30 декабря 1941 г. г. Ельня Рассвет Трофимов встретил на новых позициях. Сейчас при свете поднимающегося в морозном мареве солнца он в бинокль внимательно осматривал местность перед собой. Надо сказать, идея комдива и комиссара дивизии спрятать его на наиболее безопасном участке плацдарма, учитывая, что остаться при штабе дивизии Трофимов отказался категорически, относительно удалась. Удалась – потому что действительно восточный участок плацдарма немцы практически не беспокоили. Все события происходили на западных рубежах обороны города. А относительно – потому что все это закончилось трое суток назад. А сейчас спокойных и безопасных мест на плацдарме не осталось вовсе. Плацдарм на сегодняшний день простреливался вражеской артиллерией насквозь. Не будь в составе дивизии подразделения артиллерийской разведки, БПЛА и радиоподавления из XXI века, дивизия бы доживала последние часы. Даже с учетом превосходного вооружения, подготовки личного состава и организации. Окружение есть окружение – снаряды и патроны имеют свойство заканчиваться, количество наступающих бьет качество обороняющихся. Финал очевиден. Наличие же единовременников Алексея позволило этот процесс существенно затянуть. Не было у немцев сейчас артиллерии, которая должна бы и могла бы простреливать плацдарм. Дивизионный артполк по наведению союзников уничтожал немецких артиллеристов безжалостно. Это было главной и приоритетной целью полка. На остальное пушкарей старались не отвлекать – берегли боезапас, понимая, что это ключевое преимущество дивизии. Поэтому все атаки немцев поддерживал жиденький огонь рассредоточенных 81-мм минометов и малокалиберных пушек. Так вот, учитывая, что на восточном участке плацдарма немцы довольно долго не проявлялись, комполка решил немного улучшить положение и вынес передовую позицию на два километра восточнее, заняв господствующую высоту 270,2. На высоте окопалась мотострелковая рота, усиленная пулеметным и противотанковым взводами. Но главное, на ней оборудовали позицию разведчики артиллерийского дивизиона полка. И это было основной ценностью позиции. Слева и справа высоту прикрывали два взвода, занявшие деревни Коробы и Погарнова, расположенные у подножия высоты севернее и южнее ее. Трофимов напросился в роту, оседлавшую высоту. Немцы появились через несколько дней, дав возможность провести полноценное оборудование позиций. При этом, оценив ее, командир полка полностью передвинул сюда весь батальон. Когда утром 25 декабря с высоты разглядели в бинокли и стереотрубы шевеление фигурок мышиного цвета в районе Хотеевки, все облегченно вздохнули. Вот глупость-то! Обрадовались тому, что появились люди, желающие твоей смерти. Однако это так! Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Тем более что на западе гремело уже несколько дней, и командиры полков и батальонов, уже воюющих, не забывали по телефонам подколоть коллег, все продолжавших улучшать позиции. Двадцать пятого немцы не атаковали. Видимо, еще не все прибыли. Ночью караульная служба в батальоне была усилена, и перед позициями уже в сумерках были установлены сигнальные мины, которые и сработали, раскрыв несколько немецких разведгрупп. От пленных узнали, что из-под Москвы прибыл и развернулся пехотный корпус. Командование группы «Центр» сняло корпус с фронта, и дивизии его были далеко не штатной численности. Это было хорошо. А плохо было то, что корпус воевал на Восточном фронте с первого дня войны, и за плечами его солдат был весь возможный опыт русского фронта. По мнению командного состава дивизии, и Трофимов его разделял, лучше получить в противники пусть и укомплектованного по штату, но не знающего реалий войны с русскими, нежели вот такого ветерана. Однако и этих немцев они смогли удивить. Утром, когда подразделения немцев, противостоящие боевому участку полка, стали выдвигаться на исходные рубежи, по артиллерии противника был нанесен неожиданно точный артиллерийский удар. Неожиданно точный – это для немцев. Дивизионный артполк выполнил стандартную задачу – лишил немецкую дивизию 105-мм гаубиц. Поэтому вместо стандартного начала атаки в девять ноль-ноль немцы атаковали в одиннадцать часов после непродолжительного минометного обстрела. Возможно, немцы хотели бы его и продлить, но тут уже отработала полковая артиллерийская разведка. В