Взвод второго батальона вышел на дорогу, где формировалась колонна гренадерского полка танковой дивизии. Колонна попала под артобстрел, и на момент появления советских танков личный состав собирал раненых и убитых, убирал с дороги разбитую и поврежденную технику. Три ИСа втоптали в дорогу остатки колонны. Уцелели лишь те, кто смог или успел отбежать в лес, черной стеной обступивший дорогу. Несколько взводов целенаправленно вышли в районы предполагаемого размещения штабов и уничтожили все находившееся в этих местах. Были ли это штабы частей немецкой танковой дивизии или уже их блиндажи заняла пехота, и были ли это вообще штабы – сейчас было непонятно. В темноте, как известно, все кошки серы. Результат, скорей всего, в полном объеме будет известен завтра из радиоперехватов союзников. А сейчас полной информацией не обладали и немцы. Ремизов остановил продвижение в глубь немецкой обороны, когда последовали доклады об уничтожении обозов. Обозы начали выдвижение раньше боевых частей, и это значило, что батальоны прошли немецкую оборону. Танковые батальоны вернулись без потерь, у мотострелков ситуация была похуже – около десятка убитых и почти четыре десятка разной степени раненых. Все же у них танковой брони не было. Но с учетом результата – так воевать можно было. Отход подразделений прикрывали огнем артиллеристы и гвардейцы-минометчики. Вот здесь и понадобились запрошенные комбригом артиллеристы-наводчики. У дивизионных танкистов ситуация была похуже. Они тоже прошли оборону немцев, но те сумели подбить в борта пять «сорокчетверок». Были погибшие в экипажах. Танки эвакуировали, ремонтники, обследовав их, пообещали восстановить. Батарею, сумевшую отличиться, уничтожили. Оказалось, что немцы стреляли из советских дивизионных 76-миллиметровок. Немецкие противотанковые пушки могли поразить этот танк только в корму. Исключая, конечно, зенитную 88-миллиметровку. Та даже в лоб могла, при определенном везении, пробить, а в борт – гарантированно. Но, к счастью, их было мало, и сегодня они на пути советских танков не встретились. Итоги контрудара были подведены на совещании штаба армии в четырнадцать часов. По сведениям радиоразведки, немецкие дивизии понесли большие потери в вооружении, погибло несколько штабов частей и в целом управление дивизиями было дезорганизовано. С учетом всех факторов дивизии были признаны командованием условно боеспособными. При наличии стабильного фронта их требовалось отправить в тыл для пополнения и восполнения потерь в технике и вооружении, однако в связи с быстрым продвижением советских армий их отвели в район Кирова и дали на приведение в порядок сорок восемь часов. В целом контрудар был признан весьма успешным и Верховный выразил благодарность всем участвовавшим в нем частям и соединениям. На следующий день об этом сообщило Совинформбюро. Издешковский УР Михаил Додонов, комдив-166, и комкор-11 Соколов стояли на заснеженном бруствере первой линии позиций плацдарма уже на западном берегу Днепра. Позади, за Днепром, чернели на белом снегу обгоревшие останки танков – результат первой атаки немецкой танковой дивизии. Больше двух десятков осталось их на заснеженной равнине поймы Днепра. Возможно, они еще попытались бы здесь атаковать или сменили бы направление удара, но тут с севера в глубину тылов группы «Центр» ворвались армии Калининского фронта. После того, как к плацдарму дивизии прорвался 11-й кавкорпус, приказом из Москвы командующим сводной группы был назначен генерал-майор Додонов. И уже этими силами Додонов сумел выбить немцев с предмостных укреплений на западном берегу Днепра, значительно расширив плацдарм. Остатки немецкой дивизии отступили на юг, но успели взорвать ближайшие к западному берегу пролеты мостов. Уже дня три гремело на севере от плацдарма, грохот приближался с каждым часом. Как только немцы, откатываясь под ударами Еременко, вошли в зону действия артиллерии дивизии, Додонов отдал приказ на открытие огня, способствуя продвижению частей 4-й ударной армии. А сейчас мимо плацдарма