Стали у него и новые знакомые появляться, но после двух-трех раз в гости к себе он больше никого из них не приглашал. Пивко с ними можно попить и на скамеечке, а зимой хоть бы и в подъезде. Женя любил свою квартиру. Плохо только, что еще полюбил он выпить. Но скучно, скучно и тоскливо. Ни в «стрелялку» на компьютере поиграть, ни «ящик» посмотреть – сразу голова дико болеть начинала. А вот не надо с ним даже заговаривать про работу курьера, не надо! Может, еще прикажете в киоске открыточками торговать? Нет уж, увольте… Да и не примут. Как только слышат о контузии, вакансия сразу того, занятая оказывается. Пробовал же… Помня бабушкину просьбу, он иногда захаживал в церковь, что была в трех кварталах от дома, покупал дешевую свечечку и ставил за упокой душ усопших Николая, Веры и Татьяны. Немного погодя даже крестик на шею повесил. Почему нет? Крещеный же. А дело было так. Услышал он как-то ненароком один занятный разговор. Дело было в церковном дворе после службы. Разговор вели две немолодые тетки, и по их внешнему виду было ясно, что здесь они люди не случайные, а, так сказать, активистки. Женька приостановился рядом, чтобы напялить шапку и поправить выбившийся из ворота куртки шарф, готовясь отбыть восвояси. Ему было слышно, как одна из женщин тихонечко жалуется на сына, которого никак не может уговорить посещать храм хоть изредка. Вторая ответила ей малость свысока в смысле том, что нужно было с детства приучать, а не сейчас, когда вырос, и чего же ты теперь хочешь? И тут же посетовала: – Мой-то в храм на службы ходит, только вот переживаю я, что он крестик свой нательный снимает. Когда бреется или зубы чистит, то обязательно снимет. Говорит, что он ему мешает. И как ему объяснить, что крестик снимать не полагается, ума не приложу, – и женщина вновь вздохнула. Жене показалось, что вздыхает она притворно. Ну, как же, ее-то сынок в храм ходит! А то, что крестик снимает, когда зубы чистит, так это ерунда на самом деле. И тут в разговор встряла какая-то бабка, которую никто до сих пор почему-то не замечал, а она рядом стояла, все слышала. Вид бабка имела, прямо скажем, бомжеватый. Ну, может, и не бомжеватый, поскольку ее лохмотья все же были чистые и от нее не воняло, но странный – это точно. И вот эта старуха обернулась к счастливой мамаше и проскрипела язвительно: – Крестик ему мешает?! Надо же. А пусть он в следующий раз, как надевать его будет, спросит у Него: «Господи, а я Тебе не мешаю?» Обе тетки оторопели, а Женьке почему-то стало весело. Он уверенными шагами направился к иконной лавке и выбрал себе крестик, большой, серебряный, такой большой и дорогой, что на цепочку денег уже не хватило. Поэтому он купил веревочку за пять рублей, приговаривая, что на цепочке крестики не носят, это каждый знает, и бережно повесил его себе на грудь под рубашку. Он довольно быстро понял, что умываться и чистить зубы теперь стало сложнее, но вспоминая старухино высказывание, а еще из непонятного упрямства крестик все же никогда не снимал. Это его забавляло, потому что верующим он себя не признавал и был полностью согласен с покойным дедом, который считал, что все это бабская придурь и тьма невежества, все эти «Господу помолимся! Господи помилуй». Кроме того, его здорово раздражало, с какими специальными многозначительно-умильными лицами «активисты» в церкви обмениваются приветствиями, чуть не кланяясь друг другу в пояс, и как опрометью кидаются через весь церковный двор, завидев издали попа в рясе, боясь, что не успеют приложиться к его ручке. Это у них называется «взять благословение». А еще им всем жутко нравилось креститься. Крестились широко и со вкусом: перед иконами, возле подсвечника, при входе в храм, при выходе и даже в разговоре друг с другом. Как-то Евгений сунул нос в приоткрытую дверь их столовки. У них столовка есть, прямо во дворе храма пристроечка. Как-то она у них называется прикольно… А! Трапезная, точно. Свою столовку они называют «трапезная». Так они даже там умудрялись креститься. Сначала перекрестятся, а уж потом за свой компот. Такой навязчивой атрибутики Женя уж