бой вступили артдивизион полка и минометная батарея батальона. В итоге серьезного ущерба позициям противник нанести не смог, и его пехота атаковала непривычно неподавленную оборону. Итог – атака захлебнулась почти сразу. Густые цепи фигурок в шинелях мышиного цвета сразу попали под удар пулеметов БТР и 120-мм минометов. Два дня немцы искали способы добраться до русских позиций. И вот вчера у них получилось. Совершенно неожиданно где-то часов в четырнадцать на высоту обрушился артналет. Непродолжительный – минут пятнадцать. Но как утверждали опытные товарищи, обстрел велся снарядами калибра 150 мм. Это во-первых. И во-вторых, удар был нанесен без видимой пристрелки и достаточно точно. Убитых было не сказать что очень много, но их было несравнимо больше, нежели за все предыдущие дни. А вот раненых и контуженых – почти все оставшиеся. Как немецкую артиллерию проглядели с БПЛА – неизвестно. Хотя чему удивляться? Немцы ребята смышленые. Как пояснили ребята из артиллерийской разведки, немцы наверняка вычислили, что воздушную разведку на восточном направлении русские ведут с утра, а далее все усилия сосредотачивают на западном направлении. Хотя восток, запад – это все условно. Немцы уже давно взяли плацдарм в колечко. Поэтому разведка с БПЛА наверняка попросту не успевала за всем уследить. Налет был короткий, немецкие пушкари немедленно снялись с позиций и успели выйти за пределы дальности нашей дивизионной артиллерии. Трофимову повезло – он в это время был в полковом тылу. В роте, оборонявшей высоту, он был «вольным стрелком». Ротный, молодой старлей, не знал, как себя с ним вести. Пожилой майор, да что там – пожилой! Для молодежи двадцати – двадцати пяти лет он был стариком. Хотя сам себя таковым не признавал. Так вот – майор, да еще союзник, да еще друг комдива и комиссара! И с личной охраной! В общем, Трофимов имел возможность работать по своему плану. Хотя упрекнуть его в чем-то нехорошем не мог никто. Траншеи доводил до кондиции наравне со всеми. В отражении атак участие принимал – старательно стрелял из выданного ему карабина образца 1944 года. А накануне описываемых событий заменил раненого пулеметчика СГМБ на бронетранспортере. Чем сильно испугал Семченкова и Жолудева. Жолудев даже попытался оттащить Трофимова от пулемета, но был отправлен командой майора на русском матерном по известному маршруту. Пришлось им с Семченковым стать вторыми номерами. После этого боя Трофимов ощутил всю некомфортность должности пулеметчика БТР-152. Ощущение, что стоишь голый на площади, а враги не просто смотрят на тебя, а стреляют. Причем все и только в тебя. Попасть не попали, но пули свистели вокруг Алексея густо. Проскочила даже запоздалая и трусливая мыслишка – что он тут, на хрен, делает вообще? Сидел бы дома и горя бы не знал! Мысль эту он задавил. В прямом смысле руками, сжав зубы и рукоятки пулемета и стараясь положить всех видимых им врагов. Отойдя от боя и поразмыслив, он попросил ротного отпустить его на БТРе в дивизионный тыл. На недоуменный взгляд старшего лейтенанта ответил, что ему необходимо несколько модернизировать БТР и что ему, командиру роты, это точно понравится, и после испытания можно будет улучшить все БТРы в роте. Самому Трофимову тот отказать не мог, а тому без БТРа смысла ехать в тыл не было. В итоге скрепя сердце ротный согласился, но только на завтра и после отражения обязательной утренней атаки. Так Трофимов избежал того злосчастного обстрела. В тыл он поехал, имея не одну, а две цели. Первую он осуществил в ремонтном подразделении дивизии. Опять сработало звание, возраст и положение Алексея. У ремонтников он выпросил сварщика и объяснил, что ему нужно сделать. А пока тот выполнял задание под присмотром водителя БТР, Трофимов быстренько через штаб нашел дивизионную баню при санбате и организовал для себя и сопровождения помывку. После нее сменили и белье. Ношеное Трофимов простирнул и кинул в сидор, рассчитывая высушить в землянке. Когда он вернулся к ремонтникам, сварщик представил работу – наклонный щит из куска брони разбитого немецкого БТРа, закрывавший стрелка с лобовой и боковых проекций. Пулемет теперь стало невозможно перетащить на другой кронштейн крепления, но зато Трофимов за пулеметчика теперь мог быть спокоен. Пробить щит можно было лишь как минимум из