на юг шли колонны стрелковых дивизий, артиллерийских полков и танковых бригад. Бойцы сводной группы и проходящих частей приветственно махали друг другу, радостно смеясь и перекрикиваясь. Но взгляды Додонова и Соколова были прикованы к маленькой колонне из трех «Иван-виллисов», с трудом пробивавших колею к полотну автострады. Наконец «газики» выбрались на шоссе, в них попрыгали бойцы охраны, помогавшие выбираться из снежного плена, и машины, перестав ползти на брюхе, бодро двинулись к позициям сводной группы. К генерал-майору Додонову ехал «в гости» с дружеским визитом командарм 4-й УА генерал-полковник Еременко Андрей Иванович, бывший командующий Брянским фронтом, обещавший Верховному «разбить подлеца Гудериана» и не сумевший обещание выполнить. Накануне вечером по связи командарм Ершаков после заслушивания докладов комдивов сообщил, что в Генштаб и Ставку с просьбой об оказании помощи обратился командующий Калининским фронтом генерал Конев. Суть просьбы заключалась в следующем: наступление 4-й ударной армии генерала Еременко в тыл группы «Центр выдыхается. Изначально укомплектованная стрелковыми дивизиями и лишь немного усиленная парой танковых бригад и несколькими лыжными батальонами, вследствие протяженных маршей по бездорожью и упорных боев с противником, занимавшим, как правило, удобные и подготовленные позиции, армия понесла серьезные боевые, санитарные и технические потери в личном составе и технике. Следующие за ней 29-я и 39-я армии оказать ей существенную помощь не могут – их дивизии образуют внешний и внутренний фронты планируемого окружения сил группы «Центр» и заняты сейчас оборудованием оборонительных позиций. Еременко продолжает движение на юг, но среднесуточный темп упал существенно. А из разведсводок известно, что немецкое командование, встревоженное ситуацией в тылу группы армий «Центр», принимает меры по скорейшей переброске войск из Европы, пока ситуация не стала критической. То есть по оценке немецкого генштаба, прибывающие войска смогут устранить угрозу тылу группы «Центр». Конев просит усилить армию Еременко сводной группой 20-й армии, занимающей позиции в районе Издешкова. Москва, оценив ситуацию, дала «добро» на передачу сводной группы Додонова в оперативное подчинение Еременко, но только после того, как Издешковский УР будет занят частями 39-й армии. Ершаков приказ Ставки выполнил, отдав соответствующее распоряжение Додонову, но попросил его по окончании совещания от связи не отключаться. И уже в приватной беседе изложил понятные любому командиру опасения. – Еременко далеко от тебя? – Артиллерией уже оказываю поддержку его передовым частям. – Это хорошо! Михаил Яковлевич, я сейчас скажу прописные истины, но я их должен сказать. Мне самому легче станет от мысли, что сделал все, что мог. Итак. Сам знаешь отношение любого командира к приданным частям и подразделениям. Успехи приданных войск идут в зачет командиру, а потери остаются на счету этих частей. Поэтому прошу тебя, прежде чем выполнить приказ Еременко – семь раз отмерь! Потери – это наши потери! Такие бойцы, как у нас, сейчас в Красной Армии на вес золота ценятся. Сам убедился, наши дивизии выполняют задачи, которые не всем корпусам по плечу. Делай все по науке – разведка, рекогносцировка, взаимодействие и так далее. Сам весь алгоритм знаешь. И лишь потом исполняй. Береги людей! Про технику вообще молчу – другой такой у тебя уже не будет. Не делают ее ни здесь, ни там, у союзников. Эксклюзив, так сказать. Еременко – мужик по характеру крутой, но снять тебя он не может. А жалобы его и претензии я выслушаю и стерплю. Сейчас мы с ним в одном ранге. А приказ выполнять нужно. Одна война у нас на всех! Только голову при этом терять нельзя. Надеюсь, ты меня понял. И вот сейчас к нему приближался его новый командир. «Газик» остановился, и из него, осторожно ставя на снег раненую ногу, вышел Еременко – в папахе, шинели, белых бурках на ногах и с палочкой в руке. Повернувшись, он с интересом оглядел встречающих. Додонов и Соколов, сделав одновременно