точно никак не мог понять, и в зависимости от настроения он либо добродушно про себя хмыкал, либо фыркал, раздражаясь. Хотя, с другой-то стороны, что раздражаться? Ну, прикольно им руками водить, так и пусть себе водят. От раздумий его отвлекла какая-то тетка, нагруженная сумками, которая вывалилась из дверей магазина и заехала Женьке по ноге растопыренным во все стороны пакетом с провизией, но, конечно, не извинилась, а прошипела что-то злобное. Он примерно понял что. Отошел левее. Посмотрел уныло по сторонам и решил все-таки пойти домой. Пивка, что ли, прицепить? По поводу выходного дня?.. Блин, у него давно все дни выходные. О! Знакомый персонаж! Зовут Додиком. Женька с ним знаком не был, но личность эта была ему известна, как, впрочем, и всей его теперешней социальной среде. Пятиэтажки в их районе методично сносили вот уже лет пять, так вот этот самый чел профессионально шарит по пустым квартирам в поисках всякого старья. Антиквар типа. Хотя какой антиквар? Мародер. С ним еще мужика одного часто видели, вот они на пару с тем мужиком и шакалят. Пацаны говорили, что поначалу у этих «старателей» были разборки с местными бомжами, но Додик сделал их сообществу некое предложение, и те вовсю принялись помогать ребяткам шмонать пустые хаты. Женя с любопытством проводил глазами сутуловатую Додикову фигуру, потрусившую в сторону ближнего остова мертвой пятиэтажки. Что-то он нынче один, без напарника. Да и вроде эти руины они уже обработали. Строители вон уже экскаватор пригнали с чугунной балдой на тросе, в понедельник, видно, уж начнут стены ломать. Додик суетливо прошмыгнул мимо заброшенных подъездов с искореженными дверьми и свернул за угол. Прыщ такой, на башке дурацкая беретка, в руках жалкий пакетик болтается. Не подумаешь, что гиена. Евгений переместился, чтобы было лучше видно, куда это он. А человек-гиена, оказывается, в подвал навострился. Оказывается, ему срочно кишечник нужно опорожнить. Ну что ж, бывает. Прихватило, значит, человека. Застало врасплох. Хорошо, что местность заранее изучена. Здесь у нас общественных сортиров не водится: ни бесплатных, ни платных. Евгений сунул руки в карманы ветровки и отвернулся от неинтересного подвала. Напоследок, прежде чем покинуть пост и отправиться домой, лениво обозрел горизонты. И тут на противоположной стороне улицы увидел… Вот ее он совершенно не ожидал увидеть, тем более в своем районе, захолустном и нищем. То есть раньше-то этот район был и ее районом тоже, пока ее предки не развернулись со своей автомастерской и не превратили ее в автосервис, плюнув на воспоминания детства и юности. Иными словами, переехали они отсюда и живут теперь кучно вместе с другими толстосумами. Он начал вспоминать, как эту девчонку звали. Ее подругу звали Рита, это он помнил очень хорошо. А как же звали эту?.. А! Точно. Лина. Да, совершенно верно – Лина Росомахина и Рита Кулебякина. Хотя на самом деле Трофимова и Радова. А прозвища по школе. Обе девчонки учились вместе с Женькой в одном классе. Правда, Рита Радова только до девятого проучилась, потом куда-то поступила, то ли на зубного техника, то ли еще куда. Рита Женьке нравилась. Она была такая легкая, не в смысле веса, в смысле веса она как раз кулебяка и была. Натура у нее была легкая, задорная. Не то что у ее правильной подружки. Непонятно, как они вообще могли дружить. Вернее, как Ритка могла сдружиться с этой язвой и занудой. Причем Трофимова была не просто язвой, она была язвой самого агрессивного толка. Могла и учебником по башке заехать, но этим в школе никого не удивишь, это многие в школе умели. Но не все умели сказать. А Лина Трофимова так могла уесть словом, что даже шпана из старшеклассников предпочитала ее не задевать. Иначе говоря, оса с бантами. Она банты очень уважала, помнится. Но Ритке она здорово помогла, это он тоже помнил. Поэтому Ритка к девятому классу совсем осмелела, перестала ходить с вечно затурканным видом, расцвела. Женек в школе был середнячком, закомплексованным мямлей, длинным, тощим и абсолютно неинтересным. Даже он сам это понимал. Это он после брутальную щетину