крупнокалиберного пулемета, а они у немцев были редкостью. И вот после всего этого в хорошем настроении Трофимов двинулся в расположение. Когда проходили тыл полка, увидели, как их высота покрылась султанами разрывов. Трофимов приказал водителю прибавить скорость, но из леса у подножия высоты не выезжать. Переждать обстрел там. Однако останавливаться не пришлось – обстрел быстро закончился. Когда БТР встал в свой окоп, позиции роты представляли собой жуткую картину. Воздействие 150-мм снарядом значительно отличалось от привычных 105. Каковы потери роты, Алексей не знал. Позиции выглядели пустынными. Лишь кое-где в траншеях отмечалось движение. А вот в поле перед позициями все обстояло ровно наоборот. Немецкие цепи, пользуясь результатами столь удачного артобстрела, быстро поднимались по склону высоты. Семченкова и Жолудева Алексей отправил по траншее приводить в боеспособное состояние всех выживших, оставшись в БТРе с водителем в качестве второго номера. Найдя на поле знакомые ориентиры, Алексей выставил прицел и повел стволом по фронту, выпустив первую пристрелочную очередь. Строчка падения пуль легла чуть ближе. Еще чуть приподняв ствол и закрепив его, ударил длинной очередью по цепи. Цепь под очередью легла. В кого попал и попал ли вообще, Трофимов не видел. Задачей себе в первую очередь он ставил снизить темп движения противника. Поэтому бил и бил по немцам, заставляя их падать на землю и наступать перебежками. Весь фронт он одним пулеметом удержать не мог, но главным было выиграть время. Не верил он, что на позициях не осталось живых. О! Слева застучал второй станкач. От соседей справа по флангу немцев ударил еще один. Меняя ленту, которую подавал водитель, Алексей рассмотрел, что слева по немцам бил такой же СГМ бронетранспортера. Пулеметчик, приникнув к пулемету, бил длинными очередями, делая то же, что и Трофимов. Отметив это, Алексей в душе пожалел парня. По щитку его установки пули били беспрерывно, не в силах пробить. А у того пулеметчика щита не было. Однако при этом Трофимов заметил, что позиции оживают, и бой уже ведут не только они с неизвестным пулеметчиком. Размышления прервал удар по щиту и рывок пулемета, чуть не сбивший его с ног, сопровождающийся странным отрывистым звуком. Трофимов осмотрел щит и обомлел – в углу щита зияло отверстие явно от снаряда малокалиберной пушки. «Пристреляются – мне конец!» – обожгла его мысль. Осторожно – как будто это могло помочь – Алексей выглянул в амбразуру щита. Определив по траектории примерное расположение орудия, принялся его высматривать. Но секунды спустя примерно в этом месте на опушке леса у подошвы высоты поднялись разрывы снарядов или минометных мин. Видимо, немецкую пушку заметили. С тайной надеждой, что соседи стреляли именно по тому орудию, что отметилось пробоиной в щите, он снова взялся за ручки уже заряженного пулемета. Атаку эту они отбили. С трудом, ввиду больших потерь, но отбили. После боя как-то само собой получилось, что ввиду ранений всего офицерского состава роты командование перешло к майору Трофимову. Нет, никаких особых полководческих талантов, а тем более подвигов, он не показал и не совершил, однако в армии даже из двух военнослужащих один является старшим. Это аксиома! Кто-то должен был взять на себя организацию эвакуации раненых и подбитой техники, назначение командиров в подразделениях вместо выбывших, распределение и перемещение огневых средств с учетом потерь в технике и вооружении, согласовать пополнение боеприпасами, привести в порядок позиции и сделать еще много более мелких дел. Из этих мелочей и состоит военная служба. Но самое главное – подготовить людей и позицию для отражения повторной атаки. Однако в сумерках по полевой связи пришел приказ оставить высоту и отойти на основной рубеж. На первый взгляд, это было преждевременно – рота даже в таком урезанном состоянии еще способна была удерживать высоту. Однако всей картины положения батальона, а тем более полка или дивизии, Трофимов видеть не мог. Поэтому выслушав приказ и сообщив, что рота способна оборонять высоту, на подтверждение приказа ответил «есть!» и принялся его выполнять. Последними с высоты уходили уцелевшие БТРы с пехотным прикрытием. На выезде из леса, стоявшего между высотой и основной позицией, их колонну встретили полковые саперы. Они