все это, поставил под этим свою подпись. Но он не собирался причинять ей никакого вреда. Он не понимал, как они вообще себе это представляют, ведь Лиззи была его женой, и он любил ее. Он пошел за ней, заговорил с ней, назвал ее по имени, попытался уговорить ее ответить ему, пойти за ним, пойти вместе с ним домой, чтобы все снова стало нормально, но он никогда не обидел бы ее. Когда она оступилась, упала и закричала, он только хотел помочь ей, присмотреть за ней, увести ее к себе и позаботиться о ней. Он пытался им это сказать. Они сделали вид, будто слушают, но потом напали на него, как собаки, которые кусаются и лают на тебя, когда ты гладишь их из доброты. Он налил еще стакан виски и на этот раз не стал озадачиваться насчет воды. Вода разбавляла огонь, который должен был пылать в нем и воспламенять его мозг. Когда он проглотил его, он вышел. Сорок пять
Натан Коутс толкнул дверь уголовного розыска и осмотрелся. Несколько человек сидели за своими столами. — Кто-нибудь знает, новый констебль уже здесь? — Кармоди? Да, пошел в туалет. Он тебе нужен? — Какая-то расистская дрянь в Баттл-корнер. Старший инспектор хочет, чтобы я взял его с собой и немного ознакомил с обстановкой. Дженни Озбрук скорчила гримасу. — Думаю, сейчас ты поймешь, что он с ней уже знаком. — Что такое? — Увидишь. — Она кивнула в сторону двери. — Пока, ребята, я в суд. Натан заметил мужчину, который только вошел, придержав дверь как раз в тот момент, когда Дженни потянулась к ручке. Не находись он сейчас в офисе уголовного розыска, он мог бы вполне уместно смотреться в камере предварительного заключения. Он был не особенно крупный, вряд ли выше метра восьмидесяти, но невероятно коренастый. Он состоял из одних мускулов, а его голова была настолько гладко выбрита, что блестела. На затылке у него был какой-то странный выступ, нависавший над шеей. Он был одет в темно-синюю футболку, галстука не было. Натан подошел к нему. — Привет, я Натан Коутс. Кармоди посмотрел на него. — Слышал о тебе. Юный гений. Натан почувствовал, как краснеет, и жутко разозлился из-за этого сам на себя. — Не такой уж я молодой. — Скажи это мне, солнышко. Он должен был осадить его, поправить, заставить его обратиться к нему «сержант». Но он не мог. Его не заставляли чувствовать себя таким маленьким и глупым уже очень, очень давно. Кармоди залез в «Хонду», достал расплющенную упаковку жвачки у себя из кармана и развернул последнюю пластинку. Он смял бумажку и сунул ее в отделение для мусора в дверце. — Эй, мог бы выкинуть на улице, моя машина не помойка. Кармоди закатил глаза, вытащил ее обратно с издевательской осторожностью и, держа упаковку кончиками пальцев, сказал: — Что бы вы хотели, чтобы я с ней сделал? — Не испытывайте мое терпение. Констебль вытянул вперед ноги и сложил руки на груди. — Разбудите меня, как доедем. — Не надо сейчас спать, мне еще нужно задать вам кое-какие вопросы. Кармоди вздохнул. — Как долго вы работали в Эксвуде? — Слишком долго. — То есть?… — Двенадцать лет, солнышко. — Прекратите называть меня «солнышко». Констебль рассмеялся. — Двенадцать лет, семь месяцев и четыре дня. Я же сказал — слишком долго.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!