Надо же. А ведь число точное. И откуда знает? В новостях говорили о десятках пострадавших, но точную цифру никто не называл. – Повезло, что жилой сектор перестроили незадолго до аварии. Хотя и не полностью. Шарлотта вздохнула так, будто это она была виновата. – Часть переборок уцелели и даже сохранили герметичность. Собственно, там и спаслись… Раненых почти и не было, разве что по мелочи. А в остальном… – Мы трижды спускались. В последний раз вывозили вдвое больше, чем положено, но… фон стал слишком уж жестким, защита и та не спасла бы. Да… – Значит, вы герой? – поинтересовалась она. А Кахрай лишь плечами пожал. Герой? Вряд ли… просто работа такая. Была. – А что с ними стало? С теми, кто… – Двое повесились. Один свихнулся. Сказали, что без шансов. Проходит реабилитацию. А главаря судили. Наглый пацаненок, искренне уверенный, что ничего-то ему не сделают, ведь у него и отец, и дядя в Совете Созвездия, а стало быть, как обычно, поругают, может, запрут на месяцок в родовом поместье, и только-то. Он и держался этак снисходительно, так, что хотелось разбить наглую его рожу. И слова цедил сквозь зубы. И в приговор, кажется, не поверил. А когда поверил… впрочем, апелляции, насколько Кахрай знал, ничего не изменили. – Двадцать лет – это не так и много, у других он больше забрал. С другой стороны, на Химере и пять лет не всякий продержится. Она кивнула, будто знала, что это за мир. А может, и знала. Может… нет, скорее всего, совпадение. Химера – билет в один конец, и никому-то не получалось сбежать оттуда. – Спасибо, – Лотта отступила от края. – За что? – За правду. – А у вас кто-то там… погиб? – Разве что семейное имущество. Но это ерунда, – она вновь шла рядом, почти касаясь его плеча, а когда положила руку на спинку кресла, Кахрай подвинулся. И насторожился. Это их и спасло. Он услышал, как едва слышно вибрирует натянутая нить и стонет металл, раздираемый невидимой силой. Он успел схватиться за кресло и отступить за долю секунды до того, как мост просел. – Что… – Лотта тоже сделала шаг назад. И в кресло вцепилась. А в следующее мгновение мост просел еще сильнее. Скрип же сделался оглушительным. Что-то лопнуло. Щелкнуло. И над головой пронесся трос, чтобы утонуть в зеленой стене. – Прыгай! – рявкнул Кахрай. Мост перекосило. Он еще стоял, но поле, поддерживавшее конструкцию, отключили, а сама она оказалась или слишком старой, или… Кахрай перекинул кресло через поручни, благо поле отключили и здесь. – Что вы… Шарлотта оказалась легкой. Она только и успела, что пискнуть. И вцепиться в Кахрая обеими руками, как лемарнский муран в мамашу. Мост захрустел. И посыпался. – Глаза закрой. Будет мокро, – Кахрай шагнул с края в темноту, пытаясь прикинуть, сколько здесь метров. Выходило не так и много. И вода болезненно ударила в пятки, раздалась, принимая его и смыкаясь над головой. Вывернулась Шарлотта, оттолкнулась и поплыла, поднимая в темноте облака ила, а ноги коснулись-таки дна. И Кахрай рывком пробил толщу воды. Оглянулся. Отметил, что чудо-кресло спокойно покачивается аккурат между белоснежными лилиями, которые в ближайшем рассмотрении оказались огромными и довольно-таки уродливыми. Вот левее между лилиями показалась мокрая голова Шарлотты. – Ныряй… – велел Кахрай, уходя под воду. Мост продолжал рассыпаться. Медленно. Словно нехотя. Он ронял куски металла, и если одни повисали на тросах, то другие долетали до земли, пробивая толстую зелень. Впрочем, что-то загудело. Завыла сирена. Под водой звук был вязким. Вспыхнули огни, высвечивая и лилии, и ил, и Шарлотту, что старательно пыталась удержаться под водой. Ее щеки раздулись, а волосы расползлись рыжими змеями. И Кахрай не выдержал. Рассмеялся. Глава 14 Тойтек, конечно, знал, что его собираются убить. Но все же надеялся, что способ выберут более интеллигентный. Яд там. Удушение. Или кинжал в духе традиций старой Британии. Отравленный кинжал тоже сгодился бы. А они… кресло загудело и окуталось мерцающим пологом силового поля. Разросшийся мох отвердел, надежно фиксируя Тойтека внутри. И ему оставалось лишь наблюдать за величественной картиной разрушения. Матушке бы понравилось. Она всенепременно узрела бы нечто такое, воплотившееся бы после в оду, или арию, или новую картину. Кто там знает, чем она сейчас увлеклась. А Тойтека трусливо волновало лишь одно: выдержит ли поле, если на кресло рухнет вот та металлическая штуковина, что повисла на тонком, будто нить, канате? Он буквально слышал, как этот канат трещит. И видел, как медленно штуковина опускается все ниже и ниже… и отдавало от картины этой тем самым фатализмом, в который периодически ударялась матушка. Как правило, после неудачных презентаций. Или просто под влиянием плохого настроения. Штуковина повернулась вокруг своей оси и застыла, будто раздумывая, стоит ли падать. В это мгновение все-таки сработала сигнализация. Развернулось силовое поле, вспыхнули огни, и свет их, искаженный, алый, лишь добавил общей картине воистину апокалиптические черты. – Живой? – поинтересовался Кахрай, мокрый и похожий на монстра из тех детских комиксов, которые и многим взрослым по вкусу. – С-с-та… – выдавил Тойтек. Если бы мог он говорить, то сказал бы, что жив вовсе не стараниями своего сопровождающего, которого, кажется, больше заботила мокрая девица, чем сам Тойтек. Благодарить следовало случайность, равно как и кресло. Его Тойтек даже полюбил. Немного. – Вот и чудненько, – Кахрай кресло развернул и толкнул куда-то в сплетение листьев. – Сейчас нас спасут. Прелестно. Только этого и не хватало. А главное, девица погребла следом. И плыла она легко, непринужденно, будто полжизни провела, плавая в таких вот мутных лужах. Кресло уткнулось во влажноватый берег, покрытый тонким слоем искусственной почвы, и застряло. Обиженно загудел мотор, но вскоре отключился: искусственный интеллект, оценив обстановку, поспешил сосредоточиться на защите.