предупредили, что ехать можно только по проложенной колее. Все поле перед новыми позициями оказалось заминировано. Вчера еще Трофимов этого не знал и просто ехал по дороге. Сейчас же она оказалась заминированной, а колея, указанная саперами и обозначенная дополнительно вешками и красными флажками, вела в расположение зигзагами. Спрятать следы движения колонн было невозможно, поэтому, кроме того что после прохождения последней колонны дорогу обязательно заминируют, ее сразу проложили так, чтобы атакующие танки, двигаясь по колее, должны были подставлять борта под огонь обороняющихся. Прибыв на указанные позиции, рота принялась обживаться. Здесь еще раз удивили полковые и приданные дивизии саперы. Позиция ротного опорного пункта больше походила на укрепрайон, нежели на полевые позиции. Правда, бетонных дотов не было, зато дзотов было для поредевшей роты в избытке. Судя по бревнам, саперы разобрали не одну деревню. Печально, конечно, но в свете боевых действий в этом районе они так и так должны были сгореть. Землянки тоже были построены добротные. Комбат, удостоверившись в том, что майор-союзник вполне справляется с ротой, замену выбывшему ротному не прислал, сославшись на нехватку кадров. Трофимов, понимая ситуацию, настаивать на замене не стал и продолжил командовать ротой. БТР, на котором он воевал до этой поры, стал командирским, а расчет пулемета составили Семченков и Жолудев. Вот сейчас Алексей уже при свете проснувшегося солнца и рассматривал будущее поле боя. Рота занимала позицию северо-восточней деревни Саушкино. Бывшей деревни – так как именно ее избы теперь были дзотами и блиндажами батальона. Так же, как и бывшая деревня Самодурово, левее ротного опорника, и Данино, располагавшаяся справа и немного в тылу. Данино, кстати, вполне могла бы называться селом, но церковь в ней отсутствовала, поэтому была просто большой деревней в сто двадцать дворов. А сейчас на месте этих деревень сиротливо торчали печные трубы. Перед позицией, в километре восточнее, откуда и ожидался враг, чернела опушка леса. Позади опорного пункта находился достаточно глубокий и узкий овраг, выходящий к околице деревни Самодурово, где занимала оборону другая рота батальона. Овраг был идеальным местом для расположения тылов роты, и туда уходили ходы сообщения из траншей. Алексея отвлек звенящий звук авиамоторов в небе. Последние дни, кроме самолетов 43-й дивизии, в небе появились и немецкие истребители и бомбардировщики. Действовали они четверками и парами и особой угрозы для советской пехоты не представляли. ПВО дивизии было слишком мощным для таких сил люфтваффе. Но вот нашим летчикам они явно мешали. И сейчас в небе Трофимов наблюдал завязку воздушного боя, когда к идущим в высоте трем четверкам двухмоторных бомбардировщиков, охраняемым восьмеркой истребителей, пытались прорваться с разных направлений две четверки «мессершмиттов». – Ну, здравствуй, Алексей Федорович! Рассказывай, какие ты тут подвиги совершил за время моего отсутствия? Трофимов обернулся. Позади него в траншее стоял комиссар Зириков. – Здравствуй, Михаил Андреевич! – ответил по-простому Алексей и протянул тому руку. – А ты как тут? – Как там в вашем культовом фильме? Стреляли! – А серьезно? – В штабе дивизии ходит слух, что в рядах нашей прославленной дивизии растет Наполеон. Ну, Гинденбург на крайний случай. Вот решил примазаться к славе будущего полководца. Прямо с самых истоков! – Не смешно. – Ладно! Извини! Это, наверно, что-то нервное. Не спал уже двое суток. Просто и на вашем участке стало жарко. Вот решил посетить полк. А там узнал, что ты ротой командуешь. Причем ни в полку, ни в батальоне претензий к тебе как ротному нет. Поэтому решил вот посетить передний край на участке твоей роты. – Насчет поспать – доведут мою землянку до минимально приемлемых условий – ложись. – А сам как? Слышал, ночью рубеж меняли. – Ничего! Успею пару часов перехватить. Саперы здесь почти линию Мажино устроили. Так что неожиданностей не жду. – Понял! Воспользуюсь приглашением. В этот момент появился боец, доложивший, что в землянке все готово. – Ну, пошли, Михаил Андреевич, отметим новоселье. В землянке пахло сырым деревом, землей и дымом от только что растопленной буржуйки. В остальном все как обычно – в сполохах огня из приоткрытой печурки и «летучей