два шага, вскинули руки в приветствии и представились. – Ну, здравствуйте, герои! А не угостите вашего нового командира чайком? А то как-то продрог я в этой тарантайке. Там и поговорим заодно. – Прошу вас, товарищ генерал-полковник! – Додонов указал на штабной автобус на базе грузовика-вездехода. Он знал про ранение Еременко и поэтому прихватил на всякий случай этот автобус. Сам он любил перемещаться на КШМке на базе БТР-50, но с плохо гнущейся ногой Еременко не смог бы забраться в люк. Вот автобус и пригодился. Додонов и Соколов помогли подняться командарму по откидной лестнице в салон. – А неплохо вы тут устроились! – расположившись в командирском кресле за столом для совещаний и оглядев хорошо протопленный салон, констатировал Еременко. – Наверно, и тут могли посовещаться? Но лучше в штаб съездим. Заодно я посмотрю на ваше хозяйство. Додонов нажал кнопку сигнализации водителю, и машина тронулась. За ней цепочкой выстроились КШМ, два бронетранспортера охраны и «газики» штаба 4-й армии. – Уже отметил бронетранспортеры. Похожи на немецкие. Еще хвалили твоих, Михаил Яковлевич, артиллеристов мои комдивы. Очень точно и аккуратно стреляют. Говорят, у тебя, как у настоящего командира мотострелковой дивизии, и танки есть? На сегодняшний день это редкость. А еще говорят – они без потерь проткнули позиции двух немецких дивизий? – Докладываю! Сто шестьдесят шестая мотострелковая дивизия боеспособна и готова выполнить поставленные вами задачи. Потери были. Небольшие, но были. Так что – привирают немного. Сейчас почти все танки уже восстановили. – А еще говорят, тут у вас немецкая авиация не летает. И вправду, последние два дня самолетов немецких почти не видели. – Ну, это заслуга союзников. Тут для немцев бесполетная зона. Единицы летают, но чтобы полноценный налет организовать – даже не пытаются. Летчики сорок третьей дивизии хорошо работают. Да и мы сами огрызаться умеем. У меня в дивизии сто пятьдесят шесть зенитных установок калибром от 14,5 до 85 мм. – М-да…Чудеса! Чего ж так не воевать? А у меня за эту операцию почти все танки истратились. Две бригады танковых, но только на бумаге. Осталась пехота, лыжники да артиллерия, которая с трудом по этому снегу за войсками поспевает. А задачу выполнять нужно! А ты чего, полковник, молчишь? – А что мне говорить? Командир сводной группы – генерал-майор Додонов. Он же и хозяин здесь. – Ну, не прибедняйся, полковник. Неспроста тебя на корпус поставили. Считай, как минимум генерал-майорская должность. Значит, имеют там, – Еременко ткнул пальцем в направлении потолка, – на тебя виды. Хотя… сейчас такие времена… Еременко закряхтел, поудобнее устраивая раненую ногу. – Такие времена, что полковники корпусами рулят, а генерал-полковники на должности командармов падают. И это еще хорошо! Другие – вон Ефремов, Пуркаев – кто на тыловой округ, кто преподавателем в академию. Только вот чему он там научит? Что сам не сумел сделать? А с другой стороны – ты, Катуков, Черняховский. И это правильно! Красная Армия освобождается от тех, кто умеет только красиво встречать проверяющих и докладывать. И на их место идут те, кто умеет воевать. Люди войны, так сказать. На меня не смотрите. Я свои ошибки знаю и второй раз их не совершу. Шанс мне такой предоставили. Так что, полковник, не тушуйся в обществе генералов. Считай, ты уже почти им стал. Если не убьют, конечно. Война ведь – дело такое! Что у тебя сейчас по состоянию корпуса? – Корпус боеспособен. Потери, конечно, имеются, но в целом воевать можно. Танков тоже негусто, но на одну бригаду набирается. Почти. Готов выполнить приказ! – Я к чему спрашиваю? Вы ж понимаете мое положение? Совсем мне не с руки было просить помощи, но и не попросить и не выполнить задачу – это… В общем, останется только ехать в тыл и писать мемуары с жалобами на судьбу. Обещаю, что требовать от вас обоих героических подвигов не буду, но в авангард, кроме вас, мне сейчас поставить некого. Поэтому вынужден. И еще – понимаю, что вы непростые ребята. Особенно Додонов, да и