– Ах да. Furchtbar herzig. Изящная выдумка. – Но Джон не принял во внимание того, что электрон при обратном движении во времени превращается в позитрон. Мои графики… – Ах! – перебил его Гедель. – Так вот вы кто! Молодой человек, рисующий странные кривые. Фейнман улыбнулся: – Виновен по предъявленным обвинениям. В любом случае, конечно, если объект, содержащий электрон, движущийся в будущее, вращается по часовой стрелке, его можно рассматривать так же обоснованно, как и тот же объект, содержащий позитрон, вращающийся против часовой стрелки. Глаза Геделя оставались закрытыми дольше, чем при обычном моргании, он, судя по всему, пытался зрительно представить себе сказанное. – Да, верно. Конечно, это не электронный спин Уленбека, но… – Нет. У электрона и позитрона однонаправленные спины. Я говорю о макроскопической физической ротации любого объекта, в который входят электрон или позитрон. Если что-то движется по правонаправленной спирали, направляясь в будущее, то при движении в прошлое оно будет вращаться по спирали в левую сторону. Гедель кивнул. – А теперь, – продолжил Дик, – предположим, что наша вселенная почти мгновенно переходит из состояния материи в состояние антиматерии, причем электроны превращаются в позитроны и обратно, как если бы они… – Он неопределенно махнул рукой. – Вроде… осцилляции? – подсказал Гедель. – Никто еще не предлагал такого взгляда на фундаментальные частицы. – Я знаю, но подумайте вот о чем: если вселенная быстро колеблется между состояниями материи и антиматерии – то есть попеременно состоит из частиц материи, движущихся вперед во времени внутри вселенной, вращающейся по часовой стрелке, и из частиц антиматерии, движущихся назад во времени как часть вселенной, вращающейся против часовой стрелки, – то суммарный эффект был бы равен нулю при общем видимом вращении. – И тогда даже наша собственная, реальная вселенная могла бы быть пронизана замкнутыми времениподобными кривыми! – заявил Гедель. – Какая интересная мысль! Конечно, возникли бы некоторые флуктуации… – Вроде броуновского движения или саккадических движений глаза, только на порядки быстрее. – Верно, – сказал Гедель. – Это выходит далеко за пределы возможностей любого из наших современных измерительных приборов, но теоретически экспериментально проверяемо и фальсифицируемо. – Он оглядел Фейнмана с головы до ног, несомненно, прикидывая, какую опасность тот может представлять, и, к радости Дика, предложил: – Не проводите ли вы меня до дома? Хотелось бы обсудить это поглубже! Глава 43 Какая жалость, что они набросились на него, а не на какого-нибудь милягу вроде Бете. Теперь мы все должны встать на сторону Оппенгеймера. Энрико Ферми Роджер Робб снова поднялся со стула и посмотрел на Оппи. На сей раз за спиной юриста не было солнца, и Оппи в кои-то веки смог отчетливо разглядеть его хищное лицо с резкими чертами. – Доктор, можем ли мы еще раз сослаться на ваше письменное заявление в этот совет, пожалуйста, сэр? На четвертой странице: «Весной 1936 года друг познакомил меня с Джин Тэтлок, дочерью известного профессора английского языка в университете, и осенью я начал за ней ухаживать. Мы, по крайней мере дважды, были достаточно близки к браку, чтобы считать себя помолвленными». – Оппи кивнул, и Робб продолжил: – Однако, доктор, насколько я понимаю, между 1939 и 1944 годами вы общались с мисс Тэтлок от случая к случаю. Это правда? В предвечернем свете Оппи видел также и Китти. Недавно она упала и сломала ногу, которая теперь была в гипсе; костыли, прислоненные к стене, стояли позади нее березовыми стражами. Ее лицо выглядело непроницаемым, но она так вцепилась в деревянные подлокотники своего кресла, что пальцы побелели, и покрытые красным лаком ногти казались еще ярче. – Сомневаюсь, что наши отношения можно назвать «случайными», – медленно ответил Оппи. – Мы были очень сильно привязаны друг к другу, и, – он снова посмотрел на Китти, – наши встречи по-прежнему вызывали сильные проявления чувств. Робб кивнул: – Сколько раз вы виделись с нею за период с 1939 до 1944 года? – За пять лет? Можно предположить, что раз десять. – При каких обстоятельствах это происходило? – Конечно, часть наших встреч происходила в публичной обстановке. Припоминаю, что навестил ее под новый, 1941 год. – Где? – То ли у нее дома, то ли в больнице, где она работала, уже не помню. Тогда мы с нею пошли выпить в «Топ оф зе марк». И еще она не единожды бывала в гостях у нас дома в Беркли. Робб повернулся всем телом, чтобы прямо смотреть на Китти. – В гостях у вас и миссис Оппенгеймер? – Да, – подтвердил Оппи. – Ее отец жил в Беркли за углом от нас. Я однажды был у нее в гостях там. И… я был у нее в гостях, как я, кажется, уже говорил, в июне или июле 1943 года. – Насколько я помню, вы по этому поводу сказали, что «виделись с нею». Оппи заставил себя не возвращаться взглядом к Китти: – Да. – Зачем вам понадобилось видеться с нею? – Она выказывала большое желание увидеться со мною еще до нашего отъезда в Лос-Аламос. Тогда я не смог выкроить время. Кроме того, я не имел права сказать ей, куда мы уезжаем. – Робб посмотрел на него, явно показывая взглядом, что ожидает продолжения, и Оппи продолжил: – Я чувствовал, что ей очень нужно увидеть меня. Она проходила лечение у психиатра. Она… она была крайне несчастна. – Вы узнали, почему ей понадобилось увидеться с вами? Смотреть точно перед собой! – Потому что она все еще любила меня. – Где вы встретились с нею? – У нее дома на Телеграф-хилл. – Когда вы видели ее после этого? – Она отвезла меня в аэропорт, и с тех пор я больше не видел ее. – Это было в 1943 году? – Да. – Она в это время состояла в Коммунистической партии? – Мы не касались этого вопроса. Я думаю, что нет. – В письменных показаниях вы отметили, что знали, что она коммунистка. – Да. Я знал это осенью 1936 года. – У вас были основания считать, что в сорок третьем году она не была коммунисткой? Оппи, сидевший скрестив ноги, поставил их ровно: – Нет. – Вы провели с нею ночь, верно? Ему потребовалось много сил для того, чтобы этот единственный слог прозвучал естественно, ровно, даже равнодушно: – Да. Он услышал, как у Китти перехватило дыхание. – Это случилось, когда вы работали над секретным военным проектом? – спросил Робб таким тоном, будто не верил собственным словам. И снова: тем же твердым, безразличным тоном. – Да. – Вы не подумали о том, что это не соответствовало требованиям безопасности? И теперь, несколько собравшись с духом: – Это было само собой разумеющимся. Ни слова… – Но он ясно видел притворное изумление Робба и, что еще хуже, настоящий шок на лицах трех членов комиссии, которым предстояло решить его судьбу. Он опустил взгляд в пол и сказал упавшим голосом: – Это был недопустимый проступок. В половине пятого Робб наконец-то закончил, и председательствующий Грей объявил перерыв до завтра. Оппи сорвался с места и поспешил подать Китти костыли, но его опередил Ллойд Гаррисон. Китти решительно двинулась к выходу; костыли перемещались равномерно, как маятники напольных часов. – Китти, – тихо сказал он, подойдя поближе, – я сожалею.