мыши» на столе проглядывались несколько двухъярусных лежаков, стол из неотесанных досок и странно выглядевшие тут три стула с вычурными спинками. – Ничего! Просохнет – все нормально будет! – оглядев землянку, подытожил вошедший первым комиссар. – А стулья так вообще! Это отцы-командиры тебя побаиваются. Был бы ты обычным ротным, они бы уже в штабе батальона стояли. А то и повыше. – Чего меня бояться? – усмехнулся Алексей, раскладывая на столе нехитрый паек и разливая чай по кружкам. – Ну да! Командир роты – майор! С таким званием командиры полков – не редкость. А то и комдивы. Тот же Утвенко пример. Плюс образование – такое, что опять же не у всех комдивов сегодня. Особенно из запасников. Покрепче чая ничего нет? – Есть. Тебе налью, но сам не буду. – Тогда я тоже чай. Пить в одиночку – это уже алкоголизм. – Привычка с юности, – пояснил Алексей свой отказ. – Перед серьезными делами лучше трезвую голову на плечах иметь. Опять же – спиртное меня расслабляет, и я становлюсь ленивым. А расслабляться сейчас нельзя, иначе… Ответь лучше на вопрос: чего ж не сменят меня, если я такой неудобный? – Ну, тут причин, на мой взгляд, много. Первая – ты вполне справляешься. Вторая – хрен тебя знает, в каких ты отношениях с командованием дивизии. Вот видишь, с комиссаром дивизии чаи гоняешь. И не только чаи. А комбат у тебя – всего лишь капитан. Двадцати двух лет от роду. И я тебе скажу по секрету – он тебя побаивается. Не потому, что ты такой страшный. Просто не знает, как себя с тобой вести. Ты-то – союзник! Из самого штаба Особого района! Поэтому, наслышан я, твоя рота снабжается в первую очередь. Ну, и в-третьих, подозреваю, хочется многим посмотреть, как союзник без своих привычных артефактов воевать будет. Есть еще четвертая причина, но это лично моя и комдива. Мы-то знаем, что пехота – не твоя специальность. – Я напомню. Я закончил пограничное училище. Да, специальность у меня другая. Но отличие от пограничников состояло всего лишь в нескольких предметах. У них основным специальным предметом был СТПВ – служба-тактика пограничных войск. Это кстати, тоже специфическое отличие от простой пехоты. А у нашего факультета – средства связи и применение войск Правительственной связи в операциях. Дисциплины, такие как «Общевойсковая тактика», давались нам одними и теми же преподавателями. Объемы, правда, были разные. Но в целом готовились и мы, и пограничники как офицеры звена «взвод – батальон». Так что рота – это как раз то, чему учили. – Ну и как тебе твоя рота? – Моя рота! – усмехнулся про себя Алексей. – В девяносто втором ушел в запас с должности замполита роты. Не прошло и тридцати лет, как стал ротным! Вот это карьера! Карьерист, блин! Как же это все давно было! Да что так далеко в память забираться? Я тут всего лишь несколько дней, а кажется, что мирная жизнь была когда-то в прошлой жизни. Жалею? Наверное, нет. Чтобы ценить мир, нужно знать, какой бывает война. Надо ли мне это было? Не знаю. Но когда-то пошел в армию, чтобы понять, кто я есть на самом деле. Соответствую своим представлениям о самом себе или нет? Прошло столько лет с тех пор, а эта дурацкая юношеская черта осталась. Что я себе доказываю? Соответствие погонам, которые Родина возложила на твои плечи вместе с ответственностью, и которые, если ты офицер, остаются на них до конца, даже если ты одет в гражданку? Офицер – он либо есть, либо его нет. Да и не было. Был просто мундир с погонами, существо в котором ему не соответствовало. А может, судьба? Она ведь у каждого своя, и никто ее не знает. Для чего я рожден? Для чего дожил до этих лет? Может, как раз для этого? Может и так! И тогда все предопределено. И та поездка за грибами, и то, что я здесь. Значит, нужно делать то, что должно. И пусть будет, что будет. Поэтому я горжусь своей ротой! Каждым бойцом! Никто не трусил, не паниковал, все исполняли в бою приказы и распоряжения бегом. Сейчас четверть оставшихся бойцов роты имеют легкие ранения, но в тыл не ушли. Да что я тебе рассказываю? Сам наверняка все знаешь. Моя рота – совсем не исключение. Везде так! Все, кто хотел сбежать, сдаться, сделали это еще в начале октября. Здесь остались те, кто умрет, но с рубежа без приказа не уйдет! Вот это по-нашему! Знаешь, в нашем времени у десантников есть девиз – «Никто, кроме нас!» Хороший девиз! А