ты, полковник, тоже. Поэтому влезать в подробности, как и что вы будете делать, не стану. Но приказы вы выполнять будете. За разговором колонна доехала до штаба дивизии, а теперь сводной группы. Штаб располагался в большом бункере, предназначенном как раз для управления обороной УРа. Додонов и Соколов снова помогли раненому генералу. Еременко спустился на землю, оперся на палку и внимательно осмотрелся. Заметив в стороне накрытые масксетями машины союзников и людей возле них, в непривычной форме, уточнил у Додонова: – Это, что ли, союзники? – Так точно, товарищ генерал-полковник! – А пообщаться с ними можно? – Это только через особиста. На этот счет у него особые полномочия и указания. Даже если разрешит – сначала кучу бумаг подписать придется. И пройти детектор лжи. – Это что еще за чудо такое? – Аппарат, определяющий, где человек лжет, а где говорит правду. – А ты, полковник, прошел этот… как его… детектор? – поинтересовался у Соколова Еременко. – Никак нет! Допуска не имею. Особый отдел настоятельно рекомендовал и мне, и моим подчиненным к союзникам не приближаться. Что характерно, права у особиста генерала Додонова такие, что мой корпусной, имеющий более высокое звание в их организации, стоит перед дивизионным навытяжку. – Ну, нет так нет! Не очень-то и хотелось. Главное – чтоб польза была. Польза есть от них? А, Додонов? – Вы же сами хвалили моих артиллеристов за точную стрельбу. Вот это их прямая заслуга. – Ну, ладно! Пошли в штаб. Помнится, меня чаем угостить тут обещали. Да я бы и пообедал. Может, и продукты у вас тут от союзников? – Отчасти можно и так сказать. Сублимированные. Еременко, уже шедший по направлению ко входу в штаб, остановился. – Вот как? Покажешь. И попробуем. 30 декабря 1941 г. Москва. Кремль Над большой картой, расстеленной на столе для совещаний в кабинете Сталина, склонились два человека: хозяин кабинета и его давнишний соратник – начальник Генерального Штаба Красной Армии маршал Шапошников. Последний предпочитал старые добрые бумажные карты новомодной видеотехнике союзников. – Излагай, Борис Михайлович! В целом обстановку я знаю, но мне интересно твое видение и твое мнение об обстановке на Западном фронте. – Как это ни удивительно, но противник до сих пор не поверил в возможность окружения группы «Центр». Точнее сказать, не поверил в то, что мы сможем это сделать. Хотя после знакомства с материалами союзников я уже должен бы привыкнуть к истинно арийскому высокомерию. Итак, вывода войск из намечающегося окружения не наблюдается. Снабжение войск на Гжатском, Юхновском и Ржевском направлении осуществляется по дорогам севернее и южнее Ельни. Объемы перевозок существенно упали, но с учетом имевшихся запасов в районе Вязьмы и Ржева боеприпасов пока хватает. Питание войск обеспечивается за счет павшего конского состава и за счет гражданского населения. Буквально под метелку обирают людей. В целом противник на этих направлениях фронт держит, хотя и отступает. Обороняются немцы умело и стойко. Хотя я бы сказал, что основная проблема в нас самих, нежели в противнике. К сожалению, за лето – осень мы потеряли огромное количество командного состава в звене полк – дивизия. Плюс мобилизация – количество дивизий выросло многократно. В итоге уровень подготовки командиров всех степеней просел очень существенно. И вариантов исправить ситуацию на данный момент Генеральный Штаб не видит. Поэтому мы просто отжимаем немцев от Москвы. Никаких обходов, охватов выполнить, за редким исключением, не получается. Ни командиры, ни войска этого делать практически не умеют. Чуть лучше обстоят дела у Лукина и Вишневского. И у них опыт какой-никакой есть, и штабы дивизий, так сказать, обстрелянные имеются. Далее, немцы считают возможным удержать горловину между Спас-Деменском и Дорогобужем. Более того, они собираются ликвидировать наш плацдарм в районе Ельни. С этой целью на Ельню брошен целый моторизованный корпус, прибывший из Европы. Плюс с востока город атакует пехотный корпус из состава резерва группы «Центр». В