завел, когда в институт поступил. И очки в тонкой оправе. А в классе Женька был настолько неприметным, что ни одна из школьных группировок не приложила ни малейшего усилия, чтобы затянуть его в зону своего влияния, и, по счастью, ни одна из них не избрала его тренажером для издевок, как это было с одним пацаном из параллельного класса. Вот тому доставалось. А Женька ничего, сидел тихонько за предпоследним столом, отвечал на троечку-четверочку и любовался издалека полупрофилем Ритки Кулебяки. Так и не пригласил ни разу ее никуда, все не мог духу набраться. А потом разбросала их жизнь, и позабыл Женя свою первую влюбленность. Какая она теперь? Замуж небось вышла… Дети, то-се… А все-таки интересно, что Линка здесь забыла? Вид у нее какой-то взбудораженный, хотя и целеустремленный. Магазинные ступеньки давали хорошую возможность для наблюдения, и Женька видел, как его бывшая одноклассница крутит головой и нетерпеливо вытягивает шею, ловя шанс перебежать через поток автомобилей на другую сторону улицы. Во, перебежала наконец. В наш магазин, что ли, девушка навострилась? Узнает или не узнает? Он-то ее узнал, а вот она его… Бородой, опять же, обзавелся, как партизан… А может, и не надо на глаза лезть? В нынешнем своем положении… Хотя видок у Росомахи тоже не особо козырный. Свитер какой-то облезлый, кроссовки никудышные. Разорились, что ли, предки? «Окликну», – решил Женька. Но не окликнул, а оторопел. Оказывается, ни в какой магазин Линка не планировала. И в аптечный киоск тоже. Достигнув края тротуара, она резко забрала направо и дернула наискосок к той самой дохлой пятиэтажке, в подполе которой только что укрылся мародер Додик. И нырнула следом за ним в тот же подвальный лаз. «А! Понятно. Романтическая встреча», – огорошенно сострил Анисимов. Потому что не было ну никаких вообще объяснений такому вот действию. Не наркотики же они там друг другу передают. Хотя… Женька решил подойти чуток поближе и, не сильно маяча, еще немножечко понаблюдать. Он не был страстно любопытен, просто Додик ему не нравился. Довольно скоро помянутый Додик нарисовался снова, но возник он совсем не оттуда, откуда можно было его ждать. Додик появился из-за угла, неровной рысью перемещаясь вдоль блочной стены по узкой растрескавшейся отмостке. Именно из-за угла, а не из вот той подвальной двери, в которую шмыгнул несколько минут назад. Женька знал этот подвал. Там в основном подводки были канализационные и еще силовые кабели какие-то, а еще фанерные выгородки самодельных кладовок. Сплошной лабиринт, кишка ломаного тоннеля. А посередке там имелся бункер. То ли убежище в этом подвале намеревались обустроить, но так и не обустроили, то ли какую техническую службу планировали разместить, фиг его знает, зачем было нужно это архитектурное излишество. Однако оно там было и при этом имело в себе не одну дверь, а целых две, каждая из которых была снабжена запирающим устройством типа «засов стальной обыкновенный» и замками, правда, замки уже остались в прошлом. Именно из-за наличия второй двери отслуживший в армии Женька склонялся к мысли, что планировалось все-таки убежище, которое по определению как раз и должно иметь второй запасной выход. А почему нет? Может, у какого-нибудь жэковского начальника в этом доме проживала любимая тетя и он персонально для нее подготовил место укрытия на случай ядерной атаки и начала третьей мировой войны. Кстати, выходов из подвала тоже два, именно вторым Додик, по всему видно, только что воспользовался. Додик между тем уже шустро зашлепал вниз по ступенькам, ведущим к подвальной двери, той самой двери, за которой только что скрылась Трофимова Лина и через которую сам Додик уже единожды внедрялся в подвал. Все «страньше и страньше». И тогда Евгений подумал, что домой ему все-таки рано. Решил обождать. Он сам не знал, чего хочет дождаться, но ситуация ему почему-то не нравилась. Поэтому, настороженно осмотревшись, как резидент во вражеской стране, крадущийся на явочную квартиру, Женька быстрым шагом преодолел расстояние до торца пятиэтажки и подобрался поближе к лестничке, ведущей вниз.