у пограничников другой – «Ни шагу назад!» Вот сейчас бойцы моей роты, батальона, полка, дивизии и, я уверен, всей Двадцатой армии соответствуют обоим этим девизам. – М-да… действительно, замполит. Давай, пей чай, а то остынет. Аэродром «Дебрево». Особый район Захаров закрыл фонарь и с удовольствием осмотрелся. Новый объемный фонарь из прозрачного плексигласа давал отличный обзор и освобождал от необходимости надевать очки и тем более меховые маски, без которых полет в открытой кабине зимой был попросту невозможен. Неплохие парни работают в ПАРМе у союзников! ПАРМ был организован в момент, когда через портал от союзников пошли самолеты. Это они так называли ПАРМ, а с точки зрения Захарова и его дивизионных инженеров это был маленький авиаремонтный заводик с уникальным для их времени оборудованием. Познакомил со специалистами ПАРМа Захарова все тот же инженер-полковник, работавший в его дивизии. Потому как после выполнения своих прямых обязанностей по сборке самолетов и подготовки их к перелету в Москву ПАРМ должен был свернуться и убыть обратно в Россию. Но, опять же по совету того же полковника, Захаров пробился на прием к Цанаве и попросил его посодействовать, чтобы этот заводик поработал на его дивизию. Захарову было неведомо, с кем Цанава решал этот вопрос и чего ему лично или стране это стоило. Ему был важен результат, потому как перспективы полковник рисовал просто радужные. Даже в сравнении с тем, что сделала его группа. И вот он, результат! После того как на всех самолетах сняли ШКАСы, поменяли ШВАКи на НР-23, установили прицелы и радиостанции, в ПАРМе продолжили работу над «ишачками» его и ведомого. В итоге И-16 тип 28 стали не похожи сами на себя! Заменили перкаль синтетикой – более легкой и прочной. Переделали кабины под новые фонари, использовавшиеся на каком-то спортивном самолете в их времени. Пообещали позже поставить лобовые бронестекла. Поставили электродвигатель на лебедку уборки-выпуска шасси. Нажал клавишу на панели, и через секунды загорелись три красных лампочки – шасси убрано. Снова нажал, загорелись три зеленых – шасси выпущено. И не нужно делать сорок четыре оборота ручной лебедкой. Поменяли часть приборов на более современные и дооборудовали «родные» подсветкой. Установили новую более мощную аккумуляторную батарею и новый, тоже более мощный, электрогенератор, обеспечивающий энергией не только радиостанцию, как старый, а всю электросхему самолета. Заменили бронеспинку кресла летчика на более толстую титановую – при том же весе. Захаров, начитавшись материалов о развитии двигателестроения, мечтал о впрыске, но тут его ждало огорчение. Оказалось, что на данный момент просто не существовало подходящего топливного насоса для системы впрыска. На резонный вопрос, а как тогда летают поршневые самолеты у них, он получил ответ, что их уже практически не существует. Даже в гражданской авиации. Исключение АН-2 и нескольких Ил-14, доживших до XXI столетия. Еще на поршневых двигателях летают спортивно-пилотажные самолеты. Например, как тот же Су-26, фонарь которого они сумели приспособить на его И-16. Но мощность двигателя там всего лишь 260 лошадок. Плюс компьютеризированная система управления двигателем. Поэтому придется ждать, пока советская промышленность освоит АШ-82ФН. Но их будут ставить на Ла-5 и Ла-7, а не на старичка И-16. Единственное, что можно было сделать с двигателем И-16 – залить синтетическое масло, значительно повышавшее моторесурс двигателя. Но и здесь все оказалось непросто – масло сразу же потекло изо всех щелей. Пришлось мотористам полностью перебирать двигатель, меняя сальники и прокладки. Но самое проблемное, что невозможно было изменить на самолете, было крыло. Когда-то передовое, ведь И-16 был первым в мире истребителем-монопланом, толстое в сечении, теперь стало тормозом для самолета. – Все, Георгий Захарович! Финита ля комедия! Больше для твоего коня ничего не сделать. По правде говоря, и то, что мы сделали, усилило «ишачка» незначительно. Исчерпан ресурс схемы для его модернизации. Так что тут больше понтов, нежели пользы. – Не скажи, Владимир Петрович! Тут каждый километр скорости, каждый метр в скороподъемности важны! Мне понятно, что главное – это летчик в кабине самолета, его подготовка, мотивация, однако и техническая часть не менее важна. И