общем, жарко там. Одновременно фронтом на север южнее Дорогобужа развертывается еще один пехотный корпус. Задача – не допустить прорыва войск Еременко к Ельне. Северо-западнее Спас-Деменска разворачивается сводная группа в составе шести потрепанных, но еще боеспособных дивизий с такой же задачей. Положение наших войск. Наша ставка на перспективных командующих армиями на флангах оправдалась. Еременко с ближайшей задачей справился – ударная группа Калининского фронта до Издешковского укрепрайона дошла. На данный момент Еременко, добавив к переданным в его оперативное подчинение сто шестьдесят шестой мотострелковой и одиннадцатому кавкорпусу свои оставшиеся подвижные части, сформировал сводную конно-механизированную группу под командованием комдива-166 генерала Додонова. Завтра утром после артподготовки и при содействии авиации сорок третий САД с рубежа Дендино – Шавеево КМГ переходит в наступление. Задача – соединиться с плацдармом сто сорок четвертой дивизии. Сто сорок четвертая и бригады четвертого ВДК одновременно наносят встречный удар. Я убежден, задача будет выполнена в первые же сутки. Да и противник положение оценивает трезво. По данным разведки, части, находящиеся между районом Сафоново – Издешково и Дорогобужем, оставляя прикрытие, выводятся и перебрасываются кружным путем в район Ельни. После соединения с Дорогобужским плацдармом и занятием его войсками Калининского фронта, сто сорок четвертая МСД и четвертый воздушно-десантный корпус вливаются в конно-механизированную группу генерала Додонова. И уже им предстоит пробиваться к Ельне с севера. Теперь левый фланг Западного фронта. Крейзер, Костенко и Курочкин с задачами справляются. Сегодня ночью в район плацдарма у Спас-Деменска с юга вышли передовые части корпуса Белова. На утро штабами Двадцатой армии и кавкорпуса согласованы встречные удары. Корпус Белова передается в подчинение штабу Двадцатой армии. От корпуса Белова передовые части Пятидесятой армии Крейзера отстают на два дня. Костенко и Курочкин, обеспечивая фланги Пятидесятой армии, еще на день. За эти два дня личный состав кавкорпуса отдохнет после рейда, а штабы Ершакова и Белова согласуют все вопросы. Как только плацдарм юго-восточнее Спас-Деменска займут войска Крейзера, Ершаков ударит в направлении Ельни. Напрямик там около семидесяти километров. Учитывая ударные возможности частей Ершакова, считаю возможным пробиться к Ельне за четыре, максимум семь дней. Таким образом, кольцо вокруг армий группы «Центр» должно замкнуться. – Очень, очень красиво! Впечатлен. На бумаге просто здорово! Помнится мне, по материалам союзников, я планировал замкнуть кольцо в Смоленске. А немцы с этим не согласились и простояли на Ржевско-Вяземском рубеже аж до весны сорок третьего. А потом сами ушли. И мы так ничего им не смогли сделать. Я учел эту ошибку. И теперь кольцо должно замкнуться на девяносто километров восточнее. Вопрос – сумеем ли мы и это сделать? – Товарищ Сталин, не забывайте, и рубеж, с которого мы начали контрнаступление, находится на пятьдесят километров западнее. Мы учли ошибки и приняли все возможные меры по улучшению ситуации. Приведенный вами факт о сокращении глубины операции – это один из примеров. Второй – пересмотр персоналий в звене дивизия – армия. Здесь все сложнее. Видите ли, армии мирного и военного времени различаются весьма существенно. В мирное время для попадания в список «хороший командир» достаточно поддерживать в частях порядок, дисциплину, успешно проводить проверки боевой готовности и учения. И экзаменующие ведь тоже не звери – такие же командиры, пусть и рангом повыше. А в военное время проверяющим является враг – безжалостный и беспощадный, не прощающий ошибок и упущений. В нашем случае на данный момент – это лучшая армия, по крайней мере, на континенте. И вот с двадцать второго июня среди командиров мирного времени идет жесточайший отбор на соответствие занимаемым должностям в военное время. Плата за это – жизни и этих командиров, и их подчиненных. Германия же уже провела свой