Говорить, что денег не хватило? Что смена класса стоила пятнадцать тысяч? И дополнительно оплата экзамена? А у него не накопилось этих жалких пятнадцати тысяч? Точнее, были они, но ушли вовсе не на образование. – Предложили другую работу. Вот и работаю… охраняю. – И как? – Неплохо, если подумать. Конечно, клиенты попадаются разные, и далеко не все из них приятные люди, но тут уж как в любом другом деле. А характер у Кахрая спокойный, выдержка опять же, и шеф ценит. Правда, теперь об этом думалось почему-то без гордости. – Вам… тебе то есть… нравится? – Местами. – А чего бы ты хотел? – она смотрела внимательно рыжими своими глазами, и почему-то не получалось отвести взгляд, как и соврать, что Кахрай всю сознательную жизнь мечтал охранять посторонних ему людей. – Не знаю, – честно ответил он. – А… тебе? – Тоже не знаю. Она подняла ножку и посмотрела на нее, потом на море. – Мне всю жизнь говорили, что я должна. И даже книги… я их не сразу записывать решилась. А выкладывать стала вообще под анонимным ником, не думала, что серьезное что-то. Потом уже появились читатели. И поклонники. И издать предложили в профессиональной обработке. Лотта подперла подбородок острым кулачком. – И наверное, это первое, что было и вправду мое. Личное. Не связанное с родом, корпорацией и вообще… и не хочу терять. Понимаешь? Как ни странно, Кахрай действительно понял. И чувство знакомое, когда вроде и твое, но не твое, когда ты и можешь, только сперва разрешения спросить надо. И… никогда-то раньше служба не была в тягость, напротив, он был благодарен и корпусу, и шефу за возможности, которых прежде просто не было. И никуда-то не исчезла эта благодарность, только вот… будто ошейник появился. Надежный такой. Он мотнул головой. И спросил: – И… что делать станешь? Когда вернешься. Они же… – Найму охрану. Надежную. Кахрай хмыкнул. Не такое это простое дело. – Потом соберу совет директоров. Потребую идентификации. У них есть дубль генетического слепка и моего, и отца, и бабушки. Да и многое другое… сейчас я заблокировала доступ к счетам корпорации. Она говорила об этом просто, с легкой печалью, которую не скрывала. – Факт покушений доказать вряд ли выйдет, но и остального хватит. Я вполне могу инициировать отделение от рода. – И? – Они получат оговоренную в семейном уставе долю наследства. Небольшую. В несколько миллионов… У Кахрая были совсем иные представления о небольших долях. – Это только кажется, что много. Но… налоги на роскошь, содержание недвижимости. Земля на Новой Британии недешева, а почти у всех имеются поместья. Причем в них никто и не живет, но это дело статуса. Да и прочие привычки моих родных весьма недешевы. Этой доли им хватит на год или два. Может, при удаче и на три. Потом… они попытаются опротестовать мои действия в суде. А суды дело очень дорогое… Она обхватила себя за плечи. – Почему они так? – Не знаю, – честно ответил Кахрай. А Лотта подвинулась ближе и устроила голову на его плече: – Я посижу? – Сиди. Стало тяжело дышать. И сердце заухало так, будто… будто ему снова пятнадцать, а к спине прижимается Ника Шайфер с Цветочной улицы. Ей тоже пятнадцать. У нее светлые волосы и грудь такая, что взгляд отвести невозможно. И не только Кахраю. На эту грудь смотрят все, кто еще не утратил интереса к жизни. И Ника это знает. Ника гордится ею почти так же, как отцом-инженером, которому обещают повышение. Ника скоро улетит, пока не знает куда, но главное, что далеко. И близость расставания заставляет Кахрая терять разум. У Ники губы пахли маминой малиновой помадой. А волосы – духами, потому что в косметичке мамы нашлось место не только помаде. И целовалась она с притворной страстью, чтобы после отстраниться и проныть: – Ну ты что… что папа скажет… И потом сама бросалась ему на шею. В их доме, таком удивительно непохожем на дома остальных – и этот факт тоже был предметом гордости, – Кахрай терялся. Он чувствовал, насколько недостоин, но у Ники имелось свое мнение… – Так хорошо, – сказала Лотта, закрыв глаза. – Даже не хочется возвращаться туда… вот думаю, может, и вправду умереть? Они получат корпорацию, а я – спокойную жизнь. Перееду куда-нибудь, буду писать книги и… не знаю, еще что-нибудь делать. Или не делать. С Никой он провел всего-то одну ночь, и удивился тому, что этой ночью вела именно она, и восхитился ее смелостью, только потом, спустя годы, поняв, что был не первым гостем в том доме. И возможно, зря сломал Грегу руки, что вполне себе возможно, что Грег говорил правду… – Но если они влезут в совет, то все испортят. А корпорация – это не только деньги, это еще и люди. И бабушка говорила, что перед ними мы в первую очередь несем ответственность… Ника не написала, хотя обещала. И страницу свою снесла, верно чтобы создать новую в новом мире. Но Кахраю это показалось почти предательством. Дураком он был. И наивным. И снимок их общий хранил долго, до первого ранения, кажется. Или даже до второго? А потом как-то вдруг вырос и понял, что ничего-то у них с Никой общего не было и быть не могло. Кто она? А кто он? И вот то-то же… – Поцелуй меня, что ли? – сказала Лотта, отстраняясь. Кахраю показалось, что он ослышался. – Зачем? – осторожно поинтересовался он. – Не знаю. Может, ситуация располагает? – она не смеялась, а изучала его, как будто видела впервые. – А может… я никогда раньше не целовалась и хочу понять, как оно? Кузина говорила, что приятно, но теперь, сам понимаешь, верить ей сложно. С другой стороны, опять же, вот захочу я, допустим, любовника нанять… Кахрай закашлялся. – Нужно будет делать выбор, потому что рекомендации – это одно, а личные качества – другое. Всегда при найме персонала следует проводить тест. И вот как я пойму, кто прошел этот тест, а кто нет? И ведь главное, она серьезно это. Совершенно серьезно. Как ее такую не поцеловать? Ситуация и вправду располагает. А что до любовника… в конце концов, Кахрай и сам подумывал работу сменить. Когда-нибудь. Правда, рекомендаций у него нет. Целующуюся парочку Данияр заметил издали. И испытал острое чувство зависти. Нет, не к самому факту, у него, в конце концов, тоже было с кем целоваться, просто… Море. Ночь. Мерцающее покрывало на водах. Низкая луна какого-то насыщенного розового цвета, будто вытесанная из огромного куска сердолика. Ветерок. Мужчина и женщина. Просто мужчина и обыкновенная женщина, которым нет нужды думать о всяких глупостях вроде одобрения Совета или о том, что скажут в гареме, узнав, что гарема больше нет… Данияр честно отвернулся. И отступил.