если в подготовке пилотов мои ветераны практически не уступают немцам – все же с июня в боях, то в матчасти мы отстаем, и отстаем серьезно. Все это понимают, но изменить быстро это невозможно. Поэтому огромное спасибо и тебе, и твоим инженерам и механикам. Стол – с меня! Плотно в ПАРМе занимались пока что только их двумя самолетами. На очереди стояли Як-1 его резервной группы. Планировалось уменьшить количество топливных баков и заменить перкаль на синтетику. Эти переделки давали надежду, что «як» перешагнет рубеж в 500 км/ч у земли. А далее, если ничего не изменится, подобным образом будут модернизированы все самолеты дивизии. Кстати, специалисты из ПАРМа интересовались – почему командир дивизии предпочитает устаревший «ишачок» более новым и совершенным «якам»? Захаров ответ для себя сформулировал еще в конце лета 41-го, попробовав и «як», и «лагг», и даже МиГ. Хотя последний стоял как бы в стороне. Он ведь сразу проектировался как высотный истребитель ПВО, в отличие от «яков» и «лаггов» – фронтовых истребителей. И со своими задачами на высоте от пяти тысяч в целом справлялся. А вот про «яки» и «лагги» такого Захаров сказать не мог. Оба самолета уступали «мессершмитту» практически во всех элементах воздушного боя и победить врага советский пилот мог лишь либо за счет своего мастерства, либо поймав противника на ошибке. Ну, или в свалке массового боя. Ошибались немцы нечасто, а почуяв опасность, всегда могли спастись бегством. Ни один советский истребитель догнать «мессера» не мог. «Ишачок» тоже не мог, но зато он превосходил противника в горизонтальном маневре. Это был единственный плюс, но он был! «Яки» и «лагги» и этим похвастаться не могли. Немцы об этом знали и поэтому всегда старались перевести бой с И-16 на вертикаль, сразу же лишая его преимущества. Хотя и тут «ишачок» был не безнадежен – тип 28 «Эмиля» на вертикали делал! В отличие от «яков» и «лаггов». Правда «Эмили» уже давно не попадались – основным самолетом у немцев был «Фридрих». Но вот теперь, после какого-то матерного «апгрейда», Захарову хотелось попробовать свою машину в реальном бою. И вот этот случай представился. Фрицы догадались, что русские своими страшными беспощадными ракетами стреляют по относительно крупным группам самолетов. Примерно от восьми и больше. И уж точно не стреляют по четверкам и парам. Конечно, для бомбардировщиков это было критично. Особенно с учетом значительно возросшей эффективности русской ПВО. А вот для истребителей это было не столь существенно. Главное, до завязки боя не собираться группой. А уж в ходе боя ракет можно было не опасаться. И спокойно мстить иванам за погибших товарищей. К тому же на этот участок фронта немцы перебросили подкрепление. У бомбардировщиков и штурмовиков дивизии Захарова появились проблемы. Захаров считал разумным в таких условиях техническое превосходство противника компенсировать численным. Однако и немцы могли очень быстро наращивать силы. Ведь район действий бомбардировщиков и штурмовиков его дивизии был протяженностью менее ста километров. И в эту минуту завязывался бой восьмерки «ишачков» против восьмерки «мессеров». Сейчас в бой должна была вступить следовавшая в стороне и выше резервная четверка «яков», но с обзорной сообщили, что и к «мессерам» идет шестерка подкрепления. Итого четырнадцать против двенадцати. Разница по количеству невелика. Но И-16 связаны необходимостью сопровождать бомбардировщики и вынуждены обороняться. Вот и хотел он преподнести врагу сюрприз в виде еще двенадцати «яков». Да и двух «ишачков» – своего и ведомого, в такой свалке сбрасывать со счетов не стоило. Когда подошли к месту боя, «петляковы» уже отработали и, сбивая плотный строй, ложились на обратный курс. «Ишачки» сопровождения с трудом, но еще сдерживали атаки пар и четверок «мессершмиттов» на две шестерки «петляковых». К этому моменту счет был три – три, причем третьего «мессера» завалили стрелки «петляковых» уже на глазах Захарова. Три четверки резерва, эшелонированные по высоте, сразу включились в бой. Не связанные необходимостью защищать «пешки», они могли диктовать свои условия. Захаров с ведомым барражировали в стороне, занимаясь каждый своим делом – комдив по рации управлял боем, а ведомый обеспечивал его безопасность. Внезапно на волне зазвучал голос обзорной, предупреждая, что