отбор кадров в реальных конфликтах и подготовила их под требования современной войны. А нам приходится делать это в процессе ее. К сожалению, это естественный процесс, и мы в малой степени можем влиять на него. Исключение – обучение наиболее способных и продвижение их по карьерной лестнице. Тут пример Двадцатой армии показателен. Подготовленные и обученные штабы полков и дивизий позволяют успешно сражаться с врагом даже в соотношении один к трем и даже к четырем. Понятно, что новая техника, вооружение, связь, но без умения это все использовать – это просто затраты. А личный состав там – обычные красноармейцы, даже бывшие ополченцы, прошедшие безжалостный отбор в боях под Вязьмой. Вот тут третий аргумент в пользу успешности плана по разгрому группы армий «Центр». Армия Ершакова отвлекла на себя огромные силы, лишив немецкое командование возможности сдерживать наши ударные группировки. Я считаю, наши шансы на выполнение задачи по окружению врага на западном направлении достаточно высоки. – Вашими б устами… Сталин вздохнул. И тут же поинтересовался: – Каково ваше мнение о Жукове? Руководство страны ему доверяет сложные и ответственные задания. Пока у нас нет претензий по выполнению товарищем Жуковым своего долга. Кроме этого, я ознакомился с материалами союзников. В том числе и по нему. Мне интересно ваше личное мнение о нем – как офицера старой школы. – Я тоже почитал и информацию о нем, и очень внимательно изучил анализ Генерального Штаба «Разгром немецких войск под Москвой (Московская операция Западного фронта 16 ноября 1941 г. – 31 января 1942 г.)», изданный в 1943 году под… гм… моей редакцией. М-да… Кстати, а сам Георгий Константинович знаком с этой информацией? – Пока нет. Ему дается дозированная информация по ситуации на фронте и в целом по германской армии. А полный доступ к информации ему закрыт. Пока закрыт. Но я думаю над этим вопросом. Слишком неоднозначная ситуация рисуется по информации союзников после войны. Там много непонятного. Хотя по тому же Жукову не так и сложно. – Понял. Продолжу. Я и ранее очень внимательно и с большим интересом следил за Георгием Константиновичем с момента его назначения на должность командующего Резервным фронтом, а затем Западным. Нельзя сказать, что он и раньше не был заметен. Я имею в виду – с момента проявления его как самостоятельного и успешного военачальника в боях под Халхин-Голом. Однако в Московской битве ставки были неизмеримо выше, а возможности, особенно в начальный период, гораздо скромнее. К тому же он, как командующий самым важным на тот момент фронтом, активно взаимодействовал с Генеральным Штабом. Хочу отметить, что он крайне целеустремлен, самостоятелен, настойчив и тверд в проведении своих решений. Изменить его решение можно лишь приведя серьезные аргументы. В таком ключе он готов обсуждать вопрос как с Генштабом, так и со своими подчиненными. Это я от них знаю. Но все это не столь важно. Перечисленные качества найдутся у многих. А вот умение видеть боевые действия, как видит их он – это редкость. Сами посудите – у Жукова отсутствует полноценное академическое военное образование. Однако он на равных играет на поле боя с самыми маститыми и опытными противниками. Сейчас я сравниваю его решения с теми, что он принимал в другой истории, в гораздо более невыгодных условиях. И вижу, что он если и допускал ошибки, то несущественные и гораздо более редкие, чем его коллеги и оппоненты. Ну, это ведь нормально – он ведь человек, а человеку свойственно ошибаться. Вывод однозначен – мы имеем, к нашему счастью, в своих рядах незаурядного человека, самородка. – Спасибо, Борис Михайлович. Ваши выводы подтверждают мое мнение. Важно в полной мере воспользоваться талантами товарища Жукова. На пользу нашей Родине. Когда Шапошников выходил из кабинета Верховного, тот остановил его в дверях. – Борис Михайлович! Как только завершится операция и район портала будет освобожден, вы едете на лечение к союзникам. И это не просьба. Это приказ. Ваша жизнь нужна Родине и советскому народу.