на подходе еще группа вражеских самолетов. Определив направление их подхода, пара Захарова заняла позицию, чтобы перехватить их первую, самую опасную атаку. Заметил он их, лишь когда четверка «мессеров» начала набор высоты с бреющего. Если бы не локатор, атака действительно могла быть неожиданной. Развернувшись им навстречу, пара «ишаков» пошла в лобовую, разгоняясь на пикировании. Немцы отвернули, разойдясь парами влево и вправо. Захаров ушел на правый боевой разворот, набирая потерянную высоту и пытаясь зайти в хвост правой паре. Когда он его закончил, атакуемая пара «мессеров» продолжала набор высоты с правым пологим виражом, приближаясь к месту боя. «Ишачки» имели перед ней небольшое преимущество в высоте. Вторая пара заканчивала вираж и выходила в заднюю сферу пары Захарова. По команде комдива ее сверху атаковала пара «яков», связав боем. Дав полный газ, Захаров пошел на сближение с первой парой, надеясь на то, что под атакой немцы поступят стандартно. Так оно и произошло – поняв, что подставить «ишачков» под атаку второй пары не удалось, «мессеры» полезли круто вверх. Рассчитывая на это, Захаров сумел срезать угол и выиграть дистанцию. На вертикали немцы ожидаемо стали отрываться. Но не так быстро, как обычно. Они вообще, видимо, удивились, увидев, что И-16-ые пошли за ними на вертикаль. Ведомый немецкой пары уходил от Захарова, но очень медленно, дымя неновым мотором. Пушки и прицел у Захарова были пристреляны на двести метров. И сейчас силуэт «мессершмитта» полностью поместился в овал прицела. Захаров нажал гашетку, выпустив по десятку снарядов из пушек. И попал! Штук пять снарядов разорвалось на правой плоскости и в хвосте «мессера». Разрывы 23-мм снарядов впечатлили. У «мессера» практически оторвало хвост и половину плоскости. Захаров прекратил преследование, переведя самолет в горизонт. Сбитый «мессер», кувыркаясь, падал. От него отделилась точка покинувшего обреченный самолет летчика. Захаров огляделся. Бой заканчивался. Охраняемые «петляковы» уже приближались к району аэродрома. «Мессеры», не желая попадать под необычайно точный огонь зенитной артиллерии Особого района, уходили на бреющем на запад. Счет группового боя был пять – четыре в пользу летчиков 43-й дивизии. При этом главная задача – защита бомбардировщиков была выполнена на сто процентов. Результат внушал оптимизм. И главное – Захаров был крайне доволен модернизацией своего самолета. И надеялся на такой же результат модернизации «яков». Еще больше его порадовало, что все четверо сбитых его летчиков выжили, сумев приземлиться в расположении своих войск. 31 декабря 1941 г. Особый район Телефонный аппарат на столе запел голосом Кобзона, предлагая не думать о секундах свысока, и на экране высветилось имя звонившего. Цанава протянул руку и, нажав соединение, приложил телефон сотовой связи к уху. Ему нравился этот прибор. Союзники на территории Особого района поставили несколько вышек и создали сеть мобильной связи, раздав телефонные трубки всем согласно утвержденному обеими сторонами списку. А музыку поставили по его просьбе после просмотра фильма о самом знаменитом советском разведчике. Очень нравились ему и песня, и фильм, и эта связь. Очень удобно! Связь всегда под рукой, и любого человека можно найти буквально за секунды. Если, конечно, он находится в этих самых списках и на территории Особого района. Как утверждали союзники, немцам расшифровать разговоры по этой связи физически невозможно. Он выпросил еще один такой телефон и отправил в Москву на исследование. Но увы! Привлеченные инженеры и ученые просто развели руками, не в силах разобраться с этим устройством. Информация через наркома НКВД дошла до Сталина. И теперь Воистинов там, в России, зондирует почву насчет возможности закупки, монтажа и наладки такой системы для членов советского правительства и ответственных сотрудников в пределах Москвы. «Надо же! Коллега желает пообщаться. Последнее время встречаемся не часто. Всю работу ведут подчиненные», – отметил про себя комиссар, поднимая трубку. – Здравствуйте, Александр Викторович! Только сейчас подумал – редко стали общаться. Нужно как-то исправлять. – Исправим! Но позже. Лаврентий Фомич, требуется ваше присутствие в штабе. Машину за вами выслал. Голос представителя президента России был напряжен.